Николай Струтинский - Дорогой бессмертия
— Я готов! — восторженно отозвался разведчик. — Пойду с Беловым и Карст.
— Вот и хорошо! Отдохнете, а с зорькой — в добрый путь!
— Нельзя ли отправиться сегодня ночью?
— Нет, люди должны подготовиться, — внушительно сказал Медведев. — Белову необходимо заменить документ. На всякий случай.
— Есть! Значит, завтра!
Партизан Володю Ступина, Юзика Куряту и Колю Бондарчука поставили в известность о том, что они сопровождают Кузнецова до Киверец, где должны организовать маяк для поддержания с ним постоянной связи.
В отряде лишь кое-кто знал о новом задании, полученном Кузнецовым. С ним ушли Белов и Карст.
Кузнецов в чине офицера гестапо и его ординарец Белов под фамилией Грязных вместе с близкой знакомой офицера — фольксдойч фрау Нинон Карст вышли на шоссе, остановили следовавшую в Луцк пустую машину.
— В город? — спросил Кузнецов немецкого шофера.
— Так точно, господин офицер.
— Подвези нас!
«Мерседес» мчался без задержки. Когда наступил зимний вечер, проверка документов на контрольном пункте усложнилась. Образовался затор машин.
— Давай в обход! — предложил Кузнецов шоферу.
Машина резко свернула влево, перебралась через мелкий кювет и по параллельно бегущей грунтовой дороге направилась к контрольному пункту. Вблизи него машина выбралась на асфальт и втиснулась в просвет, образовавшийся между часовым и «опелем».
— Куда прешься? Арестую! — погрозил патрульный.
Кузнецов неторопливо вышел из машины, поправил фуражку и убедительным голосом сказал:
— Прошу не сердиться, выполняю срочное поручение гестапо. А эти, — он указал рукой на скопившиеся в колонне, — успеют.
Для пущей важности Кузнецов вынул удостоверение на имя Пауля Зиберта.
— Прошу, господин офицер, проезжайте! — взял под козырек патрульный.
Вечерний Луцк был почти пустынным. Только на каждом углу маячили патрули. Падал мокрый снег. До комендантского часа оставалось еще сорок минут.
— Доберемся? — спросил Кузнецов у Нины.
— Да, недалеко.
Нина приняла решение — для первого случая устроить партизан на квартире знакомой вдовы Трощановой, где иногда останавливались немцы.
С широкого центрального тракта машина свернула на улицу Горную. Тихая и дугообразная улочка. Дома здесь стояли друг от друга на приличном расстоянии, в окружении палисадников и садов. В непогоду по улице проехать почти невозможно. Поэтому Кузнецов отправил машину, которую взял по дороге, и все втроем они пошли пешком. Шли молча. И от этого громче слышалось чавканье грязи.
— Вот здесь, — задержала Нина спутников у приземистого домика. Окна были плотно завешаны, но опытным глазом Кузнецов определил — внутри жизнь продолжается.
— Ваня, ты пока останься здесь, а мы с Ниной разведаем обстановку. Держи ухо востро!
Нина постучала в дверь. Тихо. Еще раз, но уже громче. Не спрашивая, кто стучит, сутулая женщина открыла дверь. На ее морщинистом лине появилось удивление, когда в мерцающем свете фонаря она увидела Нину.
— Вот те на, а я и не ведала, кто стучит! Проходи, — сухо пригласила хозяйка дома Антонина Петровна Трощанова.
— Я не одна, бабушка, со мной друзья.
— И друзьям не запретно. Озябла?
— Немного. — Нина повернулась к стоявшему чуть в стороне Кузнецову и попросила его зайти в дом.
Антонина Петровна завела нежданных гостей в большую комнату. На потолке выступали крупные балки. Создавалось впечатление, что вот-вот они рухнут. Все в комнате дышало убогостью: длинный непокрытый стол, пестрая картина из жизни вельможи XVII века, круглое зеркало на стене. В углу, под иконами, чадили лампады.
В комнату вошла среднего роста шатенка в больших роговых очках, сквозь стекла пытливо уставилась на пришельцев. Валя это была она — средняя дочь Трощановых, по-дружески обнялась с Ниной Карст и, не дожидаясь, пока ее представят немцу, подошла к нему, протянула руку.
— Здравствуйте! Присаживайтесь, пожалуйста.
Кузнецов слегка наклонил голову и пожал ее холодную руку.
— Капитан Пауль Зиберт, честь имею! — и лихо щелкнул каблуками. — Благодарю за внимание!
— Откуда к нам залетела? — игриво пропела Валя, обратившись к Нине.
— Отсюда не видать, — пошутила Нина. — Вот господина офицера привела к вам на ночлег. Не возражаешь?
Валя бросила внимательный взгляд на Кузнецова и улыбнулась:
— Ты-то при чем тут?
— Это мой… ну как тебе сказать, мы большие друзья…
— Ладно, ладно, не хитри! — перебила Валя. — А вы располагайтесь, — обратилась она к Кузнецову, — сейчас все приготовлю.
Валя Трощанова вполне прилично владела немецким языком и свободно на нем изъяснялась. Это обстоятельство помогло ей устроиться машинисткой в ревизионный отдел бухгалтерии генерал-комиссариата.
Кузнецов и Карст присели у длинного стола. Зашла младшая сестра Леля. В семье она удалась самой красивой: светлые волосы, голубые глаза, тонкая талия. Она бесцеремонно поздоровалась с Ниной и Кузнецовым, а сестре шепнула: какой интересный!
— Леля! — строго одернула ее Валя.
Но Леля не унималась.
— Это твой знакомый или Нинин ухажер?
— Да ты меньше тревожься!
— Ха-ха-ха… Ревнуешь? Успокойся, я ему не нравлюсь! — и Леля расплылась в улыбке, обнажив при этом ряд красивых белых зубов. На пороге комнаты она запела:
Ты сама под ласками сбросишь шелк фаты,
Унесу я пьяную до утра в кусты…
Николай Иванович позвал Белова, и вместе они устроились в большой комнате. А Нина с Валей перешли в третью комнату, где старшая дочь Трощановых Нина вот уже несколько месяцев лежала в постели, прикованная тяжелым недугом. Весь мир для нее стал безразличным. На вопросы сестер и матери она отвечала односложно: «да», «нет».
Луцк еще был окутан предрассветными сумерками, а Антонина Петровна уже хлопотала у плиты. Она старалась угодить немцам, не гневить их. А во время завтрака даже спросила:
— Большевики сюда больше не вернутся? Правда, господин офицер?
Со строгим видом выслушав перевод, сделанный Валей, Николай Иванович ответил:
— О нет, матка. Аллен большевикен капут![16] — и скороговоркой добавил: — Германия сильна, мы не оставим вас!
После завтрака Кузнецов и Белов отправились в город разведать обстановку. Возвратились лишь к вечеру. Едва переступили порог Трощановых, навстречу им вышла Валя и предупредила:
— Сегодня вам, господин офицер, будет веселее. В гости придет ваш коллега.
— Очень приятно. Кто именно?
— Работник генералкомиссариата, лейтенант.
— Рад познакомиться с вашим другом.
— Знакомым, — неловко поправила Валя.
— Знакомым, — в тон повторил Кузнецов.
Не успело небо почернеть, как появился лейтенант. Валя представила его Кузнецову.
— Вальтер Биндер!
— Пауль Зиберт!
За накрытым столом разговорились. Он, Биндер, весьма огорчен положением дел на фронте.
— Ведь так все хорошо шло, а сейчас мужественная армия фюрера истекает кровью, — нарекал Биндер.
Словоохотливый лейтенант выпил рюмку коньяка. Кузнецов лишь пригубил. Еще по одной. Еще. Биндер повеселел, стал очень разговорчив. Ему понравился капитан Зиберт — хотя он был старше чином, но вел себя, как равный.
Из рассказа собеседника Кузнецов узнал, что после ранения Биндера определили на работу в генералкомиссариат, где он вскоре занял должность начальника государственных имений. В последнее время изрядно выпивал и, как показалось советскому разведчику, в вине хотел утопить не высказанную им обиду.
— Выпьем, капитан? — прервал размышления Кузнецова Вальтер Биндер.
— С удовольствием! — улыбаясь, Николай Иванович чокнулся с Биндером.
Уставившись безразличным взглядом на бутылку, лейтенант изрекал:
— Скоро мы переместимся… Да… Не знаете, капитан? Нет? Канцелярия Шене уже на колесах. Ждем распоряжений, тогда и наша дислокация прояснится.
Эта фраза пока ни о чем не говорила Кузнецову. «На колесах», «прояснится»… Николаи Иванович выдавал себя за сведущего в этом вопросе человека и подчеркнул, что, мол, по последним оперативным данным, перемещение из Луцка произойдет не так уж скоро. Но в ответ раздалось разочарованное признание:
— Послезавтра вы разуверитесь в своих оперативных данных, капитан Пауль Зиберт!
— Почему именно послезавтра? — допытывался Кузнецов.
— Да потому, что в четверг сюда прибудет группенфюрср СС, и тогда начнется наше перемещение.
— Признаться, я в это мало верю, ведь наши дела поправляются.
— Поверьте мне, капитан, — перебил собеседник. — Вальтер Биндер, к сожалению, говорит чистую правду.
Только в эту минуту Николай Иванович обратил внимание на разноцветные колодки на груди лейтенанта. Они свидетельствовали о его воинской доблести… Да, у Биндера было очень глупое выражение лица. Лейтенант оторвал взгляд от бутылки, еще хлебнул глоток живительной влаги и мягким баритоном произнес:
