Владимир Возовиков - Особое задание
Возвращались просторной долиной. Нежаркое зимнее солнце заливало горы каким-то лаковым блеском, снега на хребтах, казалось, тают, медленно стекая по склонам. Стремительными приветными точками высоко вверху блеснуло звено истребителей. На учениях, как и на войне, их возвращение домой с разряженным оружием прикрывалось надежными крыльями боевых товарищей.
На площадке Сергеева первым встретил подполковник. Не говоря ни слова, достал из кармана большую красивую шишку горной сосны, протянул Сергееву.
— Это я заранее припас. Думаю, если звено хорошо отработает задачу, подарю командиру. Ну, а если плохо — пусть получает шишки от своего начальства.
Сергеев засмеялся:
— Спасибо, а я было принял за намек на предстоящий разбор. Теперь будет что подарить сынишке на елку.
От палатки офицера штаба спешил радист. Подполковника и командира звена вызывали на связь.
Командирский перевал
«Ну вот, отец, я уже командую ротой…» Старший лейтенант Чесноков отодвинул начатое письмо, засмотрелся в черное окошко. По стеклам бежали водяные капли, и он, казалось, ощутил ледяную сырость на ладонях, как в тот момент, когда вертелся в открытом люке, стараясь различить в редеющих сумерках силуэты ползущих следом машин. Колонна роты разорвалась где-то на полпути к перевалу, когда начался особенно трудный подъем. Видимо, случилось это из-за малоопытных водителей второго взвода, и он уже начинал корить себя, что не воспользовался запасным маршрутом в обход гряды, который предложил ему комбат. Наверное, комбат учитывал и тяжелый суглинок, размытый непрерывными дождями, и крутизну подъема на гряду, и то, что застрявшую здесь машину обойти просто, и малоопытность половины водителей во второй роте.
Чесноков выбрал путь прямее, рассчитывая на высокую проходимость машин. К тому же какая-никакая дорога, с которой и в темноте не собьешься. Знал бы, во что превратят эту «дорогу» ранее прошедшие танки!.. Знать не мог, а предполагать был обязан… Коченели руки на мокрой ледяной броне, но не от стужи пробирал озноб, а от предощущения непоправимого: до выхода роты на рубеж развертывания оставались минуты. И нельзя воспользоваться радиостанцией до начала боя, узнать, что там случилось, нельзя сбавить скорость и подождать. Как непреложный закон войны: из целой роты, если на рубеж атаки к сроку выйдет один только взвод, экипаж, одно отделение, они обязаны идти в бой, взяв на себя задачу и тех, кто не дошел. Суровый закон, но справедливый. Чесноков приказал водителю увеличить скорость, за ним, словно привязанные стальным канатом, неотступно тянулись машины первого взвода и головная машина второго. Других он по-прежнему не видел, хотя достаточно посветлело.
Он оглядывался и тогда, когда мотострелки уже спешивались и развертывались в цепь, надеясь увидеть на туманной вершине гряды силуэты отставших машин. Но они подтянулись уже после того, как закончилась атака, и опорный пункт «противника» был разгромлен батальоном…
После первого этапа учений Чесноков шел на вызов комбата с тяжелым чувством. Докладывая о прибытии, боялся глянуть майору в глаза. Тот уточнил задачи подразделений на очередной этап, о прошедшем бое сказал кратко:
— Подробности оставим до разбора, скажу только одно: атаковали дружно. Даже обходящая рота успела. Мне только не понятно: для чего командир роты старший лейтенант Чесноков оставил «в резерве» полтора взвода? Надеюсь, он на разборе нам это объяснит.
Послышался смех офицеров, мокрые от дождя щеки Чеснокова огнем пылали на холодном ветру. Приказав разойтись по местам, комбат задержал Чеснокова, спросил:
— Понимаете, в чём ваш просчет?
— Надо было идти в обход гряды, как вы советовали.
— Нет, товарищ старший лейтенант, нет! Ведь половина роты прошла вместе с вами, значит, вы правильно выбрали этот путь — тяжелый, зато короткий. А вот всех возможностей роты не использовали. Действовали вы, словно взводный командир, хотя уже две недели ротой командуете. Вот и пришлось вам вести в атаку усиленный взвод.
Чесноков не поднимал головы, пряча пылающее лицо. Майор заговорил спокойнее, уловив его состояние:
— Молодых водителей вы подтянете, я в этом не сомневаюсь. Но не с водителей начинать надо — с себя, с командиров взводов, с вашего умения использовать все возможности, все наличные силы для выполнения той задачи, которая решается в данный момент боя. Бывает, всё зависит от мощи огня, — и тогда хоть сам садись к прицелу, ложись на пулемет, но добейся, чтобы все наличные стволы стреляли по противнику. Успех вашего маневра решался быстротой продвижения. Выбрали вы трудный маршрут, а место свое в колонне определили по шаблону. У вас в первом взводе опытный командир, кстати, ваш заместитель, там сильные водители. Я бы на вашем месте находился со вторым взводом, чтобы держать это слабое звено в собственных руках. И командир второго взвода лейтенант Ломкий у вас хорош! У него же второй класс по вождению, а у техника, который находился в роте, — первый. Да, место того и другого определены наставлениями, но есть случаи особые. Если бы лейтенант Ломкин и прапорщик Гилязов на трудном участке пути подменили водителей, нам, вероятно, не пришлось бы вести сейчас этого разговора. Пусть бы даже одна-другая машина отстала. Но и в этом случае тот же Ломкин обязан был пересадить экипажи на те, что одолели трудный участок, разбиться, а к началу общей атаки успеть. Вот это и называется действовать по-фронтовому. А они начали вытаскивать одну машину другой… Вы понимаете, о каких ваших просчетах я говорю и чему вам надо учить подчиненных командиров?
— Понимаю, товарищ майор.
— Ну, это ваше первое учение в новом качестве. Хорошие бойцы на одном огне дважды не обжигаются. Так?
Несмотря на своё настроение, Чесноков улыбнулся:
— Мой отец это любит повторять.
— Представьте — и мой тоже, — майор засмеялся. — Они не сослуживцы ли? Ваш ведь войну, кажется, захватил?
— В самом конце, на Дальнем Востоке.
— А мой от берегов Днепра до Вены рядовым пехоты прошел. Четыре ранения. Не поверите, но вот, ей-богу, когда что-нибудь у меня не ладится — словно отцовские раны болят. Вы хоть своему написали, что повышены в должности?
— Пока нет.
— Пора. Отцам радость, когда сыновья растут. Кстати, вы замечали, Геннадий Михайлович, каких командиров чаще всего вспоминают фронтовики? Нет? А я замечал. Непременно строгих и справедливых, непременно решительных и находчивых. Других как будто и не было на фронте — это, видимо, оттого, что они следа в бойцах не оставили, их просто забыли. Фронтовикам лучше всего помнятся командиры, с которыми они побеждали. А ведь наши солдаты — их дети и внуки. Не думаю, чтобы у них был другой взгляд на своих командиров…
Однако мне пора в штаб, а вам — в роту. Сами проведите разбор обходного марша, потом доложите мне или начальнику штаба…
Со странным чувством уходил Чесноков от комбата. Казалось, не две недели, а, по меньшей мере, два года он служил под началом этого человека, который доверил ему на учении такую ответственную задачу и которого он, в сущности, подвел. Ведь главная тяжесть боя за опорный пункт легла на соседние роты. И почему-то жгло и ныло в плече — в том самом месте, где у отца остался вечный рубец войны.
Поздно ночью в штабную палатку батальона вернулся заместитель командира по политической части, с порога удовлетворительно заметил:
— А вторая-то у нас с норовом, не хотят, видно, хуже других выглядеть. И службу организовали как надо, и машины укрыли — с трех шагов не разглядишь. У каждого командира отделения — огневая карточка. А с водителями целое занятие провели по обмену опытом. Посмотрел их листки-«молнии» — они в каждом экипаже их выпустили. Думал — проформа. Как бы не так! Никого не забыли, и каждому — своя оценка за марш и первый бой. Даже командирам взводов ротный оценки выставил и в «боевом листке» отобразил. Чувствую — задело иных за живое. Так что не зря вы, Александр Петрович, пропесочили Чеснокова.
Комбат удивленно поднял брови:
— Разве я его пропесочил? Он что, жаловался?
— Да нет. Но ведь не хвалили же вы его.
— Не хвалил. Объяснял, как надо брать трудные перевалы. Не знаю, правда, понял ли он главное. Должность у Чеснокова теперь не шуточная, а он только первые шаги делает к своему командирскому перевалу. И вот если первого урока не учтет, снова поскользнется — тогда мы и возьмем его в оборот. Иначе нельзя — без крепких рот нет хороших батальонов и полков. Батальоны и полки воюют ротами. За отставшие машины с него мы, конечно, ещё спросим. А вот то, что он и с половиной роты, не задумываясь, в бой пошел, не засуетился, не застрял на перевале, поддержал нас вовремя — это, ей-ей, по-фронтовому. Нет, я ему этого не сказал, но тут свой характер прорезается. Впрочем, посмотрим, на то и учения…
