Николай Анов - Гибель Светлейшего
— «Маша, классовое расслоение деревни неизбежно, — зашипел Дукаревич. — Крупный капитализм задушит крестьянское хозяйство»…
— «Милый Ваня, это мне стало очень ясно, как я прочитала книжку «Аграрный вопрос в России»…
— «Маша, я люблю тебя, за то что ты стремишься к свету и знанию»…
Спектакль прошел блестяще. Красноармейцы радостно отбивали ладони.
Дина Лучезарова три раза выходила на авансцену и, улыбаясь накрашенным ртом, раскланивалась перед зрителями. Но сразу после спектакля за кулисы пришел наряд вооруженных красноармейцев и всех артистов повели в особый отдел.
Дукаревич вовремя успел скрыться. Остерегаясь встречи с патрулями, он шел ночью по глухим улицам незнакомого города, раздумывая, где бы найти ночлег.
— Это вы? — вдруг раздался над его ухом голос адъютанта. — Как вы избежали ареста?
— Так же, как вы.
— Я буквально чудом. Сейчас повели расстреливать Лучезарову и Недолина. За какую-то провокацию… Черт знает что! Этак, чего доброго, и нас с вами могут шлепнуть.
Филателист ничего не ответил. Он обрадовался, что предстоящую опасную ночь не проведет в одиночестве.
5
Если бы Дукаревича при аресте обыскали, у него нашли бы не менее двадцати тысяч почтовых марок, зашитых в потайных карманах нижнего белья. По ценам, опубликованным в американской газете, он заработал свыше трехсот тысяч долларов.
И филателист решил. Не стоит дальше испытывать судьбу, надо срочно возвращаться домой. Он наметил перейти фронтовую линию в девяти верстах выше железнодорожного моста на Ишиме, против песчаного острова. По рассказам сведущих людей, именно здесь по ночам белые солдаты переходили на сторону красных, а красные к белым.
Дукаревич сильно продрог, пролежав в прибрежных кустах до глубокой ночи. Осенний ветер забирался за воротник, за обшлага, дул в уши, словно иголками, колол лицо. Зубы филателиста отбивали мелкую дробь. Ему хотелось выпить горячего крепкого чаю или хотя бы закутать шею пуховым платком. Он мечтал о мягкой постели, о жарко натопленной комнате.
Но кругом яростно выл ветер, от реки несло пронизывающей до костей сыростью, а временами начинал моросить противный холодный дождь.
Дукаревич взглянул на часики со светящимся циферблатом.
— Пора!
Крадучись, он пробрался к реке, снял сапоги, привязал их к спине, а резиновую сумку с марками на голову и, согнувшись, вошел в воду. Дно было каменистое и мелкое. Надо было идти прямо шагов сорок, а потом взять влево. Так учил местный житель. Потом нужно плыть через глубокое место саженей шесть, не меньше, пока ноги не достанут дна, и идти до песчаной косы. На острове следует отдохнуть и дальше вплавь добираться до противоположного берега.
Еще вчера Дукаревич начертил подробный план своего путешествия по реке. Он знал, где именно нужно войти в воду, в каком месте вылезти на мель и в каком на противоположный берег. Но легко было рисовать стрелки в блокноте, отмечая крестиком и кружочками условные пункты.
Очнувшись в ледяной воде, Дукаревич не смог сразу сообразить, верное ли направление он взял. Не слишком ли круто повернул влево? Песчаный остров может оказаться в стороне.
Такие мысли тревожили Дукаревича, когда он шел, передвигая с трудом ноги. Одежда его промокла насквозь, тело закоченело, но филателист, забыв о себе, думал только о марках в потайных карманах нижнего белья. Хотя карманы из резины (предусмотрительный Питер Мак-Доуэлл предвидел всякие неожиданности), но проверить их надежность филателисту до сих пор не пришлось. Он больше надеялся на герметически закупоренную фляжку в резиновой сумке, привязанной к голове.
Дукаревич шел на цыпочках. Черная, как деготь, вода доходила ему до подбородка. Теперь приходилось двигаться вплавь. И филателист поплыл, осторожно работая руками.
Детство его прошло на берегу большой реки. Мальчишкой он переплывал Вислу в два конца. Переплыть днем через Ишим для Дукаревича, даже в одежде, ничего не стоило. Но сейчас, ночью, Он плыл в неизвестность, спереди и сзади находились враги. Кто знает, как встретят его на том берегу? Вдруг начнется обстрел, и тогда Питеру Мак-Доуэллу долго придется ждать своего компаньона.
Плыть в намокшей тяжелой одежде было трудно. Дукаревич сильно устал, пока добрался до песчаного острова. Нащупав дно ногой, он приободрился. Переправа шла по намеченному плану, и это успокаивало. Дукаревич растянулся на мокром песке около пня, пустившего обильные ветви, и подложил под голову сапоги. Самое главное сейчас — хорошо отдохнуть. Ночь была туманная, филателист чувствовал себя в безопасности. Неожиданно три выстрела прогремели со стороны белых. Красные не ответили. Снова наступила тишина. Дукаревич поправил сапоги под головой, устраиваясь поудобнее, но в это время явно послышался чей-то вздох. Филателист замер.
«Здесь кто-то есть, я не один», — подумал он в гнетущем неведении. Кто же находился рядом — красный или белый? Может быть, дезертир переходит в стан врагов? А, возможно, просто местный житель. Тогда неопасно.
Два человека лежали рядом, их разделял широкий пень спиленного тополя. Иногда они слышали затаенное осторожное дыхание друг друга. Минуты казались бесконечными.
— Ты что, дезертир? — не выдержал наконец неведомый сосед.
Дукаревич обрадовался — тягостное молчание нарушилось.
— Дезертир.
Снова наступило мучительное безмолвие. Филателисту было ясно, что теперь все зависит от второго вопроса и ответа. Белый? Красный?
И он почувствовал радостное облегчение, вспомнив, что есть еще третья сторона, нейтральная.
— Дезертир, — повторил он громче.
— Откуда? — раздался в темноте осторожный, нащупывающий вопрос, и Дукаревичу почудилось, что его сосед вынул нож.
— Зеленый! — прошептал филателист. — Зеленый!
Опять наступила тягостная пауза. Собеседник или сомневался или обдумывал услышанный ответ.
— Плохо это, братишка, — сказал он наконец. — Но не мне судить тебя. Время не такое. По совести…
Снова в темноте загремели выстрелы со стороны белых, и опять красные не ответили.
— В какую сторону пробираешься?
— К красным, — осторожно ответил Дукаревич.
— Ну, что же, это хорошо! — одобрил хрипловатый голос, и филателист догадался, что имеет дело с красноармейцем.
Прошла еще минута в молчании.
— Тогда какой же ты зеленый? — недоумевая, заговорил красноармеец. — Если дезертир и идешь к красным, то выходит, что ты самый настоящий белый?
Дукаревич ответил не сразу.
— Я не признаю ни красных, ни белых. Я зеленый, потому что не хочу воевать. И не буду.
— Ты что, баптист? Сектант? Филателист молчал.
— Я у одного евангелиста на квартире стоял, — задумчиво сказал красноармеец. — Те тоже против убийства… Чудаки! Словно нам кровь нужна. Мы и воюем-то только для того, чтобы людям равную жизнь предоставить… Да чтобы никогда войны не было.
Филателист почувствовал — опасность миновала. Но как быть дальше? Он сказал, что пробирается к красным, и угадал удачно. Но что делать теперь? Как отвязаться от красноармейца? И почему он сидит ночью на острове посреди реки? Для чего он здесь? Кого ждет?
Целый ряд вопросов возник у Дукаревича, но ни на один он не находил ответа.
— Ты, друг, крой прямо через протоку. Держи все время правее. Тут скоро мелко будет, — дружелюбно посоветовал красноармеец.
— Ладно, — ответил Дукаревич. — Передохну. Устал я очень.
— Это правильно! Отдыхай. Я бы вот закурил, да боязно. А курить до смерти охота.
Они лежали молча. Дукаревич заподозрил: не нарочно ли его пережидает красноармеец? Но тот, очевидно, знал свое дело и свои точные сроки.
— Ну, прощай, браток, — сказал наконец красноармеец, и филателист увидел его полусогнутую фигуру, спускающуюся к воде.
Красноармеец обернулся, махнул рукой и поплыл вниз по течению. Через несколько секунд голова пловца пропала в темноте.
И тогда Дукаревич решил взять последнее препятствие. Он снова привязал сапоги к спине, а резиновую сумку к голове, вошел в воду и поплыл на левый берег, стараясь не производить шума. Течением его сильно сносило. В темноте невозможно было определить, какое расстояние еще оставалось плыть. Несколько раз он старался нащупать дно ногами, но безрезультатно, место было глубокое. Дукаревич терял силы. Тяжелая, намокшая одежда гирей тянула ко дну. Стало ясно: если через пять-десять минут он не сможет стать на ноги, наступит конец.
«Тону», — подумал Дукаревич, теряя сознание.
Но в эту секунду раздались выстрелы и пули звонко защелкали по воде. Ноги Дукаревича неожиданно нащупали твердое, усыпанное галькой дно. Глубоко вздохнув, он набрал полную грудь воздуха и погрузился в воду. Почти минуту он пробыл на дне, потом осторожно высунул голову. Выстрелы гремели где-то с правой стороны. Филателист простоял в реке целый час и, когда стихло, стал пробираться к берегу. Он ступал медленно, едва передвигая ноги. Зубы его выбивали дробь, но холода он теперь не ощущал. Страх смерти заставил забыть обо всем, даже о марках. Дукаревич шел сильно согнувшись, но с каждым шагом дно становилось более мелким. Теперь его легко можно было заметить с берега.
