Владимир Германздерфер - Путь израильского наёмника
В этот раз пуля Калашникова всё расставила на свои места. Пустой желудок как шарик, из которого выкачали воздух. Она пробила лишь оболочку. Прошла насквозь и, слава Богу, заражения не будет. Значит, наш Фанта будет жить. Смелости ему не занимать. Такой на первый взгляд сухой и хиленький, а своим прикладом выбыл автомат у возникшего сзади и спас всех нас.
Закрыл глаза. Как же я устал! Мотор поёт свою мелодию и вдруг эта музыка оборвалась. Взрыв. Кто-то неопытный выстрелил из гранатомёта, но промахнулся, попав в одиноко стоящий дом.
– Влад, ты что с ума сошёл?
Всё происходит автоматически. Сам не понимаю зачем, отрываю дверь сзади танка и смотрю в монокль, кто стрелял.
– Что видишь?
– На одиннадцать часов совсем юнец.
Двигатель с шумом поворачивает башню. Совсем другая мелодия. Выстрел по высотке не из одного орудия, а из пяти танков колонны. Сначала глохну, а потом слышу пять взрывов.
– Андрей, за мной. Илия, остаться возле раненого. Проверим высотку и вернёмся.
Приказ из ведущего танка заставил солдат, сидевших в остальной колонне выполнить команду. Усталые, но живые, бежим в шахматном порядке чуть веером. Танкисты с фланга поливают высоту из пулемётов. Пробежал, упал, отжался. Наметил себе место следующего падения: пробежал, упал. Так нас учили и теперь эти привычные действия спасают. Ну, наконец, вскарабкались.
– Передайте по рации: высота наша.
Слова тут же преданы, и танки поворачивают дула в сторону движения. Ждут нас обратно. Смотрю, лежит совсем юный мальчишка. Хорошо для нас, что всё произошло именно так. А ведь он мог сделать поправку на ветер и выстрелить. Тогда было бы намного хуже. Заряженный гранатомёт беру с собой. Советский – значит надёжный. Такой трофей грех не взять. Толкнул ботинком руку. Та уже начала деревенеть, став теперь лишь частью воспоминания. Столкнул обезображенное тело в воронку.
Зачем ты стрелял? Ну, зачем? Ты знаешь, твоей смелости я бы дал салют. Но такая безголовая смерть, это наказание за неверный шаг в жизни. Да, ты мой враг. Здесь нет правых. Здесь есть живые и мёртвые. Возможно, история потом нас рассудит, а сейчас ты попал к своим девственницам, а меня ждёт мой дом. Прощай, неизвестный враг. Как хорошо, что я, а не ты победил сегодня.
– Влад, уходим. Перестань смотреть на него, он же не картина. Он враг.
Голос Андрея вытолкнул меня из задумчивости.
– Я знаю, но всё же он совсем ещё юноша.
– Кто ему виноват, что вместо любви он выбрал автомат?
И мы уходим не победителями и не побеждёнными. Но всё же мы защитили наши дома, потому что мы не армия нападения, а армия обороны. И не наша вина, что нас заставляют отбивать вот такие атаки врагов.
Вновь зазвучала знакомая мелодия мотора. Илия обиженный, что его оставили, исподлобья посмотрел на нас. Я сильно устал, но закрою глаза уже дома. Такая уж привычка. Нельзя рассредотачиваться ни на миг. Илья уснул, Андрей опять стал смотреть в одну точку. Командир танка отдаёт команды и мелодия меняется. Я сижу и слушаю её. Андрей вдруг подморгнул. Значит, всё хорошо, скоро дом. По асфальтированной дороге в колонне из пяти танков мы прожили этот вечер и остались в живых.
Глава 37
Раненая девушка-солдат. Сколько боли у тебя в глазах. Милый взгляду человечек, совсем неизвестный мне. Если бы не подобранная тетрадка со стихами и сказками, то наверное, мы бы никогда и не встретились. Я искал своего солдата, заглянул в палату, а ты лежишь с загипсованной ногой. Всё уже позади: крик, страх, боль. Тебя некому проведать. Ты одна в этой стране, как и я по большому счёту. Цветов нет, гипс не разрисован детской рукой. Значит, ты не мама, не сестра, не любимая, а просто красивая девочка. Рядом пикает кардиограмма. Из носа торчат трубки, а в вену капает лекарство из пакетика над тобой. Как-то видел тебя мельком на присяге. Даже не думал, что увижу снова. Мой милый ангел, я пришёл, а ты лежишь в кровати руки по швам. Белое одеяло, оно не должно пахнуть больницей, у него должен быть запах дома. Закрытые глаза. Я тебе неизвестен, но я не хочу, чтобы ты видела сны о войне. Пусть они будут о счастье. Забыл, что шёл вовсе не к тебе. Сел рядышком на стул и смотрю на милое лицо. Как мне знакомо твоё одиночество. Осторожно коснулся хрустящей белизны больничного покрывала. Строгий взгляд врача заставил отдёрнуть руку.
Чем-то похожий на Саню, он беззвучно вошёл в палату с синей папочкой в руках.
– К ней никто не приходит?
– Нет.
Протерев очки, наверно, чтобы лучше рассмотреть странного гостя, хозяин отделения не сводит с меня глаз.
– Что-то серьёзное.
– Да как сказать. У неё раздроблена кость на ноге и сквозное ранение в живот.
– Доктор я посижу здесь чуть-чуть.
– А вы кто ей будете?
– Никто. Так, случайный воин, который вчера был рядом, когда за ней прилетел вертолёт. Я подобрал выпавшую у неё тетрадку. Потом пытался её разыскать. И вот сейчас встретил её отряд «лисы пустыни». Они возвращались с дежурства. От них и узнал где она.
– А что там? Позвольте полюбопытствовать.
– Стихи и сказки.
– Стихи и сказки?
Я не слышал вопроса доктора. Оценивал рану «лисы пустыни».
– Повезло.
– Ну да, солдат.
– Жаль, что в тот момент нас не было рядом.
– Хорошо, побудьте возле неё, но не долго.
Врач, судя по всему, тоже бывал в бою. Не в этом вчерашнем, а в каком-то другом. Он понял всё.
– Братство волков, – больше не сказал ничего и вышел. Потом на секунду заглянул опять: – Только прошу вас, потише.
Сказал и пошёл дальше делать обход отделения.
Сколько вас тут таких раненых? Я не знаю. Это всё цена за чьи-то чужие слова и поступки. Слава Богу, ты жива, красивый ангел, который пишет сказки. Знаешь, без таких, как ты мир пустой и тёмный. Он без света и радости. Выздоравливай, прошу, как выздоравливал я. Чтобы жить и защищать, чтобы писать стихи и рассказы о любви. Быть может, так мы быстрее победим врагов.
Все иные способы уже перепробовали. Остановились на войне, и вот он результат: ты лежишь передо мной, раненый милый ангел. Я почему-то улыбнулся и тут неожиданно за окном грохнул гром.
Девочка открыла глаза и испугалась, увидев меня. Ну да, кого-кого, а небритого после недели войны мужчину она явно не ожидала здесь увидеть.
– Не бойся, я свой.
Достал из-за пазухи бляху военнослужащего, а рядом был крестик. Я снял его с шеи и впервые за много лет жизни протянул кому-то. Крестик упал на пол. Поднял.
– Прости неуклюжего солдата, – и положил девочке на ладонь. Смотрю, как она его благодарно сжала тонкими пальчиками.
– Я искал своего бойца, а встретил ангела, уставшего от войны, как и я.
Она моргнула глазами, значит, всё хорошо.
– Я могу посидеть ещё немного? Просто, я тут тебе, – я чуть замешкался и потянулся к тумбочке, – вот, тетрадь твою принёс. Прости, я её читал немного.
Она опять моргнула, не дав договорить бывшему рабу, а теперь воину.
– Меня зовут Влад. А тебя, я знаю – Наташа. Я прочитал. В тетради есть твоё имя.
Яркая улыбка осветила лицо, но боль тут же её уничтожила. Когда отходит обезболивающее – боль становиться невыносимой.
– Знаю, нужно потерпеть.
Видно я сказал это чересчур громко.
– Что вы тут делаете? – закричала на иврите медсестра, заглянувшая в палату и перепугавшая всех. На её крик прибежал врач.
– Я же вас просил.
– Я всё понял.
Встаю и ухожу. В руке кулёк, а там всё, что мужики собрали для Фанты. Сигареты, Бамбы, всякое такое, что может показать мужскую привязанность. Ведь дело не в подарках, а во внимании. Полный кулёк всякой хрени из магазина, а девушке нечего дать.
Я оставил её и спустился на лифте в холл больницы. Там небольшой магазинчик, кафе, автоматы для кофе, но нет никого, кто продаёт цветы. А так хочется показать тебе, что ты не одна, мой писатель, что я рядом. Звоню в службу доставки цветов. Знаю, что дорого, но ничего – поеду в свой город не на такси, а на автобусе. Прошу, чтобы подписали «Самому красивому и милому ангелу в мире». Уселся в вестибюле и стал ждать. Курьер запаздывал. Прошло уже пол часа и от мелькания скорых устали глаза. Одни приезжают, вторые отъезжают. В воздухе затарахтел вертолёт, привёз тяжелораненого. Смотрю, бегут арабские дети. Перевёл взгляд в сторону. Вижу, из родильного отделения выходит мама с младенцем. Вот это не покажут по телевизору, а это и есть настоящая жизнь. На машине арабские номера – нездешний житель. А вот интересно, если бы рожала израильтянка, как поступили бы с ней в больнице по ту сторону фронта? Новорождённый попал в руки отца, и умилению бородатого араба нет придела. А рядом счастливую маму обняли малыши постарше. Вся дружная семейка села в машину и уехала. Такое впечатление, что нет войны, и жизнь идёт своим чередом. Если бы взрослые не говорили детям кто враг, а кто друг, то и войны, наверное, не было бы. А так имеем, что имеем.
Вдруг жизнь огромного здания под названием больница остановил крик.
– Кому тут в дождь цветы понадобились?
