Михаил Белоусов - Об этом не сообщалось…
В Дмитровке Сенченко прежде заехал к своей куме Пелагее Трофимовне, оставил у неё Кочкина, а сам с Груней направился к деду Соловью. Он велел «кростнице», как посетительнице, подождать старосту у крыльца, а сам вошел к нему в дом. Соловей уже собирался уходить. Как было принято тогда у старост, Сенченко, переступив порог хаты, перекрестился на образа и тепло поздоровался с хозяевами. Матвей Прокопович был грустен и сказал то, о чем, видимо, давно думал:
– Ну вот и кончается наша служба у немцев. Скоро нагрянет сюда Красная Армия и висеть нам с тобой, Свиридыч, на березах – по соседству.
Сенченко сочувственно посмотрел на Соловья, и ему на какой-то момент стало жалко сверстника, потерявшего надежду на снисхождение от Советской власти. По-этому он сказал:
– Оно, конечно, всякое может быть. Но вроде бы вешать нас не за что. Хватит с нас и Сибири. Только я вот как рассудил. Бежать с немцами нам с тобой не следует. На чужбине-то ждет верная погибель.
Расспросив о цели приезда соседа, Соловей немного помолчал и сухо произнес:
– Твоя крестница, наверное, такая же шлюха, как и та, которую вы разыскиваете. Её на прошлой неделе привез в Дмитровку высокий молодой немец из СС и предупредил, что, если хоть один волос упадет с её головы, мне будет крышка. Немец на следующий день уехал, а она осталась жить у вдовы Петра Чмыря – Матрены, известной всей округе сводни.
Сенченко облегченно вздохнул:
– Вот давай и отведем мою крестницу к ней. Пусть обе и живут там, у Мотри.
– Ну нет, – ответил Соловей, – много чести. Растолкую ей, где живет Мотря, и пусть катится туда сама.
Минут через сорок Груня постучала в дверь хаты. Ей открыла женщина, неопределенных лет, полная, непричесанная, грязная, босая, несмотря на холодную погоду.
– Здесь живет Тоня Ерошенко? – спросила Груня, но женщина подозрительно осмотрела её с ног до головы и промолчала. – У меня письмо от родителей Тони. Уже больше двух месяцев таскаю с собой, не могу передать.
На лице женщины появилось что-то вроде улыбки:
– Заходи.
Встреча подруг была теплой. Они обнимались, целовались, беспричинно хохотали.
– Славу богу, наконец-то я тебя нашла, – радостно говорила Груня, и в её словах была большая доля правды.
Желая хоть как-то искупить свою вину перед Родиной, она искренне хотела помочь Кочкину. Груня отпорола подкладку пальто, вынула оттуда письмо и отдала Антонине. Та быстро прочла и забросала Груню вопросами: когда она была у родителей, как они живут, как она сама оказалась здесь.
Как ни готовили Груню чекисты, при последнем вопросе она заметно стала волноваться. Но Антонина поняла это волнение по-своему:
– Успокойся, – сказала она. – Теперь все твои муки позади. Чувствую, не случайно ты меня разыскивала.
– Угадала, – улыбнулась Груня. – Вся надежда на тебя. От Красной Армии ничего хорошего дожидаться не приходится, а уходить на Запад на своих двоих да без надежного покровителя рискованно. Правда, у меня недалеко от Кременчуга, в селе Иванковцы, живет крестный. Он уже два года там старостой. Вот побывала у него и попросила узнать, не проживает ли Антонина Ерошенко в Елизаветградке. Крестный посылал туда к тетке человека. Она и подсказала, где тебя теперь искать.
Пока подружки беседовали, хозяйка накрыла на стол. На нём появилась жареная картошка, сало, соленые огурцы и бутылка самогону. За завтраком шел разговор о женской доле. И когда тетка Мотря ушла доить корову, Антонина призналась, что она и сама имеет мало шансов попасть в Германию. Уже седьмой месяц Рихтгофен возит её за собой и всё только обещает поставить своё начальство в известность о намерении забрать русскую в Германию. Да и здесь, на Украине, старается поселить её где-нибудь подальше от своей части. Видимо, боится, что ему попадет от начальства за интимные отношения с русской.
– Сегодня у нас пятница, значит, завтра вечером он должен приехать. По субботам, когда они не воюют, он всегда приезжает. Оставайся у меня. Познакомлю, поговорим о тебе. Ты скажешь, что «дружила» с немцем больше года. Он, мол, обещал взять тебя в Германию, но погиб. Теперь тебе оставаться здесь нельзя, – поучала Антонина.
Груня на радостях расцеловала подругу.
Мотря возвратилась в хату с новой бутылкой самогону. И за столом продолжился «женский разговор».
Тем временем дед Соловей сходил в свою канцелярию, а Сенченко побывал у кумы, дал лошадям корму и встретился с Кочкиным. Он рассказал, что Антонину привез в Дмитровку к гулящей бабе Мотре Чмырь унтерштурмфюрер на прошлой неделе. Сейчас Груня и Ерошенко, видимо, «обмывают» встречу.
Кочкину оставалось только ждать. Сенченко вернулся к Соловью, чтобы вместе пообедать. Прошло уже порядком времени, а Груни всё не было. Тогда Соловей послал свою старшую дочь к Мотре сказать, чтобы Груня поторапливалась. Дескать, дело уже идет к вечеру и надо уезжать домой. Девицы явились тотчас же. Антонина поклонилась старостам и объявила, что дело, ради которого к ней приехала подружка, требует, чтобы она осталась у неё до завтрашнего вечера, а возможно, и до воскресенья. «Крестный» не упирался, разрешил остаться. Возвращаясь к Мотре, Груня решила, что пора действовать, и выложила Ерошенко легенду, разработанную капитаном Кочкиным.
– Я, Антонина, ещё не сказала тебе самое важное, – начала Груня. – Я подружилась с Эдуардом в августе 1941 г. в Белой Церкви. У него уже тогда скопилось много драгоценностей. Это были его «приобретения» во Львове, Ровно, Бердичеве, Житомире, Белой Церкви. Было у него примерно с полсотни золотых колец с дорогими камнями, много карманных золотых часов, браслетов, сережек, брошей, ожерельев из янтаря и жемчуга и других дорогостоящих предметов. Всё это он возил с собой в маленьком железном сундучке. Но боялся, что начальство дознается и отберет это богатство. И поскольку тогда считалось, что война скоро закончится, то мы с ним, уходя из Белой Церкви, зарыли этот сундучок там, в Александрийском парке. Решили, что, когда будем уезжать в Германию, заедем и заберем его. Я и он хорошо заприметили то место. Но, как видишь, бог не дал Эдуарду возвратиться домой. Он остался в донской земле навечно. Будет вечно лежать и это богатство в земле Киевщины, если его не забрать теперь. Вот пусть твой Франц поможет мне съездить в Белую Церковь и забрать сундучок. Или пошлет кого-нибудь из подчиненных со мной. Вот будем богачками!
Антонина слушала Груню, затаив дыхание, и, когда та замолчала, сказала:
– Ты, что, Груня, с ума сошла? Разве можно поручать такое другим? И тебя, боже сохрани, говорить ещё кому-то. Я завтра же, как только приедет Франц, всё ему расскажу, и, думаю, что он сам проведет эту операцию.
– Сам он не проведет, – возразила Груня. – Не найдет.
– А мы с тобой поможем, – сказала Антонина. – Он как архангел летает на своем мотоцикле. Важно только, чтобы Франц завтра приехал, чтобы его отпустили. А то они сидят в Знаменке и ждут погрузки… Ну ты, Грунечка, и весть мне привезла! Недаром мне сегодня ночью сон хороший снился. И карты утром хорошо легли… Смотри, об этой тайне не проговорись хозяйке…
Сенченко поблагодарил Соловья за оказанную ему услугу, пообещал приехать за «крестницей» в понедельник.
– Ну а если она останется жить у Чмырихи – пусть живет. Как говорится, баба с воза – кобыле легче. Хорошо бы они в придачу с Матреной махнули с немцами в Германию. Туда им и дорога.
Сенченко попрощался с семьей Соловья и направился к куме. У неё он сразу же стал запрягать лошадей. Та было принялась уговаривать остаться, но Сенченко отказался:
– Нет, нет и не упрашивай. Поеду. Надо до темноты проскочить Черный лес. Партизаны больно сильно стали докучать.
– А где потерял свою крестницу-то? – поинтересовалась кума.
– Решила обосноваться на время у Мотри Чмырь. Ничего, приеду за ней в понедельник.
Пелагея Трофимовна с негодованием всплеснула руками:
– У Мотри? У этой шлюхи?!
– Она и сама, наверное, такая, как Мотря, – раздраженно ответил Сенченко и, обращаясь к «дяде», добавил: – Вот какая у тебя племянница, а у меня крестница!
А кума продолжала негодовать:
– Я бы всех таких баб вешала головами вниз. На другое наказание они не имеют права.
В пути до хутора Плоский Иван Свиридович рассказал Кочкину всё, что ему стало известно об Антонине. Не преминул подчеркнуть, что Антонина – баба видная. Немец, видимо, не зря возит её за собой.
Капитан Кочкин остался на хуторе Плоском. Ходом событий он был в основном доволен. Антонина Ерошенко – главный «конь», на котором можно подъехать к Рихтгофену, – была найдена. Да и сам Рихтгофен, вероятно, находится в Знаменке, раз собирается приехать в Дмитровку на воскресенье. Правда, Кочкина беспокоил вопрос: сделала ли уже Груня ход «главным козырем»? И если да, то как на это реагировала Ерошенко? Он надеялся, что Антонина и Рихтгофен клюнут на такую приманку. Тогда придется крепко поразмыслить над тем, когда именно и по какой дороге они поедут. Беспокоила и дальнейшая судьба Груни. Фактически она осталась у Антонины заложницей. Ранее предполагалось, что после первой встречи с Антониной Груня сошлется на ожидание «дяди» и покинет хату Мотри. Но так не получилось…
