Богдан Сушинский - На острие меча
– Да нет, хватит уже, хмельной руке сабля не родня. Не говоря уж о пистолете. А мы – рождены для войны. – Полковник достал несколько монет и положил их на стол перед Ялтуровичем. – Сегодня угощаю я.
– Сегодня угощали вы, – согласно кивнул Ялтурович, пробежав взглядом по монетам. – Некоторые берут у меня в долг. Вы еще не брали.
– Пока еще нет.
– Но расплачиваетесь, прошу прощения, честно. Когда не сможете – буду давать в долг, помня о вашей честности.
– Думаю, мы покинем этот город раньше, чем дойдем до жизни взаймы.
– Значит, все-таки надеетесь.
– Не на предсказание, пан трактирщик, не на предсказание. Вы-то сами пытались узнать свою судьбу?
– Я? – грустно улыбнулся трактирщик. – Прошу прощения, зачем?! Нет, действительно, зачем бедному еврею-трактирщику расспрашивать о своей судьбе? Она и так всем известна. Он живет до первого большого погрома. Да-да, до первого погрома. Об этом, прошу прощения, знают все: от бедного трактирщика до Господа Бога.
– Ну почему же так мрачно?
– Мрачно? Что вы! Скажите, пан полковник, – наклонился он к Сирко. – Когда, разбив польских рейтаров, вы со своим войском ворветесь в этот город, чтобы объявить его вольным, казачьим, вы ведь не станете громить семью бедного еврея Ялтуровича?
Сирко внимательно посмотрел на трактирщика. Тот не отвел взгляда. Он спрашивал совершенно серьезно. И рассчитывал на такой же серьезный ответ.
– Ни в коем случае, – коротко ответил Сирко. – Ни одну еврейскую семью в городке этом не трону.
– Видит Бог, я напомню вам это обещание, пан полковник. Даже под саблей, занесенной над моей головой, напомню.
– Наоборот, победу мы отпразднуем в вашем трактире, вместе с вами, – еще больше успокоил его Гяур, пытаясь свести весь этот разговор к шутке. – Назвав его трактиром «Казачья вольность».
– Э, нет, господа полковники. Тогда уж, прошу прощения, лучше сразу казните.
– Вы почему так всполошились, пан Ялтурович?! – не понял Сирко.
– Позволю себе заметить, панове полковники, что на том конце Каменца есть трактир моего старого друга Мойше Барского. Так мой вам совет: свою победу, если до нее таки действительно дойдет, вы лучше отпразднуйте у него. Чтобы потом, снова вернув себе Каменец, поляки не праздновали ваше поражение на пепелище, которое они оставят от моего трактира.
– Ох, Ялтурович, Ялтурович… – похлопал его по плечу Сирко. – Неистребимо ваше племя трактирское да крамарское, неистребимо. Как и ваша хитрость.
Последним из-за стола вышел Гяур. Все это время Власта внимательно наблюдала за князем. Взгляд ее постоянно был прикован к Гяуру, так что даже Ольгица, кажется, сумела заметить это.
– Чего ждешь? Выйди за ним, – вполголоса напутствовала она, как только князь поднялся.
– Но… как же я пойду? Он ведь не один.
– Вот так и пойдешь. Ты выйди, а там уж – как получится. Один он все равно никогда здесь не появится.
– Может, в следующий раз?
– Сегодня, Власта, обязательно сегодня.
– Но он прогонит меня.
– И правильно сделает. На то он и князь.
– Зачем же тогда идти? – взмолилась Власта, уже в самом деле выходя из-за стола.
– А затем, что даже если судьба в образе мужчины ниспослана тебе Богом, вершить ее нужно по-земному, по-женски, до греховодничества грешно. Только в этом, во всяких там хитростях женских, я тебе уже не советчица.
– Да-да, ты права, Ольгица, – Власта всегда обращалась к ней на «ты», об этом просила сама прорицательница, – по-земному и грешно, – растерянно произнесла она, не отрывая взгляда от спины Гяура, почему-то задержавшегося посреди зала.
Князь почувствовал его, оглянулся. Но лишь на мгновение. Только на мгновение. И девушку при этом словно бы не заметил.
5
Окончательно решившись, Власта протолкалась через скопище захмелевших мужчин, каждый из которых норовил прижать ее к себе, погладить или хотя бы дотронуться рукой до пленительного бедра. Однако сейчас она старалась не обращать на это внимания.
– Господин офицер, господин офицер! – догнала она Гяура уже на улице, под фонарем. К счастью, он все еще шел один. Остальные, во главе с Сирко, не спеша брели чуть впереди. – Подождите, я кое-что должна сказать вам; кое-что важное для вас.
– Странно. Что же такого вы намерены сказать мне? – суховато, однако не отталкивающе поинтересовался князь, приостановившись.
– Простите, как вас зовут?
– Но ведь вы хорошо знаете, как ко мне следует обращаться: князь Гяур, полковник Гяур…
– Вы еще так молоды: и для князя, и для полковника, – хитрила Власта, чтобы не оправдываться за то, что спросила имя. Она действительно хорошо знала, как к нему следует обратиться.
– Однако же не настолько молод, чтобы не потребовать уважения к себе. О чем еще вы хотели спросить? Ах, да… вы что-то должны были сказать мне. Так что именно?
– Понимаете, господин князь… – растерянно ломала пальцы Власта. – Так случилось, что…
– Неужели и вам Ольгица тоже что-то накаркала? Позвольте узнать, что именно? Что через год станете княгиней?
«А вот это уж слишком жестоко, – тут же спохватился Гяур. – Зачем так сразу?…» Тем сильнее он был потрясен, увидев, что Власта утвердительно кивнула.
– Именно это она и «накаркала»: что буду княгиней. Но я не виновата, – тут же поспешила оправдаться, – это все Ольгица.
– Ах, опять эта Ольгица!.. – иронично улыбнулся Гяур.
– Я действительно не виновата, – растерянно отступала от него девушка.
Мимо проходила группа городских парней. Увидев Власту рядом с офицером, они, словно сговорившись, разом присвистнули.
– Лучше идем с нами, Власта! – крикнул наиболее отважный из них. – С нами проще.
– И веселее, – добавил другой.
Но заметив, что правая рука Гяура легла на саблю (свой традиционный княжеский меч он носил теперь только в самых торжественных случаях), сразу же умолкли.
– Понимаете, Ольгица сказала…
– Меня не интересует, что сказала ваша Ольгица.
– Господин полковник! – окликнул его кто-то из офицеров.
– Не ждите меня, догоню. Кстати, – вновь обратился к Власте, – почему Ольгица носит черную повязку? Она ведь прекрасно все видит. Даже через эту черную тряпицу.
– Это правда: «видит», хотя она действительно слепая.
– Тогда я ничего не понимаю. Так все же: зрячая она или слепая? Что это за слепая такая, умеющая видеть через повязку?
– Этого я пока что объяснить не могу. Ольгица, по-моему, тоже. Но так оно есть на самом деле.
– Что случилось? – на ходу спросил Улич, возвращаясь к ним.
Он уже был встревожен тем, что князю пришлось остановиться у трактира. Ротмистр никогда не забывал, что отвечает за безопасность князя Одара-Гяура.
– Если бы он так же ревностно оберегал вас во время боя! – успела съязвить Власта. – Но ведь во время сражения он, небось, больше думает о себе.
– Вы не имеете права вмешиваться в наши отношения, – не сдержался князь, вызвав этим недовольство Улича.
Как ни странно, в бою Улич в самом деле волновался за князя куда меньше, чем здесь, в городе. Он панически боялся, что именно здесь, в мирном местечке, может произойти нечто такое, чего ему никогда не простят в Тайном совете Острова Русов. Да и сам себе он тоже не простит.
– Понимаете, князь… Ольгица сказала, что вы, именно вы, как раз и есть моя судьба. – Власта поспешила высказать то, что еще несколько минут назад вообще не решилась бы произнести. Просто она поняла, что с появлением одного из двух офицеров, которые всегда неотступно следуют за полковником, время ее свидания с Гяуром истекло.
– Что-что напророчила вам эта слепая?!
– Да нет, вы не волнуйтесь, ничего страшного в этом нет. Однако Ольгица действительно сказала, что вы…
– Что я – князь Гяур – ваша судьба? Гнев Перуна! Улич, ты слышал когда-нибудь нечто подобное?
– И слышать не желаю.
– Вы правы, – не стушевалась Власта. – Нашей беседы вам лучше не слышать.
– Ты, грязная нищенка! – взорвался ротмистр, хватая Власту за предплечье и пытаясь отшвырнуть от Гяура. – Перед тобой князь Гяур! Князь Одар-Гяур! – почти торжественно повторил он, не понимая, что возвышенный смысл, который он вкладывает в это имя, совершенно не понятен никому, кроме воинов, пришедших на эту землю вместе с князем. Да еще потомкам уличской знати, разбросанным по землям Греции и Турции. – Как ты смеешь подступать к нему… со своими объяснениями, предсказаниями и прочим бредом?
– Погоди, Улич, погоди, – еле усмирил он своего телохранителя, уже не ради угрозы, а всерьез схватившегося за оружие. – Ступай себе, нищенка. Иди с богом, не гневи Перуна.
– Я не нищенка. Это неправда. Ольгица ведь сказала, что…
– Все равно ступай, – резко прервал ее Гяур.
– Ну что ж, – гордо вскинула голову Власта, как бы стряхивая с себя всю ту девичью покорность, с которой только что подступалась к этому красивому статному парню. – Если вы так обращаетесь со мной, я уйду. Хотя я всего лишь хотела предупредить, что я – ваша судьба. Только предупредить – и все.
