Джастин Сарасен - Ведьма Сталинграда
– Он сказал, что вообще-то должен убивать женщин в форме, но вы здесь единственная женщина-пилот, и ему захотелось показать вашу фотографию жене, – объяснил Степанов. – А еще он хочет знать, сколько вам лет.
Настя сочла, что, если в этом случае она не соврет, вреда не будет.
– Двадцать один.
– Двадцать один! – воскликнул немец. – И уже пилот!
– Я начала летать, когда мне было шестнадцать, – похвасталась Настя, о чем тут же пожалела. Она позволила немцу вовлечь себя в разговор и сказала ему больше, чем нужно.
Но офицер лишь покачал головой, не поверив, и ушел, забрав приятеля с фотоаппаратом.
– Петр! – взмолилась Настя, когда немцы ушли. – Как я выгляжу?
– Если вы беспокоитесь, что плохо вышли на фото, то вынужден вам сказать, что так и есть. Вы вся в грязи, у вас опухло лицо, а под глазами черные круги. Я уверен, что вы очень симпатичная девушка, но прямо сейчас вас бы даже родная мать не узнала.
Настя вздохнула с облегчением. Если этот снимок каким-то образом попал бы в Россию, по крайней мере, ее не узнают.
– А теперь вы должны позволить мне осмотреть и вымыть вас. У нас лишь холодная вода, и нет мыла, но все равно здесь лучше, чем просто в поле.
Петр помог Насте приподняться, но девушка вскрикнула.
– Моя рука! Мне кажется, у меня перелом.
– Так, сначала проверим руку. Давайте снимем вашу летную куртку.
Настя отпрянула.
– Не волнуйтесь, я уважаю вашу скромность. Но мне необходимо проверить, какие кости сломаны. Вам не нужно бояться врача.
– Нет, дело в том… – Настя не успела договорить, как Степанов, расстегнув ее куртку, увидел медали на гимнастерке.
– Вот это да! Похоже, вы не просто пилот, а очень хороший пилот. – Петр наклонился, чтобы рассмотреть награды. – Медаль за храбрость, за спецзадание, прыжки с парашютом и… за оборону Сталинграда. – Врач отодвинулся, впервые пристально рассматривая девушку, а затем вытер ей щеки мокрой тряпкой.
– Белокурые волосы, голубые глаза, – пробормотал он. – Защитница Сталинграда. Я знаю, кто вы!
Настя подняла левую руку и оттолкнула Степанова.
– Пожалуйста, тише! Нельзя им про это рассказывать, они меня используют, и я никогда не смогу вернуться.
– Разве те, кто захватили вас в плен, не нашли при вас документов?
– Я не беру с собой в полет никакие документы. Мои товарищи поймут, что я разбилась, по моему самолету. Но я не хочу, чтобы немцы знали, кто я.
Степанов кивнул.
– Понимаю. Но ваши медали – от них придется избавиться.
– Да, конечно. – Настя с трудом помогла врачу снять с себя куртку и тунику. Вынимать сломанную руку из рукава было настоящей пыткой.
Петр промыл Настино обожженное плечо холодной водой.
– Это нужно чем-то замотать, пока не заживет.
– Может, моим шарфом? – Левой рукой Настя сняла с себя синий шарф в горошек.
– Пойдет. Сначала сполосну его в воде. Он хотя бы чище, чем ваша форма.
Когда шарф высох, Степанов замотал им Настино плечо. Еще он набрал тряпок, чтобы перевязать ее грудную клетку, правое предплечье и кисть. Рука продолжала ужасно болеть, но, по крайней мере, теперь Настя не дергалась от боли при каждом движении.
– У меня была дочь примерно вашего возраста. Она была медсестрой и помогала мне. Ее убили, а меня взяли в плен.
– Мне очень жаль. Ей повезло, что у нее был такой отец, как вы.
* * *Рассказы о том, как русских военнопленных пытают в лагерях, оказались в чем-то правдивыми, а где-то – преувеличенными. Охранники иногда пинали Настю, проходя мимо, но в остальном чаще всего не обращали на летчицу внимания. Девушку допрашивал лишь офицер, который ее сфотографировал.
Настя то вела себя нормально, то дразнила его. Ей было легко соединять правду и вымысел, рассказывая ему лишь чуть больше того, что немцы уже и так знали: что численность советской авиации растет день от дня, что советские пилоты утвердили свое превосходство в воздушном пространстве над Россией, а теперь уже и в небе над Украиной. Настя сообщила немцу координаты давно заброшенных авиабаз. Координаты были настоящие – и офицер верил ей.
– Как жаль, что такая симпатичная девушка губит свою жизнь, – подытожил немец. – Моей дочери всего десять лет, она дома, в безопасности и ходит в школу. Представить не могу, как какой-то отец может отпустить свою дочь на войну. Но, видимо, ваш отец любил Сталина больше своей семьи.
Настя только собиралась заговорить, но передумала. Как объяснить этому самодовольному нацисту, что ее отец вовсе не любил Сталина, а поплатился жизнью за то, что выступал против вождя? Долг, патриотизм, преданность родным – все перемешалось у нее в голове, и Настя почувствовала облегчение, когда немец ушел.
Переломы ребер и руки, которые, как заверил ее врач, оказались «чистыми», похоже, постепенно заживали сами по себе. Главной Настиной пыткой был голод. Вокруг нее умирали люди, но пленные покрепче приносили ей кусочки своего скудного хлебного рациона благодаря ее особому статусу женщины-пилота.
Степанов стал Настиным ангелом-хранителем, особенно в самом начале, когда девушка была совсем беспомощной. В первые несколько дней Петр, настоящий джентльмен, даже помогал ей добираться до туалетной ямы и, отвернувшись, дожидался, пока она справит нужду, неловко расстегнув брюки одной рукой.
Наступил сентябрь. Настя была слаба от голода, но теперь она уже могла сделать глубокий вдох без боли и пользоваться обеими руками. Кости срослись, однако летчица не спешила снимать повязки, потому что они ее согревали.
Тот немецкий офицер приходил еще пару раз: видимо, удовлетворял свое любопытство. Каждый раз немец хмыкал, не одобряя само Настино существование, и сравнивал летчицу со своей дочерью, которая не подвергалась опасности. Перед глазами у Насти был пример двух мужчин, Степанова и этого немца. Решить, кто из них был хорошим отцом, оказалось непростой задачей. Тот, кто взял дочь с собой на войну и потерял ее, или тот, кто укрыл своего ребенка дома, но при этом убивал других дочерей? И как быть с ее собственным отцом, который вообще поступил иначе?
С приходом октября над лагерем стали чаще пролетать советские самолеты. Это явно говорило о продвижении советских войск. Скоро их освободят.
Но однажды рано утром под навес зашел один из лагерных офицеров.
– Всем быстро встать. Лагерь переносится на запад.
С помощью Степанова Настя поднялась на ноги и встала в шеренгу вместе с другими пленными. Что же будет с теми, кто не сможет идти?
Ответ на этот вопрос стал ясен сразу: по рядам лежавших на земле беспомощных людей пошел охранник с пистолетом. «Вставай!» – говорил он каждому, и, если человек не мог встать или был без сознания, тот стрелял ему в голову.
Петр пришел в ярость.
– Вы не можете так поступать! Они такие же солдаты, как вы! – вскричал врач и попытался убрать пистолет от головы похожего на скелет мужчины, скрючившегося на земле. Без единого слова охранник, развернувшись, выстрелил Степанову в грудь, а затем, повернувшись обратно, пристрелил пленного.
Настя хотела броситься к врачу, но ее схватил за руку немецкий офицер, удержав на месте.
– Не сопротивляйся, если хочешь уцелеть, – сказал он и толкнул ее обратно в шеренгу.
Настя услышала несколько сотен выстрелов и каждый раз съеживалась. Но она, спотыкаясь, побрела в широкой колонне пленных на запад по сожженной украинской земле.
Ее ватная летная куртка была рассчитана на полеты в открытой кабине, и благодаря этому Насте было теплее, чем пленным в простой форме. В то же время для русской зимы эта куртка не годилась.
Весь день они плелись вперед, а ночью падали вповалку. Тех, кто не мог встать на утро, пристреливали на месте. Настя потеряла счет дням. Но когда они проходили по какому-то городу, один из мужчин рядом с ней сказал: «Я знаю это место. Это Винница».
После этих слов пошел снег.
Глава 26
Прошла неделя после того, как было объявлено о гибели Насти, затем другая. Алекс не могла объяснить даже себе, почему она не уезжает. Наверное, она лишилась последних сил; ее словно парализовало, как человека, потерявшего смысл жизни. Кроме того, она чувствовала Настю в этих женщинах, которые были для летчицы семьей, и сама пока не могла от них оторваться.
В ноябре, когда дожди сменились снегопадом, Алекс все же задумалась о возвращении в Нью-Йорк, где было центральное отопление, хорошая еда, а также возможность уединиться. Но, представив, как она вернется в свою квартиру на 112-й улице, Алекс не ощутила энтузиазма. У нее не было даже кошки.
Инна тоже перевелась обратно к ночным бомбардировщицам, и порой они вместе сидели в землянке рядом с приспособленной под печку бочкой из-под топлива, как осиротевшие сестры. Но во время вылетов, продолжавшихся всю ночь, женщин охватывал дух товарищества, который Алекс так любила, и который поддерживал ее на плаву.
Однажды ветреным декабрьским днем, когда Алекс вышла из землянки, направляясь на завтрак, ее остановила майор Бершанская.
