Александр Авраменко - Огненное лето 41-го
Как леталось? Минус два самолета, плюс сотни две гитлеровцев и гаубичная батарея в придачу. А летчики-то наши, тю-тю — выпрыгнули.
— Хорошо леталось, товарищ младший сержант.
Паренек расцветает от услышанного. Он подхватывает стоящее ведро с водой, и сливает мне, пока я умываюсь и отфыркиваюсь.
— Что новенького слышно?
Паренек сразу же серьезнеет. Улыбка сбегает с его широкого лица, и он, понизив голос до шепота, сообщает:
— Товарищ комэск, говорят, немцы Киев взяли…
Как, Киев взяли! Да нет, не может быть, это ошибка! Провокация!
Я хватаю техника за грудки:
— Ах ты, шкура, провокатор! Ты что, сукин сын, панику разводишь?! Да тебя за это под трибунал! Кто тебе сказал?! Я спрашиваю кто тебе сказал, что Киев, мать городов русских, сдали?!
Сержант мотается у меня в руках, точно тряпичная кукла. Его глаза стекленеют, губы трясутся, из уголка рта тянется тоненькая струйка слюны…
— Ты что, не понимаешь: это ж сами немцы, через агентуру, панику распространяют! Говори, сволочь, кто нашептал?!
— Товарищ старший лейтенант! — окрик, резкий, как выстрел. — Что здесь происходит?
Прямо передо мной стоит Чебатурин с двумя бойцами. Он подходит ко мне, разжимает мои пальцы, и техник мешком оседает на землю. Затем майор протягивает руку:
— Отдайте.
Что отдайте? А-а… Совершенно не помню, откуда у меня в руках оказался пистолет. Но надо ж объяснить.
— Товарищ майор. Ему какая-то сволочь сказала, что наши Киев сдали. А он не говорит, кто.
— Понятно… — Чебатурин буровит меня тяжелым взглядом.
— Товарищи бойцы, свободны, — особист снова поворачивается ко мне. Он ничего не говорит, просто смотрит на меня каким-то особенным взглядом. И я понимаю, что это — не провокация, что немцы и в самом деле в Киеве. Ему, наверное, очень горько, так горько, что он ничего не может сказать.
— Товарищ майор, как же это?
Он вдруг крепко берет меня за плечо и тихо произносит:
— А вот так! Так! Мы не доработали. Я не доработал, не доглядел. Видел сам, как наши бегут А почему? Потому, что командиров таких, которые вместо того, чтобы бойцов готовить, водку жрали в три горла да по бабам шлялись, стрелять надо было, сук продажных! А с ними миндальничали, отпускали, оправдывали… Вон наш Лобов, к примеру. До сих пор меня врагом считает, что его в свое время посадили. И что? Сам-то он летчик — будь-будь, а чего ж он полк-то не натаскал? Что ж вас в первом же бою порвали как кутят? Эх, вы…
Круто развернувшись, он тяжело идет прочь. Его плечи опустились, спина ссутулилась. Я смотрю ему вслед. Теперь я, кажется, знаю, как выглядит человек, убитый горем…
Глава 32
…Немецкий самолёт всегда можно отличить от нашего даже вовсе не разбираясь в силуэтах. Как? Да по звуку. Когда наш идёт — мотор ровно работает, словно жук огромный гудит у-у-у-у. А немец — прерывисто как-то, со стоном, будто жалуется мотор, не хочет свое чёрное дело делать.
С авиации Новое Бородинское сражение и началось. Вначале юнкерсы пожаловали — рубеж-то толком не успели замаскировать. Хоть все в землю-матушку глубоко зарылись, да сверху-то всё видно. Ну и начали нас железным дождиком поливать…
Правда, дали им по зубам неплохо! У нас там двадцать четыре зенитки стояло, по 85 мэмэ каждая, так что устроили им ласковую встречу! Гансы, правда, не отступили, а вызвали подмогу — мессеры на подавление. Ну и этих тоже встретили — и бойцы из винтовок палили, и счетверенные максимы трассерами тучи в клочья рвали, и прочие не отставали. Наши ребята, например, ДТ с танков поснимали и тоже давай гвоздить! Так что немцам не особо развернуться удалось…
А когда стервятники убрались, мощный взрыв раздался — это сапёры под самым носом у фрицев мост рванули. Молодцы ребята! Мотоциклисты, человек пятьдесят, правда, успели проскочить, но танки — нет. Три штуки сразу на мины напоролись, еще около десяти — обойти решили, и стали разворачиваться по обе стороны дороги. А мы только этого и ждали — как только они борта на развороте подставили, так в них и ударили! Ещё четыре тридцать пятых черным дымом на небеса изошли. Хороший такой затор получился… Правда, сам-то я этого не видел, в резерве стоял, но мне один лейтенант сапёрный рассказывал…
А четырнадцатого с утра всё по-новой началось. В этот день я впервые и увидел, как катюши работают…
Мы проснулись от жуткого грохота — немцы начали артподготовку. Столбы огня и дыма взлетали выше деревьев, под которыми наши танки стояли. Казалось, что секундная стрелка стоит на месте, и время замерло на одном месте. Но вскоре огонь начал смещаться в сторону. И как только стрельба перешла на другой квадрат, я выбрался наружу и осмотрелся. Повезло. Ни один танк не пострадал, разве что осколками попятнало. Можно сказать, отделались лёгким испугом.
Правда, потом авиация пошла, но это уже как-то спокойней было, поскольку вчера им от души наваляли, и сегодня фашисты остерегались, вывалив бомбы, как на душу положило… и подальше от зениток.
В итоге, почти всё на нейтральную полосу и улетело…
— Танки!!! — крик донёсся до меня с расположенной неподалёку гаубичной батареи. Артиллеристы засуетились, забегали расчёты, зашевелили хоботами гаубицы. А буквально через минуту уже рявкнул первый залп, больно ударивший по ушам.
— Майор! Давай вперёд! К пехоте! Немец жмёт — жуть!..
Рядом со мной стоял связной, неслышно подобравшийся за грохотом пушек. Приказ был по всей форме, за размашистой подписью командарма. Ясно… Выбежав перед линией своих танков — рации по-прежнему были не у всех — я подал сигнал и, когда мой командирский КВ двинулся, заскочил на броню.
Вот в этот самый момент над головой что-то и проскрежетало, перекрывая даже звук танкового дизеля и грохот артиллерийской батареи. Вскинув голову, я успел заметить, как над нами, изрыгая огненные хвосты, пронеслось в сторону немецких позиций нечто. А секунду спустя впереди, на поле, по которому ползли немецкие танки, вспыхнули багрово-рыжие клубы разрывов…
Да, такого я ещё никогда не видел! Это были не просто взрывы — гигантские клубы огня! Уцелевшие немцы бросились в разные стороны, даже не обращая внимания, куда бегут — кое-кто выскочил прямо на пехотные пулемёты, которые сразу же открыли огонь в упор.
Скользнув в башню, я поймал в визир прицела гранёную башню ближайшей тройки.
— Бронебойный!
— Есть, бронебойный!
По звуку сочного клацанья затвора мехвод остановился:
— Короткая!
БАХ! И одновременно — Дзинь! — кто-то всадил в нас болванку. Х-ха, молодцы, немцы, не теряются! Но куда вам…
Вперёд! Клац! Короткая! БАХ! Осколочный! Осколочный, твою мать! БАХ! Горишь, сволочь! Бронебойный! Сидорчук, бронебойный давай! Что ж ты, раскудрыть твою через коромысло… угорел! Ох ты ж, нашел время… Клац! Короткая! БАХ!
Гильза выскакивает, и я в горячке подхватываю её руками на лету, чтобы сразу выкинуть в открытый люк… горячая, стерва! Сидорчук, сукин ты кот, давай, поднимайся! Что?!
Металлический удар сотрясает меня до костей. По инерции врезаюсь головой в броню, короткий треск и искры из глаз — что же вы, гады родные, делаете, а?! Да понял, понял я, что таранили! Клац! БАХ! СИДОРЧУК!!! Коля! Давай! Жми! Дави гада! Ракета!
С трудом выныривая из омута короткого боя, выставляю ствол своего Рдултовского наружу и жму на курок, давая сигнал к отходу. Вовремя! Ещё метров пятьдесят — и сами бы выскочили на минное поле, где уже смрадно чадят восемь немецких танков…
Дзинь! Взззиу! Да где же эта сволочь! Разворачиваю башню назад, но ничего не вижу. Сидит же где-то гад со своей пукалкой! Мне-то не страшно, у меня броня такая, что Гитлеру в самом страшном сне не снилась, а вот лёгкие машины вспыхнут как порох… Сороковка вообще винтовочной пулей пробивается чуть ли не насквозь…
Всё! Прикрываем! Прикрываем, я сказал… Ушли! Топливо! Давай, пехота, помогай, кати сюда бочки. А вы, орлы, на погрузку боезапаса, живо! Мать вашу…
Лихорадочно закидываем снаряды в боеукладку, заливаем солярку в баки. Мехвод что-то бормочет про фильтры, но я посылаю его по известному адресу, и он замолкает. Вот так, и нечего обижаться! Давай, помогу — я выхватываю у него кувалду и сплеча молочу по гусенице, загоняя пальцы назад — вечно с ними на КВ проблемы.
— Проверь фрикцион! Не перегрел? А тормоза! Нормально? Ну смотри, Онищенко, смотри. А ты, Сидорчук, чего творишь?! Какого ты свалился?! И где запасные рукавицы? Видишь? Нет, видишь? Что это, по-твоему?! Ах, волдыри… А почему они у меня, знаешь?! Я тебе сколько раз говорил — в бой с открытым люком идти! Почему я свой нараспашку держу, а ты свой задраиваешь! Сколько я тебе говорил?! Да тыщу раз, наверное! Спишу в пехоту и весь разговор! Я выстрелил — ты гильзу сразу вон, наружу! При чем тут страшно, Сидорчук? Снаряд по прямой летит и в люк никогда, слышишь, ни-ког-да попасть не может!!! Это тебе не миномёт! Чего? НЕ СЛЫШУ!..
