Михаил Прудников - Пароль получен
Полицай что-то говорил еще, но Шерстнев дальше не слушал. Ему изменила его постоянная выдержка: он на несколько секунд потерял контроль над собой. Убит Алексей! Это был тяжелый удар. Погиб такой опытный разведчик! Это невероятно, неправдоподобно. Алексей был так осторожен, взвешивал каждый шаг…
Нет, здесь что-то не так, думалось Тимофею. Ему хотелось сейчас же поехать в Краснополье, чтобы расспросить о подробностях гибели друга. Но ехать было нельзя: слишком заметна будет эта поездка. Что там делать полицейскому, какое у него может быть задание? Ведь в этой операции принимали участие другие. Попасть в Краснополье Шерстневу не удалось. На следующий день с нарядом полиции его послали в село Пашково, где, по поступившим данным, ночью должны были появиться партизанские связные.
В Пашкове Шерстнев зашел к своему знакомому — Захару Ильичу Крутову. Это был высокий, еще довольно крепкий человек лет шестидесяти, с глубоко запавшими глазами, напрочь закрытыми лохматыми седыми бровями. Тимофей предупредил старика, что намерен у него переночевать. Обычно Захар Ильич отвечал лишь одной фразой: «Хорошему человеку крыши не жалко».
Но на этот раз Тимофею показалось, что старику его просьба пришлась не по душе. Он мялся, дергал себя за бороду, глаза его бегали по сторонам.
Шерстнев делал вид, что не замечает уловок старика, и настаивал. Захар Ильич наконец уступил.
Шерстнев «проговорился», что ночью в село нагрянут полицейские, — он знал, что старик предупредит кого надо.
* * *Захар Ильич догадывался, что Шерстнев — не обычный полицейский. Подкупала Крутова вежливость этого человека. Переступив порог, Шерстнев стаскивал с головы фуражку и почтительно здоровался со стариком. Никогда не видел Захар Ильич, чтобы этот полицейский на кого-нибудь кричал или кого-нибудь избивал. «Чудной какой-то», — заключил старик, поближе познакомившись с Тимофеем. К тому же Тимофей уже не первый раз «проговаривался» о планах полиции, и Крутов подумывал, что это неспроста.
Обычно Крутов был рад приходу своего знакомого и всегда уговаривал его остаться ночевать. Но на сей раз он не знал, как ему поступить. Хотя он и отнес Шерстнева к разряду «чудных» полицейских, но не мог сказать, что на чердаке у него скрывается партизан. Присутствие полицейского тревожило Крутова: вот-вот нагрянут жандармы, а как незаметно свести партизана с чердака? Ведь в избе слышен всякий шорох!
Партизаном этим был Валентин Готвальд.
После того как Алексей сфотографировал документы, он распорядился, чтобы Готвальд немедленно ушел с семьей к партизанам.
Ситуация сложилась безвыходная. Не зная, как ему поступить, Валентин решил сказать жене напрямик: если он сегодня же не уйдет в лес, его арестуют.
Жена побледнела. Она и испугалась, и обрадовалась. Значит, ее опасения, что муж продался немцам, напрасны. Как она сама не могла догадаться об этом! Как она только смела предположить, что ее муж, друг, человек, которого она любила, мог оказаться предателем! Евгения больше не колебалась: захватив самое необходимое, семья Готвальдов быстро покинула дом.
* * *В село Пашково Готвальд пришел ночью. Жену и ребенка он оставил пока у знакомых в селе Криницы, а сам отправился к Захару Ильичу. Старик предложил Готвальду переждать некоторое время на чердаке. Валентину нравился этот суровый с виду человек.
На следующий день после прихода Готвальда в село нагрянули жандармы. Один из них забежал в избу к Захару Ильичу. Это, видимо, был еще не наторевший в облавах гитлеровец. Ворвавшись в избу, он ринулся прямо к печке. Возможно, над ним подшутили: мол, именно в этом месте крестьяне часто прячут партизан.
— Эй, матка, матка! — крикнул он Матрене Максимовне, жене Крутова, показывая знаками, чтобы та открыла заслонку.
— Никс, никс… — Матрена Максимовна покачала головой, вытаскивая из печи ухватом чугун со щами.
Убедившись, что в печке действительно никого нет, солдат сосредоточил все свое внимание на щах. Подняв крышку, он пошевелил ноздрями, вдыхая ароматный запах, вынул из-за голенища сапога ложку.
Похлебав щей, он быстро выбежал на улицу, предварительно заглянув под кровать.
Всего этого Валентин не видел. Он лежал в ворохе сена на чердаке, сжимая в руках противотанковую гранату. Вскоре Захар Ильич поднялся к нему и сказал, что немцы ушли.
И вот теперь еще одна неприятность: вечером в избу Крутова пришел на ночлег полицейский, да еще и предупредил, что будет облава.
Захар Ильич сказал Готвальду, что этого полицейского он хорошо знает и вряд ли его стоит опасаться. Однако и Готвальд и хозяин не спали всю ночь: Валентину ночью надо было уходить.
* * *Шерстнева разбудил стук в окно.
Накинув полушубок и сунув ноги в разбитые валенки, Захар Ильич, что-то недовольно бормоча себе под нос, вышел открывать дверь. Тимофей на всякий случай поставил пистолет на взвод.
Старик долго не возвращался. Шерстнев лежал в маленькой комнатке, отделенной от избы тесовой переборкой, напряженно прислушиваясь к тому, что происходило в сенях. Оттуда доносились приглушенные голоса, скрипели половицы.
«Кто бы это мог быть?» — раздумывал Шерстнев. А может быть, односельчане Крутова решили расправиться с предателем, за которого его, Тимофея, принимают?
Он поспешно оделся и на цыпочках направился к выходу. Еще раз прислушался: за пологом о чем-то шептались. Шерстнев осторожно приоткрыл дверь.
Захар Ильич держал в руках «летучую мышь». Тусклый свет фонаря вырывал из темноты еще две фигуры. Лица ночных гостей были освещены снизу, и Тимофей не сразу понял, что перед ним Алексей и Готвальд.
Несколько мгновений полицейский стоял, не в силах произнести ни слова. Потом настежь распахнул дверь.
— Алексей! — вскрикнул он наконец и прислонился к дверному косяку. — Откуда? Ты ведь… ты же…
— Покойник? — засмеялся Алексей, обнимая Шерстнева. — Как видишь, нет…
— Ничего не понимаю, — пробормотал Тимофей. — Да что же это последнее время происходит?
Захар Ильич, видимо, тоже ничего не понимал. Он приготовился услышать выстрелы, возню и сейчас переводил недоуменный взгляд с Алексея на Шерстнева.
— Это как же получается? — спросил он. — Выходит, свои, что ль, встретились?
— Свои, свои, — весело подтвердил Алексей, хлопая Шерстнева по плечу.
Тимофей обнялся с Готвальдом, и все трое долго шутили над Захаром Ильичом, который не хотел пускать в избу Алексея, потому как у него ночует полицейский.
Шерстнев выговаривал Алексею, как тот мог не сообщить ему, что остался жив?
— Ведь я мысленно похоронил тебя, брат… Как же ты мог не сказать мне?
— Но как? — спросил Алексей. — Ведь ты был в отъезде, а доверять малознакомому человеку… сам понимаешь.
— Но зачем тебе вся эта комедия? — не унимался Шерстнев. — Ушел бы просто в лес, и все…
— Чтобы доставить удовольствие гестапо. Не хотелось их как-то огорчать, — улыбнулся Алексей. — Боялся, что с начальником гестапо будет плохо. Все-таки обидно, я ведь был у него в руках. — Алексей помолчал, потом добавил: — А если говорить серьезно, то мне выгоднее числиться в покойниках, чем в живых. Поэтому я попросил Степана Грызлова переодеть один из обезображенных трупов в мой пиджак и сунуть удостоверение личности в карман. Я считал, что в спешке они не станут проверять, есть ли у меня на ногах ранения.
В избу вошли еще два партизана и напомнили Алексею, что пора уходить.
Был второй час ночи.
— Ну что ж, двинемся. — Алексей поднялся.
Он обнял Шерстнева, они уговорились о новых явках — все старые связи были потеряны.
Тимофей пожал руку Готвальду и двум проводникам. На прощание предупредил:
— Имейте в виду, в нескольких километрах отсюда — отряд полиции. Осторожней! — И шепнул Алексею: — Завидую… Хотелось бы быть с вами.
Алексей махнул рукой.
— Потерпи. До встречи…
Готвальд, Алексей и два проводника вышли на улицу.
Стояла темная ночь. Проводники, хорошо знавшие дорогу, уверенно шли по лесу.
10. От Андрея
Шла осень 1942 года. Петр Кузьмич позвал Алексея в свою землянку и протянул ему листок бумаги.
— Тебе, из Москвы.
Алексей торопливо скользнул взглядом по строчкам. Это была радиограмма из Центра.
«Рады сообщить вам, — читал Столяров с волнением, — что добытые вами сведения высоко оценены руководством и способствовали нанесению чувствительных ударов по оккупантам. Вы проявили в борьбе с врагом смелость, изобретательность и отвагу. Вы, несомненно, нуждаетесь в серьезном лечении. Несмотря на то, что враг еще силен и продолжает оставаться опасным для нашей Родины, считаем целесообразным предоставить вам отпуск для отдыха и лечения, чтобы в дальнейшем, используя все свои возможности, вы смогли с новыми силами включиться в боевую деятельность по разгрому и уничтожению гитлеровских захватчиков.
