Мирослава Томанова - Серебряная равнина
— Такое радостное детство, а молодость?..
Вошел Вокроуглицкий. Он уже третий раз заходил на пункт связи. И в третий раз услышал: Станек не отзывается. Он прикурил от окурка новую сигарету. Вдруг его осенило:
— Вы звонили в медсанбат?
— Звонили, пан поручик, — ответил Шульц. — Медики сказали, что среди раненых никого из наших нет.
— А среди… — Вокроуглицкий запнулся. — Получены списки из похоронной команды?
— Не знаем.
Вокроуглицкий стал звонить. В одной руке плотно прижатая к уху трубка, в другой — сигарета, о которой он уже забыл. Панушка и Шульц видели, как подергивается телефонный шпур.
— Пока не имеете, — проговорил Вокроуглицкий и повесил трубку.
Подрагивающий шнур коснулся руки Панушки, мороз пробежал у него по коже, он отдернул руку. Вокроуглицкий посмотрел на Панушку:
— Если что-нибудь будет, немедленно звоните нам. — Он отбросил потухшую сигарету и вышел.
Шульц поднял сигарету, с изумлением показал ее ротному:
— Почти целая. — И, указав глазами на потолок, спросил: — Спит?
— Сомневаюсь, — слабо улыбнулся Панушка.
Опершись локтем на немой коммутатор, он весь сгорбился, глухо покашливал и в душе казнил себя и жену за то, что отпустили Яну на фронт. Не хотели отпускать, но Яна настояла на своем. Пришлось уступить.
Мимо прогромыхали грузовики с боеприпасами. Панушка почти кричал:
— Мы хотели, чтобы у девочки жизнь была лучше нашей. Но у нее нет даже такой, какая была у нас. А мы ей столько всего насулили…
— Быть может, все еще наладится… — робко вставил Шульц.
— Нет, парень, Яна уже давно выкинула из головы наши посулы, теперь она сама… да ты знаешь. — Панушка с ненавистью смотрел на немой аппарат. Его душил кашель, но он все говорил: — Тот Олдржих, потом Януш в Кракове — все это было несерьезно, тогда она была почти ребенком, но сейчас…
Сверху послышались быстрые шаги. Яна… Панушка никогда ее такой не видел — беспокойные, тревожные глаза смотрели на них с тоской и надеждой.
— Уже звонили?
Панушка еще ниже склонился над аппаратом, делая вид, что целиком поглощен работой. Яна перевела взгляд на Шульца. Тот сгорбился возле Панушки.
Яна стала медленно подниматься по лестнице, но вдруг, резко повернувшись, выбежала на улицу. По шоссе тарахтела телега, на ней везли раненых. Она бежала рядом с телегой, выискивая среди раненых Станека. Расспрашивала о нем возницу. Тот, не останавливаясь, стегнул лошадь кнутом:
— Не знаю, кого везу.
Она еще какое-то время бежала за телегой, потом отстала. И пошла по шоссе в направлении долины.
Луна в легкой вуали поднимавшихся от земли паров не посылала сегодня серебристых длинных лучей, а широко разливала вокруг себя ровный матовый свет. Этот свет залил всю долину, где изредка слышались одиночные выстрелы угасавшего боя. Но они страшили сильнее непрерывной канонады: одиночный выстрел всегда нацелен в определенного человека…
Яна пыталась разглядеть в белесой пелене группу из пяти солдат, настороженно прислушивалась к каждому звуку. Мимо нее прогромыхала еще одна телега, прошла колонна пленных немцев, слышались команды на русском языке. Все, словно призраки, брели мимо. Иржи не было нигде. Она спешила навстречу тем, кто возвращался с поля боя, догоняла джипы и грузовики, двигавшиеся с потушенными фарами к линии фронта.
Перекресток… Не зная, куда идти дальше, она в растерянности остановилась.
Связисты возвращались из долины. Калаш с Леошем шагали впереди. За ними, немного поотстав, тащился раненый Махат в сопровождении Станека и Млынаржика. Станеку было неприятно, что несчастье случилось именно с Махатом:
— Вам очень больно?
— Нет, нисколько.
— Ну, не говорите так. Конечно, больно.
— Не-боль-но.
Станека задела подчеркнутая нарочитость пауз между слогами, словно Махат рубил ответ по частям.
— Млынаржик, вы знаете, где перевязочный пункт?
— Да, пан надпоручик, — сказал Млынаржик, поддерживавший Махата и пожатием руки призывавший его успокоиться.
— Проводите туда Махата и добейтесь, чтобы его немедленно осмотрел врач.
Махат опять сорвался:
— Благодарю за столь любезное внимание к моей ничтожной персоне.
Тон этой фразы уже не вызывал сомнения:
— Вы что-то имеете против меня?
— Я? — рассмеялся Махат. — Что я могу против вас иметь, пан надпоручик? Разве я плохо прикрывал вас?
— Отлично. Вы вели себя геройски. Несмотря на ранение в руку.
— К ранам я уже привык.
Млынаржик обвил здоровую руку Махата вокруг своей шеи, обнял его за пояс, и они медленно, слегка покачиваясь, двинулись дальше.
Станек спешил поскорее сообщить в штаб о своем возвращении. От усталости у него гудело в ушах, болели мышцы всего тела. У перекрестка — ему показалось — он увидел Яну. Он напряг утомленные глаза. Фигура с расплывчатыми, как у привидения, очертаниями, без шинели, волосы разметались вокруг головы. Откуда здесь взяться Яне? Одной? Ночью? Совсем недавно тут шел бой. Он не верил глазам своим и все-таки направился прямо к этому привидению.
Она бежала навстречу.
— Иржи! — Яна плакала и смеялась. — Почему ты так долго не отзывался? Я чуть не умерла…
От радости, что это в самом деле она, у него захватило дух.
— Телефон… мы его утопили… где-то в болоте… но оружие из рук не выпустили.
Она дотрагивалась до него, словно желая убедиться в том, что он вернулся к ней, живой, невредимый, гладила его плечи. И снова плакала и снова смеялась.
По дороге в деревню он целовал ее волосы. Не замечал, что опирается на нее. А она не чувствовала тяжести его тела, знала лишь, что он вернулся к ней. Подставляла плечо, чтобы ему было удобнее.
Еще недавно он пробивался сквозь вражеский огонь, теперь идет с Яной. С Яной… Ему казалось, это сон. Даже пейзаж был нереальным: его очертания потеряли четкость, были размыты белесым туманом, подсвеченным луной.
Перед его домиком они остановились. Прижались друг к другу губами. Но это не был прощальный поцелуй. Наоборот: они знали, что лишь теперь состоится их свидание, настоящее, не мимолетное, то, о котором они всегда мечтали. Нет, он не отпустит Яну. И она не могла высвободиться из его объятий. Три часа утра, зачем прощаться? Они вошли в домик.
Станек зажег керосиновую лампу и направился к телефону.
— Кому ты хочешь звонить?
— Майору.
— Он был недоволен, что ты пошел с ребятами в долину.
Станек нахмурился: «Не хочется звонить, портить настроение, но что поделаешь. Здесь ты сам себе не хозяин». Он быстро закрутил ручку телефона. Сообщил о возвращении и о том, что Махат ранен. У Яны захватило дыхание. Это ее вина. Олдржих, потом Януш — это могло быть случайностью. Но Махат? Это уже не случайность. Роковая цепь. Махат пришел из второго батальона только ради нее. «За что мне выпала такая доля? Я приношу лишь несчастье». Глаза ее наполнились слезами: кто будет следующим?
Она напряженно вслушивалась в объяснения Станека:
— Сквозная рана, кость не задета, нет, пан майор, он наверняка быстро поправится…
«Этот поправится. Наверняка. Ведь я его не люблю», — с ужасом думала Яна.
Станек с серьезным выражением лица слушал майора:
— Хорошо. Но я хотел бы поговорить с вами об обязанностях командира… — Он поднял на Яну утомленные глаза, и вдруг они весело засияли. Он положил трубку и рассмеялся: — Мне никуда не надо. Майор отложил головомойку на завтра. Я пока умоюсь сам.
Он стряхнул с себя тяжелый, намокший полушубок и кинул его на стул. Разделся до пояса. Пригоршнями плескал воду на грудь, на лицо, на шею. Скорее прогнать противную усталость, противную внутреннюю дрожь, ощущение, что под ногами по-прежнему еще зыбкая почва, как там, в болоте.
Яна заметила на левом рукаве полушубка круглое отверстие. Похолодела от ужаса:
— Что это? Прострелено?
Станек оглянулся:
— Понятия не имею.
Он ощупал плечо: никакой боли. Яна вглядывалась в плечо: следов крови нет. Осторожно, словно открытую рану, она ощупывала на полушубке дырку с изнаночной стороны. Он догадался, она думает: я — третий. Опять ее преследует этот кошмар. Там, в долине, в том ливне свинца он и сам не раз думал: я — третий.
— Лило как из ведра! — попытался он шуткой развеять Янины страхи. — Но Рабас утверждает, что я непромокаемый, ну а если вдобавок надеваю твою каску… на счастье…
Но она уже не могла освободиться от мысли, что роковая цепь потянется и дальше.
— На сантиметр ближе и…
— В бою часто решают именно сантиметры. — Холодная вода благодатно действовала на его усталое тело. — Зачем об этом думать? Я здесь, с тобой, мы одни…
Но они уже были не одни. Здесь, рядом с ними, возникли тени Олдржиха и Януша, сюда проникла долина с ее ужасами; а за ней — вся война, фронт.
