Степан Злобин - Пропавшие без вести
Задачи армии определились так: первая — не допустить прорыва западной линии обороны со стороны Днепра, вторая — предупредить обход армии с юга — южнее Вязьмы, третья — не допустить прорыва противника в свои тылы с севера.
— Танков, самим бы нам еще танков в поддержку! — сказал мечтательно Чалый.
— И с воздуха — штурмовиками! — добавил Бурнин.
— Отставить несбыточный вымысел! Исходить из реальных возможностей, братцы! — возразил Ивакин.
Штаб фронта уже отказал и в танках и в авиации. Он обещал провести разведку противника с воздуха, да, видно, и этого сделать не смог из-за господства фашистских самолетов в небе.
И вдруг, уже глубокою ночью, Чалый, явившись с узла связи, разбудил задремавшего Балашова и доложил, что Генштаб радирует об отправке танков из Москвы для поддержки армии…
— Две танковые бригады! А номера эшелонов, время и станцию выгрузки я не успел запросить: связь прервалась из-за каких-то помех, изволите видеть…
— По телеграфу узнайте, изволите видеть! — раздраженно потребовал Балашов.
— И телеграф не работает, — сказал Чалый.
— Здравствуйте! Что вы, ребенок, Сергей Сергеич! Вязьма же рядом! Гоните кого-нибудь в Вязьму. Не за горами! Посылайте немедленно. Бурнин! Возьмитесь за это дело со всею оперативностью, — приказал Балашов.
Надо было во что бы ни стало встретить и уберечь, довести до места и ввести в оборону армии эти две танковые бригады. Это было не много, но все же они могли оказать значительную поддержку.
Порученец штаба помчался в Вязьму. Но уже минут сорок спустя он сообщил, что в городе авиабомбой разбит телеграф. Город, в котором едва погасили десяток серьезных пожаров, находится в смятении. Жители поспешно эвакуируются. Телеграф же, как говорят, работает с Москвой из Туманова, где в последние дни производится и выгрузка войск.
Организация встречи танков показалась Бурнину важнейшей задачей момента.
— Разрешите, товарищ командующий, я съезжу в Туманово сам.
— Нет, отставить! Пошлите из БТБ человека. Бронетанковый батальон у нас только в названии остался: три снятых с вооружения танкетки да четыре захудалых броневичка. Пусть уж ребята из БТБ и встречают танки! — приказал Балашов.
Помначштаба бронетанкового батальона капитан-танкист с группой бойцов немедленно выехал в Туманово. Балашов особенно строго его наставлял, чтобы обеспечить выгрузку танков зенитною обороной.
Уже к концу ночи Бурнина потребовали на узел связи. Капитан-танкист сообщил, что часа три назад воздушной бомбардировкой разбито два поезда, шедших к фронту, разрушено железнодорожное полотно и связь прервалась еще много дальше к востоку.
Бурнин передал приказ всей встречающей танки группе выехать дальше к востоку, но во что бы ни стало танки встретить, обеспечить прикрытием от авиации и проводите в расположение армии…
Принятие новых решений о переходе к активным действиям имело смысл отложить до прибытия из Москвы танков. Однако ждать их в бездействии тоже было нельзя. Утром следовало готовиться к новому грозному натиску танковых сил фашистов. Больше всего Балашов остерегался их с бывшего плацдарма своего южного соседа, откуда они должны были попытаться выйти к дорогам. Там теперь главным заслоном стоял Чебрецов.
Балашов приказал Бурнину вместе с представителями артиллерии проверить еще до рассвета готовность противотанковой обороны с юга.
Балашов, Ивакин и Чалый решили использовать время, оставшееся до утра, чтобы подчинить единому плану обороны и единому управлению штаба армии все наличные силы на прилегающем пространстве, а в первую очередь — только что пришедшую с севера дивизию соседа, которая, видимо, безуспешно продолжает искать связи с управлением своей армии.
Ивакин взял на себя связаться с артиллерийской частью капитана Юлиса и организовать ей надежное пехотное прикрытие.
Пользуясь наступившим затишьем, Балашов поехал в отброшенную к югу дивизию соседа, которая расположилась по противоположную от штаба армии сторону главной асфальтовой магистрали.
С одним автоматчиком и тем самым молоденьким лейтенантом, с которым выехал в первый раз из Москвы, Леней Вестником, Балашов по ухабам проселков ехал в тумане рассвета к северу. Был последний час предутреннего затишья, когда совсем не слышно ни артиллерийской, ни пулеметной стрельбы.
Но в мутном тумане в кустах и овражках не спали люди. Шла какая-то странная, таборная жизнь. Проезжая мимо, Балашов с досадливым любопытством рассматривал это неспешное шевеление. Он видел кучки и целые оравы слоняющихся без цели бойцов, которые рыскали по колхозным полям и огородам, копали картошку и, укрывшись в кустах и воронках, варили ее в котелках, пекли на угольях и в золе костров. Иным посчастливилось выловить бездомную курочку или заколоть «ничейного» поросенка, и они с бесшабашной беспечностью «пировали»…
«Что с ними делать? — размышлял Балашов. — Тяжелый удар сломал их организацию, размагнитил их дисциплину и волю, но не мог же он уничтожить их преданность родине и ненависть их к фашизму!»
Навстречу Балашову из леса вынырнула запряженная рыженькой лошаденкой плетеная одноколка с политруком на козлах.
— К штабу части так едем? Не сбились? — спросил адъютант Балашова.
— Регулировочный пост впереди, там и спросите, — уклончиво ответил политрук.
Контрольно-пропускной пункт, укрытый в шалашике, зенитная батарея в кустах, отделение бойцов, торопливо шагающее из какого-то пункта боепитания с тяжелой нагрузкой патронами, вдруг подействовали умиротворяюще на Балашова.
Он мог бы говорить с дежурным сидя в машине, но ему захотелось выйти, чтобы вздохнуть этим здоровым армейским воздухом.
Лейтенант на контрольном пункте по-уставному вытянулся перед генералом, отрапортовал и молодцевато отрывисто хлопнул себя по бедру опущенною рукой, предупредительно посадил к генералу в машину проводника-сержанта и приказал проводить генерала к командиру дивизии.
Фамилия командира дивизии оказалась не Зудов, не Лудов, а Зубов. Услышав ее, Балашов нахмурился. Минуту спустя он вошел в блиндаж командира.
Зубов и Балашов в ту же секунду узнали один другого. По лицам обоих прошло как бы замешательство.
«Вот и встреча!» — подумал Балашов, который несколько минут назад уже заподозрил, что это «тот самый» старый знакомый Зубов…
Командир дивизии навытяжку стоял перед ним, глядя прямо ему в лицо. Да, тот самый Зубов, с которого начались все несчастия Балашова. Оба вспомнили тяжкую встречу, которая произошла около четырех лет назад в кабинете следователя по особо важным делам.
Слушатель военной академии и слушатель Балашова, майор Зубов держался тогда не так уклончиво и двойственно, как некоторые другие. Балашов отлично запомнил этого человека: он вот так же прямо тогда смотрел в глаза и с полной убежденностью, смело его обвинял.
Да, с первой лекций комбрига Балашова он, Зубов, понял, что в занятиях, проводимых Балашовым в академии, что-то неблагополучно. Последующие занятия убедили его, что эти сомнения не случайны. Особое возмущение вызывало у Зубова то, что комбриг Балашов говорил не в академические часы, а особенно в перерывах между занятиями, отвечая на отдельные вопросы слушателей. Эти беседы произвели на Зубова впечатление, что, поработав в Германии, Балашов струсил перед вермахтом, или — даже переметнулся в фашистский лагерь, о чем Зубов подал тогда же рапорт.
Как коммунист и командир Красной Армии, Зубов считал своим долгом предупредить органы безопасности, что занятия, проводимые комбригом Балашовым, размагничивают волю командиров, расшатывают их уверенность в мощи Красной Армии. Балашов явно преувеличивает значение германской военной касты, особенно ярко расписывает слаженность в тактическом взаимодействии разных родов войск вермахта. Во время одной из таких бесед комбриг Балашов сказал, что в случае войны мы окажемся перед фактом множественных прорывов фронта, если не сделаем решительного скачка в области развития авиации и танкостроения, в противотанковых средствах и насыщении пехоты автоматическим оружием и если не пройдем в организованности нашей армии «десятилетку в три года».
На вопрос слушателя академии майора Зубова: «Неужели мы так уж от немцев отстали, товарищ комбриг?» — Балашов ответил: «В технике и организованности? Недопустимо отстали!» На дальнейший вопрос: «И в технике, и в тактике?» — Балашов ответил: «Без организованности, без современной техники даже самая умная теория тактики не поможет. Опыт закидывания противника шапками осужден историей русско-японской войны еще в начале столетия».
Каждое слово этого протокола врезалось в память Балашова.
«Балашов, что вы скажете в свое оправдание?» — спросил следователь.
