Юрий Мещеряков - Панджшер навсегда (сборник)
Молодой сержант из второго взвода напрягся, это чувствовалось по его блестевшим в темноте глазам, по дыханию.
– Не дрейфь, все будет путем. Давай!
А сам со Смирновым и Аверьяновым направился в глубь дома, откуда тянуло соблазнительным запахом. Передвигались аккуратно, не подставляясь под открытые проемы окон, дверей, видимые в ярком лунном свете. По запаху быстро нашли очаг, на котором висел казан, полный еще горячего нетронутого плова, осмотрелись в соседних помещениях и только потом, еще раз прослушав все шорохи ночного безмолвия, получив доклады от сержантов, Ремизов понял, что «духов» здесь нет.
– Наша задача меняется. «Духи» в кишлаке, это точно, мы обнаружены, это тоже точно. Так что ни о какой внезапности речь не идет.
– Что делать будем? Что моей группе делать? – поправил себя Тарасенко. Немного суетливый, но всегда ответственный, он вызывал у ротного симпатию, из него мог получиться хороший сержант, командир.
– Занимаем позиции по двое, по трое по всему периметру и на всех этажах. Ведем наблюдение. У нас самый высокий дом, если что, к нам просто так не подобраться. Спать по очереди. Думаю, что ночью не сунутся, а вот на рассвете все может быть.
– А что с пловом?
– Рейхерт, вот ты его и опрокинешь в золу. Объяснить?
Ремизов с группой Тарасенко расположились на большой плоской крыше и только тут поняли, что их позиция не так уж и безупречна. Весь кишлак сверху представлял собой сплошные переходящие одна в другую крыши, залитые зеленовато-белым обманчивым светом луны и черными пятнами и полосами теней. Их группа лежала в таких пятнах, но кто-то другой тоже мог раствориться в них на соседних крышах, а с этих крыш можно не только вести огонь, но и добросить гранату. После таких размышлений опасность стала близкой и очевидной.
Вот тебе и природа, которая не терпит повторений. Опять таинственные призраки, то тени, то запахи. Душманы, «духи» – они настоящие духи, и появляются словно из ниоткуда, и уходят в никуда. Растворяются в лунном свете, дематериализуются, вот и все. Ремизов глотал холодный кофе из большой армейской фляги, чтобы не проспать момент их материализации. От долгого неподвижного лежания посреди зачарованного мира под негромкий рокот близкого Панджшера ощущение опасности притуплялось. Демоны сна заставляли спать, убаюкивали, но литр выпитого крепкого кофе все-таки раздирал глаза. Ремизов досадовал на солдат, у которых не было столько воли и сил, как у него, почти наверняка знал, что они дремлют, и это заставляло бороться со своим собственным безволием и бессилием.
Душманы не появились. Они ведь тоже чего-то опасаются, тоже боятся. Если перед ними действует организованное, подготовленное подразделение, которое не оставляет шансов на успех, стоит ли рисковать? Вот и весь вопрос: а стоит ли?
Вернулись в расположение роты ближе к полудню. Не успел Ремизов и умыться после возвращения, из штаба батальона прибежал Чернецкий:
– Товарищ лейтенант, у вас Труханович умер.
– Ты что такое несешь? Он же с нами в Гуват недавно ходил.
– Ну вы же его сами тогда и вернули с Савельевым. Он в санчасти сутки отлежал, потом его «вертушкой» отправили в Баграм. Из штаба дивизии утром звонили: умер в госпитале. У него был тиф.
– Тиф? – сказать, что Ремизов удивился, – это ничего не сказать, он опешил: – Какой тиф? Мы же эту заразу еще в двадцатых прикончили.
– У нас – да, у них – нет.
– Давай в первый взвод. Попов соберет личные вещи. Там и собирать-то нечего.
Штабной писарь ушел, а командир взвода, а по сути – роты, опустился на табурет, опустошенный этой новостью. Надо бы прилечь, поспать пару часов, восстановить силы, а он сидел посреди блиндажа, беспомощный и жалкий, по его обгорелому, небритому лицу, по рукам стекала вода с мыльной пеной, капала на пол. Самая лучшая новость – это отсутствие новостей, вот и не верь римлянам. Вся мудрость веков уже вычерпана до дна. Будь ты семи пядей во лбу, ничего не изменишь, судьбу не обманешь. Что позволено Юпитеру… Кто тут возомнил себя Юпитером? Быки, крепкие, напористые, но быки, а у всех быков одна судьба – заклание. В этой проклятой засаде глаза до красноты, до рези натер, всех уберег – а тут в спину, ножиком…
* * *– Мишка! Гад! Ты все-таки вернулся. Я тебя тут каждый день вспоминал.
– Это какими же словами ты меня вспоминал?
– Ха! Всякими. А ты думал.
– А мне жена постоянно говорит: «что это у тебя уши горят?» Ну теперь ясно.
– Рассказывай, как там Союз, как Ленинград, как Ярославль?
– Так же, как всегда. Что с ними случится? Уютно, спокойно, никто не стреляет. Ты представляешь, там никто не знает, что здесь идет война, мне никто не верил. С кем ни поговорю, что Марс, что Афган – все едино. – Марков легко и беззлобно вздохнул. – Но если бы ты знал, как дома здорово!
– А зачем это знать? – Настроение у Ремизова вдруг погасло, а в сознании проскочила искра неясной обиды. – Ты теперь будешь вспоминать каждый день отпуска, переживать, а нам, голодным псам войны, все эти нежности ни к чему.
– Вот как ты заговорил. Матерый стал.
– Станешь тут. Верчусь как белка в колесе. Или как конь, дежурный по цирковой арене. Ничего не успеваю. И ты готовься. Сутки на раскачку – и вперед. Мы по ночам в засады летаем, как филины. Привыкли, так что и ты привыкнешь. Завтра в ночь – засада в Базараке, там недалеко штаб дивизии размещается.
– Арчи, ты издеваешься. Я снова в Ленинград хочу, домой, а ты мне про какой-то Базарак. Я и слов таких не помню.
– Вспомнишь. Ты все вспомнишь. Только пуля над ухом просвистит. А в отпуск мы отправим Корчина, уже сегодня, а то ему невмоготу, дня вытерпеть не может.
Следующим вечером, едва сбросив с себя домашнюю расслабленность, Марков и девять солдат, в основном из его взвода, отправился в Базарак. И им всем выпала военная удача, но, наверное, своим избранником она назначила командира взвода, поскольку по неписаному правилу чаще всего везет тем, кто крутит рулетку впервые. Коварная фортуна завлекает, околдовывает заблудшую душу игрока, и он, этот искатель приключений, радуется ей, не замечая подвоха, не чувствует, как им овладевает страсть, как неотвратимо разум уступает чувству. А он, лейтенант Марков, только прибывший с пляжей Финского залива, из праздничной столицы бывшей империи, из чужой мирной жизни, уже или все забыл об этой войне, или так и не понял, кто он здесь. Ему же сразу предложили сделать ставку и вращать.
Едва солнце провалилось на западе за хребты и небо стало стремительно темнеть, группа душманов спустилась с гор невдалеке от Базарака. Перед ними стояла задача – заминировать дорогу в том месте, где она делает петлю, огибая выступающую скалу и приближаясь к Панджшеру почти вплотную. Все совпало. И то, что засада выставлена именно здесь, в узком месте, и то, что душманы выбрали неудачное время, их силуэты виднелись на фоне блестевшей в сумерках реки. И даже то, что в этот час дежурил Варгалионок, а командир взвода прилег отдохнуть до полуночи.
Когда Варгалионок увидел «духов», которые подкапывали обочину грунтовой дороги, то неожиданно для себя растерялся. Надо было что-то делать. Надо было открывать огонь. Рядом стоял пулемет Калашникова с лентой на сто патронов, этого боезапаса хватило бы на всех, но он не решился. Первый раз всегда страшно, так все говорят. Он посмотрел на копошащихся в кустах «духов», потом на пулемет, потом снова на «духов» и, стараясь не шуметь, быстрым шагом пошел к Маркову.
– Варгалионок, ты куда? – из-за соседнего валуна негромко спросил Абдуллаев.
– Там «духи». Я к Маркову.
– «Духи»? – У Абдуллаева округлились глаза, он – чеченец и на близость схватки отреагировал по-другому. – Они уйдут. Уйдут же!
– Что делать, Абу? – Он и сам знал, что делать, вопрос стоял иначе: как?
Абдуллаев посмотрел на сержанта, на его бледное лицо и все понял.
– Все будет чики-пики. Мы их завалим. Пошли.
Он быстро подошел к пулемету, приложил приклад к плечу, повел стволом вдоль дороги и наконец увидел «духов», они уже заканчивали свою работу. Сердце сделало мощный толчок, горячая кровь ударила в виски, а от нахлынувшего на Абдуллаева бешеного азарта вокруг наэлектризовался воздух. Точно прицелиться в такой темноте – дело почти безнадежное, луна, потерявшаяся между бегущими облаками, едва освещала цель и линию ствола, но в подсветке он и не нуждался, он воспринимал окружающее совершенно другим, новым чувством.
Длинная раскаленная очередь вспорола влажный воздух, горную тишину. Приклад пулемета методично бил в крепкое солдатское плечо, Абдуллаев что-то орал на своем наречии себе под нос, а Варгалионку в этот момент казалось, что сам демон вселился в солдата и теперь безудержно и жадно торжествовал. На дороге раздались крики людей, топот бегущих ног, где-то в камнях металлическим стуком отозвалось брошенное оружие.
– Отсекай от гор! Уходят! – прокричал между очередей Абдуллаев.
