Владимир Коваленко - Крылья Севастополя
Но однажды он выглянул из маленького домика, где размещался штаб полка, и повеселевшим голосом приказал рассыльному:
- Штурмана полка ко мне! И вот эти экипажи, - добавил, подавая листок бумаги.
На листке стояло шесть фамилий: Чумичев, Скориков, Черниенко, Острошапкин, Беликов, Чупров. Это были шесть лучших экипажей - четыре комэска и два командира звена, экипажи, которые могли летать в любую погоду, днем и ночью. И самолеты у них были самые новые - ДБ-3ф, а не «букашки» (ДБ-3б). [163]
На КП, где через несколько минут собрались вызванные экипажи, их встретил начальник штаба военно-воздушных сил Черноморского флота - уже немолодой генерал.
- Немцы на всех перекрестках горланят, что наша авиация уничтожена, - начал он сдержанно. - Ставка Верховного Главнокомандования приказала сегодня ночью нанести мощный удар по логову фашистских извергов - Берлину и их прихвостней - Бухаресту. По Берлину удар наносят летчики-балтийцы полковника Преображенского, Бухарест поручен нам. Группу поведет командир полка. Давайте вместе подумаем, как лучше выполнить поставленную задачу.
Задание оказалось сложным во всех отношениях: надо было ночью поднять с полевого аэродрома до предела нагруженные горючим и бомбами самолеты. Уменьшить нагрузку нельзя: даже при полных баках горючего для полета к этой цели и обратно хватало еле-еле. К тому же искать цель предстояло над сушей, ночью, в глубоком тылу врага, где возможна схватка с истребителями, да и зенитная оборона, как показала разведка, вокруг Бухареста очень мощная.
К полету тщательно готовились все, особенно Толмачев со штурманами. Прокладывали маршрут, рассчитывали расход горючего, делали расчеты на бомбометание. Чтобы обеспечить самолетам кратчайший обратный путь, недалеко от аэродрома установили приводную радиостанцию. Толмачев радионавигации в данном случае уделял особое внимание.
Вылетели 8 сентября после захода солнца, когда еще видна линия горизонта. Первым шел экипаж командира: ему предстояло не только поразить указанные объекты, но и сбросить над целью САБы, которые облегчат нахождение цели и бомбометание остальным экипажам.
ДБ- 3ф упорно карабкается вверх: 500, 600, 700 метров… Из-за горизонта выползает луна, становится светлев. Под крылом вода и вода -до самых румынских берегов. Справа, вдали отчетливо видны пожары, небо изрешечено разноцветными трассами, без конца вспыхивают разрывы снарядов. Это сражается многострадальная Одесса.
На подходе к румынскому берегу Толмачев уточнил местонахождение, дал поправку курса летчику. Надо точно выйти в точку пересечения железнодорожной линии из Констанцы с кольцевой Бухарестской дорогой. Эта точка [164] отправная для боевого курса на основную цель - военные заводы Бухареста.
Высота свыше пяти тысяч метров, уже отчетливо видна кольцевая дорога, река, пересекающая город, огненные строчки на городских магистралях. Как в мирное время! Ни один прожектор не вспыхивает, молчат зенитки. Толмачеву радоваться бы, а у него злость закипает: «Гады, иллюминацию устроили! Уверены, что до них не доберутся - глубокий тыл! Ну, погодите!»
Ночью, как правило, бомбы сбрасываются по механическому угломеру, но внизу было настолько светло, что Толмачев решил использовать полуавтоматический оптический прицел, который позволяет точнее поразить цель. Спокойно, как на полигоне, определил он угол сноса, установил все данные.
- Курс!
- Есть курс! - откликнулся командир.
Цель движется точно по диаметральной линии прицела. Дошла до центра окружности, накрыла перекрестье… Толмачев тотчас нажал на кнопку электросбрасывателя. Самолет, освободившись от тысячекилограммовой бомбы, заметно подпрыгнул вверх.
- Отворот влево!
Бомбардировщик ложится в левый вираж, идет со снижением. Внизу вспыхивают САБы, сброшенные одновременно с «фугаской». Опускаясь на парашютах, они освещают землю, как днем. И вот - взрыв: огромный, оранжево-красный столб поднялся среди заводских корпусов, он словно завис в воздухе, расползаясь по сторонам.
Только сейчас засуетились на земле прожектора, ударили зенитки.
Еще не осел столб первого взрыва, как Толмачев увидел новый взрыв, потом еще, еще… Это бомбили его товарищи.
Вражеские зенитчики опомнились, начали вести огонь организованнее. Город погрузился в полный мрак, но теперь у летчиков был надежный ориентир: внизу полыхал пожар, а сверху подсвечивали САБы. Самолеты заходили с разных направлений, эшелонированно, поймать прожекторам их было не так-то просто, и зенитки били вслепую.
Через полчаса вражеская территория осталась позади. Штурман настроился на приводную радиостанцию, включил радиокомпас. Стрелка дрогнула и отклонилась влево. Токарев довольно крякнул, довернул самолет, «загнал» стрелку на центр шкалы и неожиданно весело пробасил: [165]
- Штурман! Давай подкрепление, а то что-то во рту пересохло.
Была у Токарева такая привычка: успешное выполнение боевого задания «отмечать» на обратном пути чашечкой крепкого кофе с кусочком шоколада. Команда о «подкреплении» - верный признак хорошего настроения командира.
Толмачев подал ему термос, плитку шоколада. Вставил ручку управления в гнездо, ноги привычно легли на педали руля поворота: работа у штурмана практически закончена, можно и подменить пилота.
Через 320 минут после взлета показался родной берег Крыма. Все самолеты вернулись на аэродром целыми и невредимыми.
В ночь на 13 сентября командир полка Н. А. Токарев снова повел своих «орлов» на Бухарест. На этот раз город был затемнен, при подходе вспыхнули прожектора, зенитки открыли яростный огонь, появились ночные истребители. Но все самолеты отбомбились точно.
Много позже Толмачев узнал результаты двух ночных ударов по Бухаресту: уничтожены корпуса военных предприятий - завода и фабрики, разбит ряд крупных административных зданий. Стамбульский корреспондент английской газеты «Таймс» писал: «Интенсивные действия советской авиации заставили румынское правительство перенести свою столицу из Бухареста в Синаю».
А в сообщении Совинформбюро эти полеты были отмечены всего одной строчкой: «Наша авиация произвела ночной бомбоудар по Берлину и Бухаресту». Эта строчка стала словно перекличкой между балтийскими и черноморскими летчиками.
Во власти стихии
Летчик Евгений Сазонов со штурманом Сашей Емельяновым и стрелками Бутенко и Яровым рано утром вылетели на разведку. Через полтора часа было получено радио: «Возвращаюсь на одном моторе». Еще через 20 минут - новое сообщение: «Хвоя, квадрат…». «Хвоя» - это сигнал о вынужденной посадке. Значит, отказал и второй мотор. Другой причины быть не могло: решиться сесть в море на большом металлическом самолете сможет далеко не каждый летчик, разве уж когда не остается никакой возможности протянуть еще хотя бы километр. [166]
Это был первый случай вынужденной посадки на ДБ-3ф в море. Мы знали, что даже при благополучном приводнении, если самолет не развалится, не получит больших пробоин, продержаться на плаву он может минут десять, не больше. Этого времени хватает лишь на то, чтобы вытащить резиновую лодку и надуть ее. Но бороться со стихией в открытом море в маленькой лодке экипажу нелегко.
И мы, разумеется, заволновались.
Квадрат посадки оказался на траверзе горы Опук, южнее Керчи, недалеко от берега, занятого врагом. Поэтому на поиски послали три МБР-2 в сопровождении истребителей «аэрокобра», следом вылетело два наших «бостона». Прошло часа три, возвратились «бостоны» - ничего не обнаружили. Одному из них пришлось принять бой с двумя Ме-110. Правда, бой был скоротечным - «мессера» предприняли всего одну атаку и ушли.
После обеда в штаб вызвали наш экипаж. Погода начала портиться, задул свежий норд-ост. Теперь на море, понятно, поднимется волнение, особенно в районе Новороссийска, но искать экипаж все равно надо.
И мы на новеньком «бостоне» поднялись в воздух. Взяли с собой аварийный пакет с продовольствием и пресной водой, чтобы сбросить при обнаружении экипажа, сразу после взлета связались с катером-охотником, который в полной готовности стоял в Геленджике.
В районе поиска ветер уже разыгрался вовсю, на волнах появились белые «барашки». Предыдущие экипажи ходили галсами с востока на запад и обратно, приближаясь постепенно к берегу Керченского полуострова или удаляясь от него. И я подумал: при полете перпендикулярно волне маленькую лодку за гребнем вряд ли заметишь; в лучшем случае она только мелькнет - и снова исчезнет. Если же ходить вдоль волны, - лодку можно увидеть издали. Кроме того, при полете с юга на север мы каждый раз выходим на видимость береговой черты, что позволяет уточнить правильность расчета галсов, а в море такой возможности нет. Высказал свои соображения Уткину, он со мной согласился.
