Равиль Бикбаев - Обмани смерть
— Лучше бы ты замуж за него вышла, — вздохнул Обмани смерть, — детишек бы нарожала.
— А для чего? — требовательно спросила Даша, — Что бы их изнасиловали? Или чтобы колесами дорогой тачки моих детей на дороге размазал по асфальту очередной пьяный беспредельщик со связями, а потом наши «правоохренители» их же бы и обвинили? Где гарантия, что они не станут жертвами, как ими стали другие, те про кого мы знаем? Я не хочу, чтобы мои дети сказали мне: «Мама и папа где вы были? Почему вы нас маленьких не защитили?»
— Поступай как знаешь, — отвернулся от Даши и стал смотреть в окно комнаты Обман смерть, — пока жив, прикрою. Только смотри, ошибешься, убьешь невиновного и Маша не отмолит.
Обмани смерть запретил Даше ходить в суд, где рассматривалось уголовное дело по обвинению Кольцова Андрея Васильевича по п.2 ст.105., п. 1 ст.222., п.1 ст.223 УК РФ. И только в день оглашения — постановления приговора она нарушила запрет.
Небольшой зал судебного заседания был наполовину заполнен. Никто не обратил внимания на аккуратно и неброско одетую девушку, присевшую на скамью последнего ряда. Судья хорошо поставленным голосом читал приговор. Вводная часть приговора, описательно-мотивировочная часть, резолютивная часть обвинительного приговора. Присяжные заседатели откровенно скучали и томились на своих местах, свой эмоциональный заряд каждый из них исчерпал в ходе судебного разбирательства, они уже вынесли свой вердикт: «Виновен». Вальяжный государственный обвинитель — прокурор довольно и сыто ухмыляясь, шепотом переговаривался со своей молоденькой помощницей сидевшей рядом. Понурый адвокат сидел как «вареный» за своим столиком и казалось не слушал судью. В клетке под охраной судебных приставов находился бледный обросший щетиной Кольцов и Даша смотрела только на него. Он почувствовал её зовущий, упорный взгляд и глянул в её сторону. На миг их взгляды соединились, Кольцов чуть улыбнулся Даше, а потом снова стал смотреть на монотонно читавшего текст приговора судью.
— Ишь сволочь, — с едкой ненавистью прошептала соседка Даши, — ещё и улыбается. Отца моего убил и лыбится. Чтоб ты сдох.
Даша чуть отодвинулась от молодой хорошо ухоженной, пахнущей дорогой парфюмерией полной женщины сидевшей рядом с ней и оглядела зал. Немного равнодушных журналистов их сразу можно было определить по аппаратам для профессиональной фотосъемки, а вот остальные. Со своего места Даша видела только их сгорбленные спины. Близкие убитых. Их родители, жены, дети, другие родственники. У одной старушки трясется спина и затылок, наверно беззвучно плачет, никто её не успокаивает. От этих людей шла волна удушливой ненависти к убийце их сына, брата, мужа, отца. Даша поёжилась как от холода, а потом увидела, что в зале были и другие люди. Они сидели небольшой группой, отстраненные от других, вольно или невольно, но они сгруппировались около средних лет недорого одетой худощавой женщины с некрасивым изможденным лицом. Когда эта женщина, шепотом отвечая на реплику соседа, повернулась в профиль, то Даша ее узнала, это была мама Маши, только выражение лица у неё теперь было другое, не растерянная обреченность как в больнице когда она приходила проведывать не хотевшую жить дочь, а сострадание и жалость к человеку сидевшему в клетке, к убийце который отомстил за ее дочь и уничтожив педофила спас от изнасилования других детей. Эта небольшая группа жертв тех кого убил снайпер, закрывала его от ненависти, они тихо сидели и даже просто своим присутствием защищали того кто защитил их.
Судья закончил читать приговор. Суд человеческий свершился. Кольцова заковали в наручники и увели. Не на кого не глядя за ним в комнату для осужденных сильно сутулясь и шаркая подошвами обуви прошёл Обмани смерть.
Присутствующие эмоционально переговариваясь покидали зал суда. Даша намеренно замешкалась и последней вышла в коридор второго этажа здания когда там уже кричали:
— Ты кто такая? — с искаженным от злобной ненависти полным трясущимся лицом кричала Дашина соседка, Машиной маме, — давили вас и дальше будем давить, быдло, нищеброды. А лично тебя сука, уж я постараюсь, по грязи размажу. Всё, теперь твой долбанный мститель в зоне сгниет.
— Я уже встала из грязи, — чуть слышно ответила этой даме мама Маши, — обратно не уложишь, а за своих детей теперь глотки рвать буду.
А дальше они уже кричали друг на друга обильно приправляя резкие выкрики матерной руганью, а Даша стоя в стороне молча слушала их. Она смотрела на их нездоровые искаженные лица, слушала их отравленные злобой и ненавистью слова и вспоминала, как по рекомендации Петра Николаевича, читала сборник документов по истории гражданской войны в России. Там подлинные исторические документы были также отравлены ненавистью противоборствующих сторон и напитаны человеческой кровью. И ей казалось, что призрак этой войны проявился в этом здании, и она явственно почувствовала ее огненное дыхание.
— Полиция! — визгливо закричала полная дама.
К ней нехотя подошел дежуривший в коридоре судебный пристав.
— Арестовать ее, — властно потребовала дама, указав пальцем на маму Маши.
— Женщины успокойтесь, — вяло потребовал пристав, — соблюдайте порядок в суде, а если хотите ругаться, то пожалуйста выходите на улицу.
— Я начальник департамента социальной политики, — торжествующе высокомерным тоном глядя на равнодушного пристава, представилась дама, — эта террористка в присутствии свидетелей мне угрожала. Немедленно ее задержите, и отправьте в губернское управление полиции, там с ней разберутся.
Пристав, молодой темноволосый парень, пожал плечами:
— Выходите из здания суда первой и сами подайте заявление в полицию, — с вялым равнодушием предложил он, — или вызывайте сюда наряд, а я задерживать по вашим обвинениям никого не имею права. Физически в данный момент вам ничто не угрожает.
— Я сейчас позвоню твоему начальнику и тебя тут же вышвырнут с работы, — доставая из сумки сотовый телефон, побагровела от бессильной злобы и негодования начальник департамента социальной политики.
— Зачем звонить, — безразлично сказал пристав, — он тут в кабинете №317. Идите и докладывайте, только мне это уже по, — тут пристав смачно употребил матерное слово, — я увольняюсь.
Глядя в спину, торопливо уходящему начальнику департамента социальной политике Смерть усмехнулась, подошла к Даше и тронула ее за рукав.
— Даша? — удивленно спросила Смерть, — а ты что тут делаешь?
У Смерти много лиц и сейчас она глазами Ирины смотрела на знакомую ей девушку.
— Ира? — в свою очередь удивилась Даша, — а ты…
— На улице поговорим, — поспешно предложила Ирина, и глядя на то место где негодовала начальник департамента социальной политики, едко заметила:
— Видала как этой сучке страшно стало? Бегом отсюда побежала.
— Ты разве ее знаешь? — тихо спросила Даша.
— Знаю, — отрубила Ирина и повторила, — на улице поговорим.
Они вдвоем пошли по коридору к выходу из здания и тут Дашу снова окликнули:
— Дарья Сергеевна!
Даша обернулась на голос, ней спешила мама Маши.
— Здравствуйте, — приветливо проговорила она, разгладились морщины на ее изможденном лице, и с него смыло гримасу злобного негодования.
— Добрый день, — поздоровалась Даша и вежливо добавила, — спасибо, что Машу ко мне больницу отпустили, я была ей очень рада.
— Дочка только про вас теперь и говорит, — улыбнулась женщина, — а вот тетя Даша сказала, а я как тетя Даша врачом стану. Учиться лучше стала и вообще…
— Я еще не врач, — испытывая неловкость от слов женщины, прервала ее Даша, — я только учусь.
И глядя на ее изможденное лицо, на глубокие круги под глазами, мягко посоветовала:
— Вам надо попить успокаивающие травяные сборы, могу вам на дому поставить капельницу с глюкозой, а если захотите то помогу вам сделать полную очистку организма.
— Полная очистка нужна не мне, — покачала головой женщина.
— А кому? — тревожно спросила Даша, — если это вашей младшей дочери то я…
— Полная очистка нужна стране, — вместо женщины, отрубила Ирина.
Они втроем вышли из здания суда и негромко разговаривали возле ограды. Мимо них не глядя по сторонам, проходили посетители суда и его служащие. У них были обыденные лица, спокойные и как отстраненные от других людей, тут почти не разговаривали друг с другом, каждый как при эпидемии боялся подхватить заразу чужих проблем. И только эти трое стояли вместе, одна из них негромко говорила, две остальных сочувственно слушали:
— Та сука, что убежала, — вполголоса рассказывала Ирина, — это ее папаша просроченные лекарства в больницу поставлял. Его этот снайпер уничтожил. Я когда прочитала в интернете, что его судят, пришла, пусть видит, он не один. А эта сучка когда моя тетя от инфаркта в тюрьме умерла, у меня ее квартиру отобрала. Я же еще несовершеннолетняя, надо мной департамент соцзащиты опеку установил. Через месяц тётя умерла пришла комиссия и говорят: «Квартира не пригодна для проживания» и под предлогом ремонта меня выселили в общагу медучилища. Я как в трансе была, ничего не понимала, а меня бумажки у нотариуса какие-то заставили подписать, потом денег немного дали, говорят на прожитье. Через полгода прихожу, а в тетиной квартире уже чужие люди живут. Говорят, они эту квартиру купили. Я в соцзащиту, меня как раз эта сука приняла и ласково так мурлычет: «Ты свою квартиру, как только в наследство ввелась, по доверенности продала, наш департамент эту сделку согласовал, деньги за нее ты получила, а вот куда ты их дела я не знаю. Да ты не беспокойся, мы тебя как сиротку уже в очередь на жилье поставили». Выхожу, села в парке на скамейку и реву, все мимо идут, всем всё безразлично. Потом уж с Венькой познакомились и с ним за компанию на иглу села.
