Борис Саченко - Великий лес
Алина Сергеевна привыкла слушаться мужа, никогда ни в чем ему не перечила. Словно какую-то вину чувствовала перед ним. У них не было детей, и это мучило Алину Сергеевну, хотя и не проверялись они, не знали, кто из них в этом повинен. Кроме того, она принесла Андрею Макаровичу немало неприятностей: он был из небогатой, почти пролетарской семьи — при новой власти перед такими, как он, были открыты все двери, он мог далеко пойти; в том же, что он остался в деревне, работал в школе, виновной Алина Сергеевна опять же считала себя. Потому что она была поповной. У отца ее был приход, отец не отрекся от бога, а она, Алина Сергеевна, не чуралась отца. И это нет-нет да и всплывало. И тогда им с Андреем Макаровичем приходилось менять место работы, переезжать из деревни в деревню, пока наконец не прибились они на Полесье, в самую глухомань — в Великий Лес. К тому времени у Алины Сергеевны умер отец, а спустя какой-нибудь год — и мать.
В Великом Лесе Алина Сергеевна с Андреем Макаровичем начали даже обживаться. Обзавелись кое-каким хозяйством, накупили книг. Думали, никуда уже и не тронутся с места, тем более что Андрей Макарович получил повышение — стал директором школы. И вдруг, как снег на голову, — эта война, немцы…
Привычная к частым переездам, Алина Сергеевна и теперь расторопно собралась в дорогу. Взяла кое-что из одежды, на случай если пообносятся, набила торбочку едой. Все остальное… пусть остается. Не навсегда же, не навечно покидают они эту деревню, этот дом. Вернутся. Вот прогонят немцев, сразу же и вернутся. За стеной семья председателя сельсовета Дорошки будет жить. Присмотрят и за домом, и за остающимися вещами.
— Ничего не жаль, — заговорил вдруг Андрей Макарович. — А вот книг… Я же их по одной собирал, как муравей в дом тащил. Боюсь за них…
И так посмотрел на самодельные, без стекла, полки, на которых аккуратно, одна к одной, стояли разного формата и разных расцветок книги, что у Алины Сергеевны сжалось сердце.
— А ты с Иваном Николаевичем договорись, — посоветовала. — Может, не откажется, присмотрит.
Но беседа с Иваном Николаевичем ничуть не успокоила Андрея Макаровича, наоборот — навела на тяжкие раздумья. Во-первых, стало ясно: Иван Николаевич недоволен им, по всему чувствуется, обижен исключением из школы его брата Костика. Во-вторых, Иван Николаевич тоже не собирается оставаться в Великом Лесе, даже Екатерину Антоновну с детьми не намерен оставлять здесь. «Значит… Ему известно что-то такое, чего не знаю я. И насчет дома, книг… Пожалуй, он правильно советует».
На целую неделю задержался Андрей Макарович в Великом Лесе. Днем они с Алиной Сергеевной отдыхали, спали, а по ночам копали в огороде ямы, обкладывали их чем только можно — соломой, сеном — и загружали книгами. Заметил тогда Андрей Макарович, что и Иван Дорошка не спит по ночам — ездит куда-то на подводе, что-то возит, скорее всего, прячет. «Тоже, видно, к приходу немцев готовится».
Без книг, без всего того, что было нажито годами труда, к чему привыкли и глаза, и руки, что составляло часть их жизни, дом стал голым и неуютным. Ни дня, ни минуты не хотелось больше оставаться в нем ни Алине Сергеевне, ни Андрею Макаровичу. И как только вынесли последние стопки книг, засыпали яму, тут же решили двигать в путь.
— Хорошо, что еще ночь, — сказал Андрей Макарович. — Никто нас не увидит, никто ни о чем не станет расспрашивать.
Алина Сергеевна промолчала, подумала: «Как знать, что тут хорошо, а что плохо. Однако… Задерживаться не стоит — надо идти. И так целую неделю упустили. Уже во-он где были бы, на сколько километров отошли бы от Великого Леса!»
И все же по доброму старому обычаю вернулись с Андреем Макаровичем в дом, посидели в окружении узлов и торбочек, собранных ею, Алиной Сергеевной, в дорогу. Даже лампу зажгли, чтобы осмотреться в доме, проститься с тем, что здесь оставалось. Потом, уже разобрав узлы и торбы — что за спину, что в руки, — постояли молча у порога и — пошли.
Ни у Андрея Макаровича, ни тем более у Алины Сергеевны не было определенного плана, ясной цели, куда идти, куда держать путь. Знали только, чуяли — надо идти, нельзя им оставаться в Великом Лесе. А куда — видно будет, ситуация подскажет. Да и… Если не все, то, во всяком случае, многое зависит от того, как долго немцы тут задержатся, докуда дойдут. А вдруг и до Великого Леса не доберутся — остановят их наши войска. Тогда и идти далеко не придется, можно будет через неделю-другую и назад, в Великий Лес, вернуться.
К железной дороге еще раньше решено было не идти — и в Ельниках Андрею Макаровичу советовали этого не делать, и сам он хорошо знал: железную дорогу немцы часто бомбят. Куда надежнее пробираться к переправе. Если что — спрятаться можно, свернуть с дороги, тропками глухими петлять. К тому же собственные ноги еще никого не подводили.
— Прощай, дом наш, — тихо произнесла Алина Сергеевна, вешая на дверь замок.
— Ну, будь что будет! — прошептал, отвечая каким-то своим мыслям, Андрей Макарович.
И, выйдя со двора, побрели по дороге на Ельники.
IV
Иван Дорошка, отправляясь с женой и детьми по глухим дорогам в соседний, Комаринский район, имел на примете и еще одно, о чем вслух никому не говорил, но чего ни на минуту не забывал, не выпускал из головы — хотя бы мало-мальски разведать здешние лесные массивы. Всякое может случиться. Вдруг почему-либо нельзя будет обосноваться в своих лесах, придется искать пристанище в ином, незнакомом месте? Да и для маневра лишнее прибежище или потайной уголок не помешают.
Свои, великолесские, да и гудовские, дроздовские, руднянские и поташанские леса Иван Дорошка знал. Когда-то вместе с отцом и поташ делать ходил, и делянки раскорчевывать, и по орехи, по грибы забредал иной раз далеко от дома. Знакомые дороги, знакомые тропки. Ночью — и то не заблудишься. А вот когда проехали Дрозды, повернули на Дубровицу (аккурат светать начало), залюбовался Иван Дорошка: ничего себе пуща, всюду, куда ни кинь оком, высятся, ведут с небом разговор дубы, ясени, клены. И чаща такая вдоль всей дороги — не продраться: кусты лещины переплетаются с молодыми рябинками, с березняком, осинником. Сплошь зеленеют ежевика, малина, папоротники. И главное, нигде ни прогалинки — ни поля, ни голого болота. Значит, если прижмут, можно без особого риска отступить сюда. Да и жену захочется проведать — вот тебе самый безопасный путь!
Лес уже гомонил, полнился птичьими голосами. Дудел, как в порожнюю бочку, голубь, чокал дятел, усердно рассыпал голосистые трели клест-кленовик. А тут и солнце показалось, взошло. На моховых болотах, в ложбинах закурился жиденький, пугливый туман — словно дым от костра в ночном. Проснулась — да она почти и не спала, просто дремала — Екатерина Антоновна. Сидела молча, как и Иван, на возу и смотрела на лес, думая о чем-то своем.
— Вот и без дома мы остались. И ничего-ничего у нас нет, — прошептала она вдруг как бы про себя с печалью в голосе.
Иван обернулся к жене, посмотрел в ее бледное — недоспала — лицо. Сказал:
— Были бы живы. А что до остального — не надо жалеть.
Снова довольно долго ехали, тряслись на подводе в молчании. Миновали заросшее кустистым лозняком болотце, свернули в чернолесье — дорога, торфянистая, густо перевитая корнями, запетляла меж толстых, в два-три обхвата, стволов ясеней, кленов. Впереди густо вставали грабы, ольшаник.
— А мы правильно едем? — спросила вдруг Екатерина Антоновна.
— Правильно. За Дубровицей будет Корчевье, потом — Поляны. А там уже и до твоих Будиловичей рукой подать.
— Этой дорогой я никогда не ездила, — сказала Екатерина Антоновна.
— И я не ездил.
— А кто же ездил-то?
— Люди. Деревня с деревней связаны. Всегда связаны. Не может одна деревня сама по себе жить. И человек тоже не может один, без других людей жить. Знаешь, как расселились люди на земле?
— Ну-у? — заинтересовалась Екатерина Антоновна.
— Ничего такого, просто рассказать тебе хочу… Я это не вычитал, но, думается, было так. Жила семья. Отец, мать, дети. Приходило время, дети вырастали. Находили себе спутников или спутниц, становились мужьями и женами. И поскольку каждый ищет самостоятельности — такова уж натура человеческая, — не оставались жить у родителей — ставили свою хату. Либо там же, где отец-мать жили, либо на новом, свежем месте. Но жить в полном одиночестве они не могли — ходили или ездили к родителям, братьям, сестрам. И протаптывали, прокладывали дороги. Вот почему все деревни, даже хутора связаны между собою дорогами, тропками. Вся земля, как старый, потрескавшийся горшок проволокой, оплетена дорогами. Пойди по любой из них — и ты непременно встретишь человеческое жилье, человека.
Не выдержал — улыбнулся Иван. Улыбнулась и Екатерина Антоновна. Да так светло, открыто, что у Ивана на душе посветлело.
