Александр Зонин - Морское братство
— А если «Ангара» не пойдет самостоятельно? Пропадем, что ли?
Механик усмехнулся.
— Эх, Сергей Юрьевич, будь ты чужой человек, я бы тебя пугнул. Но ты знаешь то же, что и я. Пока на мостике Николай Ильич, можем, не рассуждая, делать свою работу. Он вывезет.
Сенцову всегда приятно было слышать похвалы Долганову, но он сердился за давешний разговор и ворчливо заявил:
— Непогрешим римский папа. А у нашего Николая Ильича бывают заскоки. Мы вчера крепко поспорили. Хочет с миноносцами в светлое время идти в набег к норвежским берегам.
Повторяя свое мнение о плане Долганова, Сенцов вдруг понял, что боится за его жизнь, и, злясь на себя, упрямо буркнул:
— Озорства не люблю.
Механик покрутил головой и посвистел. Наконец сказал:
— Озорство? А я даже по своей специальности с комдивом не спорю.
Корабль резко лег на борт, и в дверь не вошел, а влетел командир машинно-котельной группы.
— Беда! — угрюмо доложил он, торопливо отряхиваясь и стирая воду с лица. — У Балыкина водогрейные трубки лопнули.
— Сейчас спущусь к нему, — неторопливо сказал механик. — Останьтесь на посту и передайте в другие котельные, чтобы поднимали пар до максимума. А за доклад не по форме, товарищ старший лейтенант, арест на сутки при каюте. В базе, конечно.
Балыкин успешно справлялся с работой, несмотря на то, что держать пар «на марке» было трудно. Давление в циркулярной помпе ослабевало, масло охлаждалось, турбовентиляторы захлестывались волной, а болтанка мешала разглядеть подлинный уровень в водомерном стекле. Балыкину приходилось носиться от одного поста к другому и неустанно проверять показания приборов, доверяясь прежде всего чутью. Он ожесточался, без конца пил воду, но не очень тревожился. Конечно же, шторм должен пойти на убыль, а как только окончится качка, обнажающая винты, — и работать станет легче. Течь в водогрейных трубках была досадной неожиданностью, и он нетерпеливо дожидался разрешения механика открыть лаз над топкою и забить аварийные трубки. Почему командир группы не решился сам принять его предложение и убежал к командиру части? На доклады уходило дорогое время. Недоставало, чтобы по поводу аварии беспокоили командира корабля! Балыкин облегченно вздохнул, когда механик спустился и, выслушав его соображения, приказал действовать.
Торопливо надевая ватник и обмазывая лицо жиром, старшина спросил, что наверху.
— Слабеет ветер?
— Ну да!.. Вьюшку со стальным тросом сейчас вывернуло вместе с кронштейном. К вам вплавь добрался, — коротко определил обстановку механик. Он не сказал, что при этом ударе шторма покалечены люди. Механик не сомневался в мужестве Балыкина, но, стремясь скорее попасть в шахту котельного, не успел разобраться в происшествии.
Зато Сенцову, прихлопнувшему за механиком крышку люка, довелось увидеть, как потащили в лазарет бойца с размозженной ногой и другого бойца с разбитой и залитой кровью головой, и тут же он увидел, как исчезает в волнах беспомощное тело третьего матроса. Прежде чем корабль взял курс на утопающего, его накрыл огромный вал, и он больше не показался на поверхности. Ползком, прижимаясь к переборке, Сенцов настиг группу матросов, ухвативших вьюшку с тросом. Люди упорно сопротивлялись качке. Корабль в неистовом рывке летел с волны в пропасть, а вьюшка с намотанным тросом яростно прыгала, затем корабль становился дыбом, и стальной груз тащил матросов к корме на скользкие бомбоскаты. Сенцов вмешался в толпу и присоединил к общим усилиям свои. Давняя отвычка от физической работы сказалась сразу. На коже появились ссадины, ладони защипала солоно-ледяная вода.
Потом, едва они заарканили и принайтовили увертывающуюся вьюшку и обвели трос вокруг платформы орудия, раздалась команда приготовиться к заведению буксира.
Увлеченный работой, Сенцов забыл об опасности, забыл о цели трудных маневров корабля и удивился, когда рядом вырос высокий борт транспорта. Теперь артиллерист, у которого были умелыми помощниками Кийко и Ковалев, хорошо расставил бойцов, и три проводника с бочонками полетели на «Ангару». Там кошками ухватили анкерки, и мощный стальной канат сразу выскочил из воды гибкой змеей. Матросы сноровисто потравили еще несколько десятков метров каната, и транспорт, преодолевая встречную волну, пошел за «Упорным». Правда, он еще вилял из стороны в сторону, пока с его кормой сближался «Умный». Но когда Неделяеву удалось завести второй буксир и заменить своим кораблем рулевое управление транспорта, буксировка сразу облегчилась. Сцепленный караван двинулся вперед, хотя казалось невероятным, что у миноносцев хватит сил направлять и тащить высокую неуклюжую громаду транспорта.
Сенцов и позднее не мог понять, как это в дьявольски трудной работе, в водоворотах, с креном, доходившим до сорока градусов, снова никого не смыло. Теперь же он не думал; его хватало только на то, чтобы травить трос и цепляться за все, что было на расстоянии руки. Это удавалось не каждый раз. Случилось, что вытянутая рука оказалась в воде, и хлестнувшая в грудь волна сбила его с ног, завертела на своем гребне. Его уже сносило за борт, когда вдруг ворот куртки схватила сильная рука. Она принадлежала Ковалеву, который необычайно легко и ловко увернулся от удара волны и, казалось, сросся с раскачивающейся палубой.
Слова благодарности Сенцова ветер унес вместе с колючими брызгами, а признательного взгляда Ковалев не увидел — он был слишком занят. Чтобы закончить подготовку буксира, всем артиллеристам пришлось, подобно альпинистам, обвязаться одним канатом. Это не создавало особых удобств, но уже ни одного человека волна не смогла смыть.
Сенцов помогал соединить такелажной скобой буксирный трос и якорь-цепь. Затем участвовал в обноске якорь-цепью всех кормовых кнехтов, шпилей и платформы четвертого орудия. Долганов потребовал этой невыносимо томительной и кропотливой работы, стремясь распределить тяговое усилие на максимальное количество точек.
Тут Сенцов выдохся. Но попытался скрыть свою усталость и, встретившись с Долгановым, крикнул:
— Новое в морской практике и полная победа!
— Не спеши, — сказал Николай Ильич. Он не хотел говорить о своих опасениях.
3
За многие часы штормовой непогоды корабли недалеко ушли от центра ураганных ветров. Направление стремительных и упругих потоков арктического воздуха
все время менялось, описывая окружность. И если в первой половине суток ветер гнал корабли с беспомощным транспортом почти по курсу к Новой Земле, то к концу суток он зашел на сто восемьдесят градусов и вынудил склоняться к норду. На вторые сутки Долганову стала ясна вся роза ветров. Самым длинным вектором ее был первый — и он же был самым сильным. Но с розой ветров не совпадала роза волнений. Волны распространялись в нордовом направлении наиболее яростно, и в восьмилучевой звездочке, которую он нарисовал на столе Кулешова (думая об интересе Наташи к метеокапризам полярного климата), стрела, обращенная к северу, была самой жирной, с хищной закорючкой острия. А ведь на деле она была куда грознее схематического изображения. Огромное, открытое от берегов материка до льдов у архипелага Франца-Иосифа, пространство великого полярного бассейна покрылось непрерывно шедшими к полюсу отвесными валами. В их бесконечной череде мгновенно исчезали пропасти, узкие, как горные ущелья. Удивительное и величественное буйство миллиардов тонн воды, ставших плотными, будто ртуть, и напитавших мельчайшими брызгами воздух! В этой беснующейся стихии корабли казались пассажирам «Ангары» обреченными на гибель. Они представлялись щепками между острых гребней. При каждом размахе, круто клавшем миноносцы то одним, то другим бортом на воду, после того как они зарывались в толщу тысячетонной малахитовой стены, люди ждали конца. Но чудесные создания человеческого гения — корабли вновь и вновь вставали, вновь и вновь карабкались по крутым увалам, выбирались из пропастей. Стихия была могуча, но стойкие моряки обладали еще большим могуществом — знанием оружия врага и отбивали атаку за атакой.
На «Упорном» давно были сорваны, разбиты и слизаны морем шлюпки.
Во внутренних помещениях книги, белье, тяжелые сапоги, кружки, тарелки катались на палубах, удивляя людей своей стремительностью. Выбившиеся из сил моряки спали на банках, тесно вжимались в койки, располагались для безопасности на мокрой палубе.
Весь расчет Ковалева тоже спал, но самого Ковалева вывело из дремоты какое-то щемящее чувство. Он открыл глаза. В лампочке, забранной сеткой, вздрагивали золотые нити. Тусклый круг света, не проникая в углы кубрика, вырывал из темноты желтые лица. Стараясь не наступить на руку товарища, разметавшегося во сне, Ковалев сделал несколько осторожных шагов. Качка кинула его назад и притиснула к переборке. Он выждал, когда корабль поднимется, и пробрался к трапу.
