Василий Белых - Моторы заглушили на Эльбе
— Вперед, на окончательный разгром гитлеровской Германии! — закончил я свою речь словами первомайского призыва Коммунистической партии.
Затем говорили солдаты, сержанты и офицеры. Они клялись родной партии и народу до последнего дыхания оставаться верными сынами Советской Родины, заверяли Военный совет фронта, что сделают для победы все возможное и невозможное.
Колобов вручил ордена и медали награжденным. Орден Отечественной войны I степени получил молодой командир батареи лейтенант Роман Лебедев.
— Жаль, нет Сытытова, — сказал он мне после. — Ведь его ждет орден Славы второй степени за бой на одерском плацдарме. — И добавил: — Писал Игорь из госпиталя, что скоро вернется в строй.
До начала марша еще оставалось время, и люди снова занялись техникой. Офицеры изучали по карте маршрут и местность, на которой предстояло вести бой с окруженной группировкой гитлеровцев.
— Готовились к уличным боям в Берлине, а придется воевать в лесах, — посетовал Емельянов, когда я подошел к нему. — Впереди почти сплошные лесные массивы.
— Вам и в лесу воевать не привыкать, — возразил я.
Однако слова опытного комбата заставили меня призадуматься: воевать в лесу кое-кому будет действительно в новинку. Например, командирам батарей Лебедеву и Жукову. Да и среди экипажей есть такие, что боя в настоящем лесу еще не нюхали.
Этими сомнениями я поделился с Колобовым. Мы с ним сами пошли в батареи и послали офицеров штаба провести беседы в экипажах об особенностях действий самоходки в лесу. Посоветовали командирам батарей строить боевой порядок так, чтобы рядом с малоопытным экипажем шли в бой бывалые воины. Еще раз прочитали листовки, изданные политуправлением фронта: «Бой стрелков в лесу», «Ночной бой в лесу».
Короткий марш — и полк влился в боевые порядки 117-й стрелковой дивизии, которой переподчинялся в оперативном отношении. Знакомиться с новыми побратимами, узнавать друг друга приходилось уже непосредственно в бою. И в бой шли не целым полком и не всегда даже батареей, а дробились до экипажа САУ и лесными просеками вместе с пехотой пробивали дорогу.
Ночью выдалась короткая передышка. Нервное напряжение не спадало, и сон ни к кому из нас не шел. Только некоторые солдаты дремали, прислонившись к броне.
— Снова Москва салютует нашему фронту! — вдруг крикнул кто-то из самоходки, имевшей рацию. Москва передавала приказ Верховного Главнокомандующего: войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов соединились западнее Потсдама, завершив, таким образом, полное окружение Берлина.
Стрелки и самоходчики собирались группами возле машин, оживленно комментировали радостную весть:
— Здорово шагнули!
— С утра и мы поднажмем!
— Готовься поддать огоньку, самоходчик!
— Уж постараемся! А ты, пехота, шагай быстрее, да не пыли, не закрывай прицел!
— Пехота не подведет! Будь спокоен!
Рассвет еще только занимался, когда бой грянул с новой силой. Ночью в тыл противника просочились группы советских автоматчиков, и теперь они били гитлеровцев, как говорится, в хвост и в гриву. Трещали автоматные очереди, строчили пулеметы, ухали одиночные пушечные выстрелы, летящие невесть откуда пули, словно бритвой, срезали ветви деревьев. Весенний аромат хвои сменился запахом гари и порохового дыма. Лес стал молчаливым свидетелем яростной схватки людей, рева моторов, воя смертоносного металла.
Враг в отчаянии сдавал один рубеж за другим. Отступая, гитлеровцы жгли лес. Языки пламени быстро ползли вширь, вверх, вниз. Вот пламя лизнуло ствол стройной красивой ели, взметнулось вверх: ветки затрещали, вспыхнули порохом. В следующую минуту дерево превратилось в пылающий факел. Густой едкий дым, поднимаясь, заслонял деревья, людей, машины, орудия. С трудом можно было разобрать, где свои, а где враг, кто куда стреляет. Выручало солдатское чутье. Гитлеровцы надеялись отгородиться лесным пожаром, оторваться и спастись бегством. Но советские солдаты броском преодолевали огненное пекло или обходили его, настигали и снова громили фашистов, не давая им передышки.
А назавтра прогремел очередной салют в Москве — салют воинам, окружившим врага юго-восточнее Берлина. То был салют и нашему полку. Надо ли говорить, какой радостью наполнялось сердце самоходчика!
Родина-мать неотрывно следила за каждым победным шагом своих сынов и воздавала должное их бессмертному подвигу.
Под натиском советских войск, все более сужавших кольцо окружения, пал Вендиш-Бухгольц — последний оплот врага юго-восточнее Берлина. Франкфуртско-губенская группировка была разгромлена. В приказе Верховного Главнокомандующего в числе отличившихся упоминались войска генерал-полковника Колпакчи (&9-я армия), генерал-майора Труфанова (25-й стрелковый корпус). Лишь отдельные мелкие группы недобитых гитлеровцев с боем прорвались на запад. За ними устремились выделенные для преследования подвижные силы советских войск с задачей либо уничтожить эти остатки фашистских частей, либо взять их в плен.
Спешно формировался подвижной отряд стрелковой дивизии — батальон автоматчиков десантом на самоходках. Офицеры тщательно изучали место прорыва гитлеровцев на запад, вероятное направление их движения, рубежи возможной встречи с ними, а значит, и возможного встречного боя. Экипажи дозаправляли машины горючим, пополняли боекомплект. Автоматчики и пулеметчики, распределенные по машинам, занимали места на броне самоходок и на досках, прикрепленных на корме САУ специально для десанта.
Агитаторы зачитывали только что полученные свежие газеты. В них было опубликовано Обращение Верховного Главнокомандующего к Красной Армии и войскам союзников.
— Наша задача и наш долг, — читал агитатор сержант Снимщиков, — добить врага, принудить его сложить оружие и безоговорочно капитулировать.[32] — Прервав чтение, он обвел взглядом товарищей, убежденно произнес: — В самую точку! Нам командир говорил сейчас то же самое, когда ставил задачу.
В походное охранение командир полка назначил батарею Емельянова. Я пошел поговорить с комбатом. Тот сидел на пригорке у дороги и изучал карту. Емельянов так увлекся своим занятием, что не заметил моего появления. А я невольно залюбовался им. И подумал: каких замечательных людей вырастила и воспитала наша партия! Маршалов знает страна, их воинским мастерством восхищается весь мир. Но маршалов немного. А за ними стоят сотни тысяч вот таких, как Емельянов, незаметных и скромных тружеников войны. Не все встречали свое имя в газетах: обо всех не напишешь. Но ведь не ради личной славы шли они в смертный бой с гитлеровскими захватчиками. И пусть в газетах не написано о Емельянове, Давыдове и тысячах других солдат Великой Отечественной. Все равно их имена можно поставить рядом с именами известных всему миру героев — Гастелло, Матросова, Покрышкина… Вот он, комбат Емельянов, сидит за решением новой задачи и в эту минуту только ею одной и живет. Я знаю: выполняя боевой приказ, он, как и раньше, не будет щадить себя и, если потребуется, не задумываясь, жизнь отдаст во имя победы.
Наконец Емельянов почувствовал, что кто-то стоит рядом, поднял глаза:
— Товарищ майор… — И упруго вскочил на ноги.
— Сидите, сидите! — поспешил сказать я и сам опустился на зеленый ковер молодой травы рядом с Емельяновым.
— Изучаю маршрут, — сказал комбат. — Дорога длинная, а времени на подготовку мало. Тем более надо хорошо все продумать. Может, последний бой в этой войне. Хочется все предусмотреть, чтобы не было напрасных жертв… Люди уже готовы к выполнению задачи. А мне кажется почему-то, что не все еще продумал как следует.
Я постарался успокоить Емельянова, сказал, что прекрасно понимаю его внутреннее состояние, что абсолютно уверен в нем, в его командирских способностях. Мы посидели еще немного, поговорили. Затем, сославшись на то, что меня ждет командир полка, я ушел.
Полк вытянулся в колонну. Бросив на нее взгляд, я мысленно отметил: «Не густо». Добрая половина наших машин осталась на долгом пути наступления. Одни — в виде обгоревших остовов или бесформенной груды уже ни на что не годного металла, другие — в ожидании умелых рук ремонтников.
Я разыскал Колобова, рассказал ему о беседе с Емельяновым и своем намерении быть на марше со 2-й батареей.
Емельянов встретил меня удивленным взглядом.
— Прокачусь с вами, — улыбнулся я комбату.
— Садитесь к нам в боевое отделение, — предложили бойцы.
— Нет. Я с пехотинцами на броне, здесь не так жарко. — И я забрался на самоходку, обхватил рукой ствол пушки, сел поудобнее, свесив ноги рядом с люком механика-водителя.
На ровной глади асфальта механик-водитель выжимал из мотора все его лошадиные силы. Самоходка мчалась навстречу весеннему ветру и навстречу, может быть, последнему бою. Солдаты на броне сидели молча, крепко держались за ствол орудия, за приливы на броне и с любопытством смотрели вокруг. Весна властно вступала в свои права. Зеленой кисеей укрылись рощи, сады, поля. Зацвели абрикосовые и вишневые деревья.
