Павел Павленко - Мартин Борман: «серый кардинал» третьего рейха
На одну из таких бесед, состоявшуюся в конце января 1940 года, были приглашены Гесс, Розенберг, Ламмерс и, конечно, Борман. Кто-то поведал историю о капитане торгового судна, который после долгого перерыва вновь оказался в Одессе и подивился, заметив, что в отличие от предыдущих посещений среди новых советских чиновников не было ни одного еврея. Гитлер предположил, что, если именно в этом состояла новая политика Советов, такая тенденция могла бы привести к ужасным погромам, и тогда Запад в конце концов обратился бы к нему с просьбой обеспечить защиту прав человека на Востоке. Собравшиеся сочли эту идею очень забавной, а особенно громкий взрыв хохота вызвала фраза хозяина о том, что в этом случае, избрав себя президентом лиги по защите евреев, исполнительным секретарем он назначил бы Розенберга. Продолжая беседу, Гитлер рассказал о выпущенном в Советском Союзе короткометражном фильме, критиковавшем влияние Ватикана в Польше, и попросил, если кому-то представится возможность, заполучить для него один экземпляр. С напускной суровостью Розенберг продекларировал: «Мы не позволим показывать у себя что-либо подобное о Ватикане». Громко рассмеявшись, Борман возразил: «Но тогда наиболее замечательные фильмы можно будет посмотреть только в России — обидно!»
Два примечательных события произошли в феврале 1940 года. 24 февраля Гитлер в сопровождении Бормана выехал в Мюнхен на празднование очередной годовщины основания партии. В зале пивной «Хофброхау» он произнес традиционную речь перед ветеранами, после чего в сопровождении приближенных перебрался в «Кафе Хека», где они в задушевной беседе вспоминали былые дни. Борман отметил [257] в дневнике: «Диспут между фюрером и Р. Г. о знахарях и гипнотизах». Сам Борман гипнотизерами не интересовался и даже не знал, как именно пишется это слово, зато Р. Г. (Рудольф Гесс) знал о них все. Он покровительствовал хиромантам, гомеопатам, народным лекарям, астрологам, ясновидцам и им подобным. Когда кому-либо из людей этой категории доставляли беспокойство бюрократы от партии, проповедовавшие примитивный реализм, они находили заступничество у Гесса. Рейхсляйтера НСДАП подобные пристрастия босса удивляли, но они замечательно ладили между собой, и Борман предпочитал не привлекать внимание Гитлера к этим странным увлечениям. Однако в самом фюрере реализм тоже уживался с суеверием, поэтому он не корил своего заместителя и с изрядной долей любопытства относился к паранормальным и оккультным наукам, хотя о своем интересе к этим областям предпочитал не распространяться перед широкой публикой.
На следующий день, уже сидя в поезде, увозившем их обратно в Берлин, Гитлер в разговоре с Борманом затронул тему суеверий, знахарства и отношения к ним высокопоставленных членов партии. Борман не был достойным собеседником в обсуждении такой проблемы, однако в его архиве имелось много свидетельств об эксцентричных пристрастиях членов НСДАП высокого ранга. Наиболее крупной фигурой в этом ряду был, конечно, Гиммлер, который клялся, что самую древнюю народную мудрость хранят потомственные пастухи и сборщицы лечебных трав. Так или иначе, Гесс после этого диспута отнюдь не впал в немилость, что подтвердилось два месяца спустя: в связи с днем рождения Гесса фюрер пригласил заместителя в свою берлинскую резиденцию, чтобы лично поздравить его в торжественной обстановке — особая честь по стандартам третьего рейха. [258]
За «жизненное пространство»
Весной 1940 года Борман счел необходимым повторить давнее распоряжение о взаимодействии партии и правительства (за истекшее с тех пор время некоторые руководители сменились, да и сама инструкция вроде бы устарела, и следовало вновь потребовать строгого исполнения изложенных в ней требований). Он вновь приказал осуществлять всякие официальные контакты с правительством не напрямую, а через бюро Гесса. Новизной отличался лишь пункт, строго запрещавший советоваться с каким-либо иным партийным органом по вопросам взаимодействия с правительством (сразу после учреждения бюро Гесса Борман не мог открыто заявить о подобных претензиях, ибо еще сильны были позиции давно существовавшего отдела Роберта Лея).
Этот указ помечен датой 9 мая 1940 года, но был подготовлен заранее. Цель — дезинформация, ибо в этот день Борман уже покинул Берлин. Из соображений секретности Гитлер и все приглашенные прибыли на загородную железнодорожную станцию, в депо которой заранее (и тоже тайно) был переведен специальный поезд фюрера. Следуя разработанному Борманом и одобренному Гитлером плану маскировки, поезд сначала двигался в сторону Гамбурга, но затем незаметно перешел на вспомогательную ветку и направился в Эйскирхен. Пункт назначения пассажирам [259] не объявляли — о нем знали лишь несколько человек, включая Бормана. На самой станции все указатели были сняты. Прямо с поезда всех пересадили в машины, и кортеж двинулся в «Фельзенест» («Гнездо среди скал») — новую полевую ставку фюрера: система бетонных бункеров, которым любая бомбежка была нипочем; зенитные батареи вокруг; на холме, в деревне Родерт (близ Мюнстерефеля) — казармы для солдат.
Лишь поздно вечером, узнав прогноз погоды, Гитлер приказал Борману передать в войска кодовое слово, объявлявшее о начале наступления на Западном фронте. Одновременно вступило в действие распоряжение Бормана, предписывавшее высшим чинам партии в отсутствие своего рейхсляйтера строго придерживаться установленного порядка работы. Следующие несколько недель Гитлеру было не до внутрипартийных дел; Борман же просто повсюду сопровождал хозяина, ничем особенно не занимаясь. Повидимому, именно поэтому он вернулся к дневнику лишь дней через двадцать и ограничился короткой записью о погоде в первые дни наступления.
Борман вновь приступил к активной деятельности, когда пришла пора создавать новую администрацию на захваченных территориях. Йозеф Тербовен, гауляйтер Эссена, был назначен комиссаром рейха в Норвегии; после капитуляции Голландии один из авторов идеи аншлюса Австрии — Артур Зейсс-Инкварт занял аналогичный пост в Нидерландах. 25 мая Борман провел совещание, на которое пригласил Зейсс-Инкварта, шефа полиции Гиммлера и Фрица Шмидт-Мюнстера, своего подчиненного из бюро Гесса. Для подобных встреч Мартин любил использовать термин «консультация», но на самом деле он просто отдавал распоряжения. Через месяц военные действия прекратились, поскольку было достигнуто соглашение о перемирии, и Борману выпал день его собственного [260] триумфа, когда он созвал партийных «военных спекулянтов», которые извлекли немалую выгоду из победы над Западом, на совещание в ставку «Черный лес». Кроме Зейсс-Инкварта и его штаба, были приглашены: гауляйтер Бадена Роберт Вагнер, ныне назначенный также проконсулом Эльзаса; новый гауляйтер Вены Бальдур фон Ширах; бывший гауляйтер Вены, вернувшийся теперь в свой родной округ Саар — Палатинат (расширенный за счет захвата Лотарингии), Йозеф Бюркель. Все эти перестановки Борман продумал в предыдущие недели, а фюрер незамедлительно подписал бумаги.
Одним из назначенцев последнего периода, которого Мартин терпеть не мог, был гауляйтер Вены Бальдур фон Ширах. Борман не простил ему того, что в давние дни в Веймаре и в Мюнхене ему приходилось лебезить перед этим молодым задавакой.
В начале 1940 года, когда Бальдур сменил в австрийской столице гауляйтера Бюркеля, солнце Бергхофа стояло над ним в зените. Он был по-прежнему влиятелен и в сентябре того же года, когда приезжал на собеседование в партийную канцелярию, и Борман фамильярно обращался к нему на «ты». В тот день Ширах признался в перерасходе средств. Борман сразу предложил свою помощь, пообещав, что по его рекомендации Гитлер согласится выдать гауляйтеру Вены четверть миллиона, а то и больше.
Ширах поблагодарил, но предложение отклонил. Увидев в этом демонстративный отказ, высокомерное нежелание быть ему чем-либо обязанным, Борман окончательно озлился и с тех пор не упускал случая навредить гауляйтеру Вены. Причем особого труда не понадобилось. С юношеским легкомыслием Бальдур фон Ширах не скрывал от недалеких функционеров, что считает их ограниченными мелкобуржуазными обывателями. Поклонник муз, он имел обыкновение приглашать на ленч местных молодых талантливых [261] служителей искусства. Это оскорбило не только Гитлера, в котором Вена не признала гениального художника и архитектора, но и Геринга, мечтавшего превратить Берлин в Мекку искусства. Когда же самонадеянный Ширах вознамерился утвердить себя в качестве независимого лидера молодого поколения и попытался освободиться от влияния партии, на него со всех сторон посыпались стрелы критики.
Борману не потребовалось особых усилий, чтобы убрать помеху в лице рейхсляйтера Бухлера, который одно время был даже генерал-секретарем рейхсляйтеров — еще один громкий титул, за коим не стояло никаких определенных функций. Он появился в Берлине только в ноябре 1934 года, когда после смерти Гинденбурга Гитлер в дополнение к президентской канцелярии учредил «личную канцелярию фюрера НСДАП». Сотрудники Бухлера принадлежали в основном к старой партийной гвардии. Был здесь и брат Мартина Альберт, который возглавлял отдел канцелярии Бухлера и одновременно стал личным адъютантом фюрера. Как обычно, Гитлер не позаботился разграничить обязанности родственных служб. Поэтому борьба за главенствующую роль между начальниками рейхсканцелярии, президентской канцелярии, личной канцелярии и партийной канцелярии была неизбежна.
