Альберт Зарипов - Афганистан. Гора Шабан
— Говори, с-сука! — требовал кучерявый и смуглый «москвич». — Кто вас послал?
— Нет! — произнёс худощавый и невысокий Бахтиёр и тут же его голос осёкся. — Ник…
Это ему в грудь двинул кулаком сержант Алиев. Солдат Юлдашев отлетел назад и, падая, ударился спиной об стол для чистки оружия… Пока он принимал более-менее устойчивое положение…
— Али! — радостно-торжествующе сказал Ёжеленко. — А вот ещё один!
И вконец рассвирепевший азербайджанец сразу же повернулся в нашу сторону. Пока он шёл эти разнесчастные метры… У меня замерло всё… И моё тело молодого солдата уже само по себе повернулось в-полоборота… Чтобы первый удар, самый сильный и крайне болезненный… Не пришёлся мне в живот… Чтобы от этого не разорвались внутренние органы… Ведь этот рослый азербайджанец с фигурой тяжелоатлета…
— Стой прямо!
Рядом со мной находился всё тот же заботливый дедушка Ёжик… Который и развернул мой корпус обратно…
«Ба-бах!» — вспыхнуло в моей голове.
Это сержант Алиев с ходу залепил свою размашистую оплеуху… Ну, разумеется… Именно по уху… По моему левому…
«Ба-бах!»
А вот вторая алиевская «подача» пришлась уже по правому уху… А также по всему тому… Что и окружает моё правое ухо… Стоит ли говорить… Что «ладошка» сержанта Алиева была как две моей… Да и тяжелей… И с размаха… В общем… Мои ощущения были такими… Как будто бы меня сначала ударили лопатой с одной стороны… И через секунду — с другой… И всё это «счастье» — в одну и ту же голову… То есть в мою…
Со звенящей головой я уже не различал ничего… Но всё ещё стоял на ногах… «Помогал» добрый дедушка Ёжик… Потом меня сильно тряхнуло… С неменьшей силой… И я тут же включился в окружающую действительность…
— Говори! — со всей своей злостью произнёс сержант Алиев. — Кто вас на Ёжика послал?
Я понял всё…
— Никто!
Это слово я успел произнести за секунду до четвёртой оплеухи… Хотя… Нет… Вместо жёсткой мозолистой ладони на мою голову теперь обрушился крепко сжатый алиевский кулак… Эдакий молот… И всё с тем же сильным размахом…
От этого удара я даже застонал… Не так, чтобы очень сильно… Но это услышал молодой солдат Юлдашев… Которого самого сейчас продолжал «обрабатывать» чернявый дембель Цыган.
— Али! — с трудом выдохнул Бахтиёр. — Урма уны![20]
Азербайджанец Алиев конечно же понял узбекские слова… Однако… Же…
«Ба-бах!»
Это опять откликнулась моя бедная головушка… Лучше бы Бахтиёр промолчал… Сержант врезал мне… А Цыган — молодому солдату Юлдашеву… Причём, почти одновременно… Чтобы узбек Бахтиёр больше не разговаривал на своём нерусском языке… А мне досталось… В общем… Чтобы наши отдельные страдания не объединились в одно молчаливое сопротивление… Словом, чтобы нас разъединить и далее выбивать нужные им показания по-одиночке…
— Скажи, с-синок! — свирепо произнёс Али, подняв свой правый кулак для очередного удара. — Кто научил вас? Кузя?
— Мы же знаем! — поддакнул справа дембель Ёжеленко, по прежнему держа меня за плечо. — Что это был Кузя!
Удар!.. Но я молчал… А «разговор» всё продолжался…
— Говори! — прорычал Али. — Кузьмин?
Я уже был… Готов…
— Нет! — упрямо ответил мой язык.
За что мне моментально врезали прямо в середину груди… От сильного удара я даже выдохнул из себя весь воздух… После чего глухо закашлял… Потом меня опять спросили про Кузю… А я вновь… Сказал «Нет»…
Александр Кузьмин тоже являлся дембелем… Причём, всё из того же первого взвода, что и старослужащий Ёжик… Но Кузя был родом из солнечного города Ташкента… То есть из столицы Узбекистана… стало быть нашим общим земляком… Моим и Бахтиёра… А значит именно Саша Кузьмин и был способен подговорить нас… Хотя… В первом взводе…
Мне вломили ещё раз… Опять в грудину… Я уже шатался, но моё тело «поддерживала» рука рыжего дембеля Ёжеленко… Потом прозвучал всё тот же вопрос… А затем уже знакомый ответ… После чего… Новый удар… Ночной допрос с пристрастием продолжался…
Меня бил только сержант Алиев. Всего лишь один… Дембель Ёжик лишь придерживал меня справа… Заботливо так… Чтобы я не свалился раньше времени… Так что Ёжеленко пока оставался в стороне. Но мне было достаточно и одного… Этого здоровенного азера… Который упорно добивался своего… Чтобы я указал на Кузьмина… И ведь моя персона интересовала их не просто так… Потому что я был несколько слабее духом… Чем худой и жилистый Бахтиёр. Он-то молча переносил удары дембеля Цыганкова… А я… Я стонал… Сдавленно и глухо… После очередного удара Алиевского кулака…
— Говори! Убью!
Сержант уже озверел… И следующий удар должен был прийтись мне прямо в лицо… Чего все дембеля пытаются избежать… Почти всегда… Чтобы командиры не увидали синяк, после чего могло начаться служебное разбирательство…
— Кузя… Нас… Не… — прохрипел я. — Не посылал… Мамой клянусь!
Уже замахнувшийся азербайджанец несколько помедлил… Однако затем всё же врезал… Но… По голове… Слева…
— Тогда кто? — свирепо спросил рослый дембель Али. — Говори!
— Никто! — ответил я, с трудом переводя дыхание.
Да… Мне уже и дышать-то было тяжело… Но надо было…
— Али! — послышался предостерегающий возглас Ёжика.
Но их опасения оказались напрасными. Это не офицеры вошли в наш тёмный двор, заслышав подозрительные звуки. То был дневальный… Вернее, посыльный.
— Ойбек сейчас на посту стоит! — доложил молодой боец Жека. — Сменится через час.
Дембеля опять… «Рассердились…» Сначала их вспугнул топот забежавшего во дворик дневального… А теперь они разозлились… Из-за того, что маленький узбек Ойбек оказался для них недоступен…
Однако… Же… Ойбекскую «порцию» мы с Бахтиёром приняли на себя. Вроде бы пополам…
Потом произошло маленькое чудо… Сержанту Алиеву надоело колотить упрямого татарина Альберта… И он возвратился к упорно молчащему узбеку Юлдашеву… Для меня как будто бы наступило затишье… Однако… Ж…
Не только… «Свято место пусто не бывает!» И теперь передо мной стоял дембель Ёжеленко… Как оказалось, моё затишье обернулось всего лишь сменой…
— Ну, что?! — поинтересовался дед Ёжик, процеживая свою злость сквозь сжатые зубы.
Я молчал… Но продолжал стоять… Падать было нельзя… Категорически!.. Чтобы меня… Не начали пинать сапогами…
Но дембель Ёжеленко меня не тронул… То есть, не ударил ни разу. Может быть он увидел, что я не выражаю абсолютно никаких признаков сопротивления… А может его мстительному самолюбию было достаточным того, что Ёжик только что наблюдал своими собственными глазами. Вполне возможно, имелась какая-то другая причина…
Как бы то ни было… Но Ёжеленко оставил меня и тоже направился к Бахтиёру… Молодого солдата Юлдашева теперь били двое: Али и Цыган. Оба с двух, то есть противоположных сторон… Но Баха держался… Всё также молча… Не издав ни единого звука… Ни стона, ни слов признаний… Ни-че-го!
Слава Богу… Наши мучения подходили к концу. Я понял это хотя бы по тому, что двое дембелей уже выдохлись. Они «вложили» в наши тела почти что всю свою озлобленность… А заодно и силу…
И вот… Удары прекратились… На какое-то время во дворике воцарилась тишина… Почти тишина… Я слышал только тяжёлое дыхание обоих дембелей… Дед Ёж по-прежнему предпочёл остаться в стороне…
Затем сержант Алиев развернулся и медленно зашагал к выходу… Следом за ним направились Цыганков и Ёжеленко… Хоть вся эта троица проходила мимо меня, я опять замер…
— Ещё раз узнаю! — пообещал напоследок Алиев. — Убью! С-синки…
Мы с Бахтиёром… И вполне благоразумно… Словом, мы не произнесли ни слова.
Наконец-то трое дембелей ушли… Скрылись из вида… Покинули тёмный дворик, промелькнули в тусклом свете лампочки и по-очерёдно вошли в казарму… Мы остались одни…
«И Слава Богу…»
Какое-то время мы молчали. Приходили в себя после только что перенесённой экзекуции… Восстанавливали своё нормальное дыхание… И собирались с мыслями… Хотя… И то, и другое… Дышать было по прежнему тяжело… А сгонять мысли в одну кучу… Тоже не удавалось.
Сейчас мне ужасно хотелось взять, да и улечься прямо на землю. Пусть холодную и хлюпающую зимней слякотью… Чтобы хоть немного отдохнуть и набраться сил… Но я продолжал стоять и опираться обоими руками о стол для чистки оружия. Конечно же… Можно было пойти в курилку и лечь на длинные лавки. Однако чтобы добраться до них… Мне понадобилось бы проделать долгий и мучительный путь… Метров пятнадцать или двадцать… А на это у меня не имелось никаких сил…
У другого стола для чистки оружия страдал и мучался Бахтиёр. Он долго откашливался… Изредка сплёвывая что-то… А потом он даже заговорил…
