Петр Андреев - Военные воспоминания
Пушки на плоту переправлялись на остров, а с острова на берег вручную, с помощью веревок по дну протоки. К этой операции, кроме расчетов орудий, были привлечены солдаты стрелкового полка. За веревку пушку тянули солдаты и офицеры, в том числе и командир дивизиона, майор Антонов. В эту массу людей попала минометная мина. Восемнадцать человек погибло. Среди них капитан Галустов. Майор Антонов и несколько человек были ранены. Антонову осколком оторвало руку и выбило глаз.
5 октября я получил приказ и.о. командира дивизиона капитана Никанчука, отправиться на плацдарм и нанести на карту передний край обороны противника. Кустарники скрывали от нас его оборонительные сооружения, но и устраивать наблюдательный пункт на западном берегу не имело смысла. Там, на занятой нашими полками территории, не было ни одной высоты, позволявшей подняться над кустарником так, чтобы просматривалась оборона противника. Сообщение с плацдармом было возможно только ночью. Днем немцы могли поражать цели на переправе прицельным огнем. Кроме того, в воздухе постоянно находился самолет-наблюдатель «Рама». Малейшее движение на нашей стороне - и в воздухе появлялись самолеты-штурмовики.
Ночью с 5 на 6 октября начальник штаба Черноусов провел меня на берег. Договорились с офицером, командовавшим на переправе, чтобы мне дали место в лодке. Ожидавшие переправы сидели в ровиках, куда устроился и я.
На переправе творилось что-то жуткое. Совершенно темная осенняя ночь, освещаемая взлетающими справа и слева осветительными ракетами (плацдарм был очень узким) и трассами пулеметных очередей. На воде и на берегу рвутся снаряды и мины. Солдаты под огнем грузят в лодки ящики с боеприпасами. Туда же садятся по несколько человек и лодки уходят к противоположному берегу, на плацдарм.
Наконец, подошла и моя очередь. Ночь настолько темная, что не видно сидящих у другого борта. Мы сидим, а кто изловчился захватить пространства побольше, лежит на ящиках со снарядами и патронами. Над водой и над лодкой непрерывно струями проносятся трассирующие пулеметные очереди. Тут же, рядом, рвутся мины и снаряды, со свистом над лодкой проносятся осколки. Все молчат. Затаив дыхание ждут своей пули или осколка. Огонь настолько плотный, что, кажется, ничто живое его преодолеть не может. Но минуты проходят, переправщик изо всех сил налегает на весла, и мы, наконец, приближается к спасительной земле.
Переправились благополучно, но, не кривя душой, признаюсь, что минуты, проведенные в лодке, показались часами. Нет, на земле, все-таки воевать лучше - прижмешься к ней, родной, и чувствуешь себя спокойнее. Бывало, что снаряд или мина, а как-то под Пинском, даже бомба, взрывались в одном метре - оглушит на какое-то время, а осколки пройдут над тобой по восходящей, и ты невредим. На воде же все совсем по-другому. Даже упавшая у борта мина перевернет лодку взрывной волной, продырявив ее борта и людей осколками. А о прямом попадании и говорить нечего. И в том и другом случаях, никому спастись не удается. И на этой переправе таких случаев было много.
Лодка носом врезалась в песчаный берег. Как по команде, все вывалились за борта. Команда «Быстро, разгружать!» и в считанные минуты ящики были уже на береговом песке. Переправщик заработал веслами, и лодка, приподнявшая теперь борта над водой, легче заскользила к своему берегу за следующей порцией груза. Конечно, если повезет.
Выполняя распоряжение офицера, солдаты стали переносить ящики в укрытие, а я отправился искать свою батарею.
Батарея стояла метрах в 150 от берега, скрываясь от противника за небольшими песчаными барханами, поросшими редким низкорослым лозняком. Остановил часовой. Огневики отдыхали. Поскольку ночью все равно делать нечего, я тоже прилег отдохнуть до рассвета. А он уже близился. На востоке все выше поднималась светлая полоса. Сон не приходил, несмотря на то, что всю ночь не спал. Видно, не прошло еще только что пережитое нервное напряжение на переправе.
Погода стояла сухая и теплая. Ничто не предвещало грозы. Даже пулеметы на рассвете стали стучать меньше. И вдруг ударили орудия. Заработали пулеметы. Воздух наполнился громом выстрелов и разрывов. Над головой, с прижимающим к земле визгом, проносились снарядом. Разрывы поднимали смерчи песка. Наша батарея тоже открыла беглый огонь. Показалась, бегущая в паническом беспорядке, пехота. Пехоту преследовало стадо коров и танки. Офицеры бросились останавливать бегущих. Стреляли над головами обезумевших в панике солдат. Одни падали, а другие, прыгая через их трупы, пытались достичь воды, не понимая, что переплыть реку не удалось бы даже самому лучшему пловцу. Только у самой воды бегущих удалось все-таки остановить и повернуть назад.
А в это время вся артиллерия, стоящая за Днепром вела по наступающим массированный огонь. 2-я батарея тоже вела беглый огонь прямой наводкой по танкам и бронетранспортерам, преследующим бегущую пехоту. Одна самоходка, высунувшаяся из-за кустарника, была расстреляна в 50-ти метрах от батареи.
На следующий день мы узнали, что на 2 часа дня было назначено наше наступление, но немцы на 6 часов нас упредили. Немцы бросили в бой два батальона пехоты, 30 танков и самоходных орудий. А впереди, чтобы прикрыть свою пехоту, гнали стадо коров, около 300 голов. Кроме того, на таком узком участке и такой массой обезумевшего скота вполне можно было раздавить наших солдат в обороне.
Отбив атаки немцев, наши полки перешли в контрнаступление и заняли очень важные в тактическом отношении песчаные высоты у д. Старая Лутава и деревню Глушец. Нам говорили, что в этом бою противник потерял более 300 солдат и офицеров, 46 человек взяли в плен, подбили 12 танков и 3 автомашины.
Теперь противник был уже за высотами, а батарея оказалась на закрытой позиции. Я без приключений дошел до высот. На всем километровом расстоянии лежали трупы и очень много убитых коров и быков. Немцы закрепились в деревне, а наша пехота окопалась на высотах. Тут же был наблюдательный пункт 2-й батареи. Нанеся все необходимое на карту, во второй половине дня я вернулся в Любеч.
Наш взвод управления занимал хату рядом с НП и КП дивизиона. Кто-то из солдат принес мне обед. В это время над нами пролетели немецкие самолеты. Штук двадцать. Мы решили, что самолеты полетели бомбить наши тылы и никто не двинулся с места, чтобы уйти в ровики, которые заранее были вырыты в огороде у стены хаты. Уселись на скамеечку для ног, а может, детскую (стола в хате не было) и только принялись за кашу, как под рев самолетов хата стала подпрыгивать от рвущихся рядом бомб. Не раздумывая ни секунды, я выскочил из дома (сеней не было) и свалился в ровик у самой двери дома. Ровик был глубиной более метра, но уже с осколками оконного стекла, о которое я порезал руки. Кажется, все хорошо, укрытие, защищающее от взрывной волны и осколков, найдено, можно переждать бомбежку. Но нет, какие-то неведомые силы выбросили, вернее, заставили под разрывами бомб перебежать в другой окопчик. Он был в 10 метрах от хаты, глубиной не более 50 сантиметров и, оказывается, уже занятый хозяйкой дома, женщиной лет пятидесяти. Кое-как втиснувшись в укрытие, пришлось теперь успокаивать до смерти напуганную, плачущую навзрыд и молящую Бога о спасении женщину.
Волна разрывов стала удаляться. Поднялся я из ровика и увидел, что от хаты остался один только угол да часть печи. Ровиков у входной двери, а их было два, в том числе и тот, в котором я вначале сидел, уже не было. Их засыпало землей. Стали вылезать солдаты и из других ровиков. Кто-то сказал, что в одном из ровиков у входа был лейтенант Степанов. Я стал разгребать землю руками, лопат под рукой не оказалось. Включились в работу и другие. Показался ремень портупеи. Потянул. Ремень порвался. По портупее определил, где голова. Показался затылок. С обеих сторон подвел руки под голову и вырвал ее из земли. Лицо офицера было покрыто черноземом с кровью. Кто-то разгреб землю, освобождая ноги. Еще несколько человек подхватило безжизненное тело лейтенанта, чтобы вытащить из ямы. Вдруг Степанов глубоко вздохнул и сочно выругался. Оставив его на попечение военфельдшера Гусева, бросаемся раскапывать другой ровик, тот самый, где первый раз находился я. Кто-то сказал, что там засыпан мой подчиненный, солдат Шевченко Гриша. Шевченко был на посту у соседнего дома, где находился штаб нашего дивизиона. И какие-то силы заставили его оставить свой пост и под разрывами бомб добежать до своей могилы. Что это за силы? Меня они, в буквальном смысле, выбросили из этой готовой могилы, а Шевченко туда загнали. Может быть, это судьба? Раскопали, вытащили, но Шевченко был необратимо мертв. Потом мы установили, что бомба попала в край ровика. И Шевченко видно погиб от взрывной волны. Внутри у него все как-то переливалось.
А в это время связисты спасали своего командира, начальника связи дивизиона, капитана Шило и с ним еще трех человек, засыпанных в другом ровике. Все получили легкие контузии, а один солдат был еще легко ранен в голову. Раненого отправили в медсанбат, а капитан Шило, лейтенант Степанов и два связиста, получившие контузию, от госпитализации отказались и остались в дивизионе. Шевченко похоронили на Любеческом кладбище. Похоронили в гробу, со всеми воинскими почестями.
