Николай Анов - Гибель Светлейшего
…Над степью поднималось солнце, и в лучах его возникало ослепительное видение. Серебристая грива и пышный хвост Светлейшего развевались от ветра. Жеребец уносился причудливым облаком в голубую бездну неба. Коневод остановился и приложил ладонь к бровям. Он стоял неподвижно и следил за видением до тех пор, пока оно окончательно не растаяло.
КонецФИЛАТЕЛИСТ
Рассказ
1
Пухлые низкие облака плыли над пустырями. Кое-где белел еще нерастаявший снег, а лужи поблескивали хрупким прозрачным стеклом. С моря дул ветер, и длиннополая кавалерийская шинель мешала конвоиру идти полным шагом. Арестованный в коротком дорожном пальто мог бы шагать быстрее.
Красногвардеец шел сзади, держа винтовку наперевес и касаясь дулом спины. Проходя по замерзшим лужам, Дукаревич с опаской думал, как бы конвоир не поскользнулся и не всадил ему пулю между лопаток.
Так, борясь с ветром, они дошли до белого изотермического вагона, снятого с осей и поставленного на землю. Возле закрытых дверей скучал часовой — низкорослый небритый человек в синем ватнике и заячьей шапке. От нечего делать он задумчиво царапал гвоздиком революционный лозунг на стене вагона.
— Еще одного контрика поймали! — радостно блеснул зубами конвоир. — Принимай на сохранение.
Часовой прислонил винтовку к вагону, отомкнул громадный замок и гостеприимно отодвинул тяжелую задвижку.
— Входи!
Дукаревич переступил порог и очутился в полной темноте. Он постоял неподвижно несколько минут и сделал осторожный шаг, словно боясь провалиться в пропасть. Нога его наткнулась на что-то мягкое, и он услышал злобное шипенье:
— Тише вы, облом! Не наступите мне на горло.
— Кто вы такой? — раздался, сбоку вкрадчивый баритон. — И нет ли у вас курить?
— Пожалуйста! Есть.
— У него табак! — от радости захлебнулся тенорок. — Пропадаю без курева! Ей-богу, две недели не курил.
Дукаревич почувствовал, как десятки жадных рук ощупали его со всех сторон и как тяжелый портсигар исчез из бокового кармана. В правой стороне вспыхнула на секунду спичка, вырвав из мрака одно бородатое и два бритых лица.
— Господа, позвольте! Возьмите папиросы, но верните мне мой портсигар. Он же серебряный!
Голос Дукаревича дрожал от негодования.
— Кто взял портсигар, пусть вернет сейчас же! — предложил суровый бас.
— Верно! Верно! Пожалуйста, передайте, коллега.
— Благодарю, — сказал Дукаревич, получив через минуту пустой портсигар. Он торопливо опустил его за кальсоны.
— Не подумайте, что я что-нибудь подумал. Я очень рад, напротив…
Стараясь нащупать растопыренными пальцами окружавших его товарищей по несчастью, он медленно опустился на колени.
— Вы немного левее возьмите, здесь мои ноги…
— Простите! Извиняюсь!
— А здесь мои! — прожужжал кто-то сердито над самым ухом.
— Еще раз извиняюсь!
Дукаревич, осторожно отодвинув чью-то тяжелую ногу, сел на пол, снял шляпу и принялся вытирать со лба пот. Тоска наполняла его сердце. Он вспомнил залитый электрическим светом шумный Бродвей, филателистическую контору на Девятой авеню Питера Мак-Доуэлла, дававшего ему наставления перед отъездом в Россию, и черноглазую Стефанию, ради которой покинул спокойную Америку.
— За что вас сгребли? — поинтересовался левый узник. — Сахарин? Шпионаж? Контрреволюция?
— Я американский гражданин, — уныло ответил Дукаревич. — Я сегодня приехал из Америки. Я ничего не знаю.
— Из Америки? Тогда, безусловно, шпионаж. Это хуже, чем спекуляция, и немного лучше, чем контрреволюция. Если отряд матроса Нелепки уйдет из Архангельска, вас могут не расстрелять. Но Нелепко вас обязательно поставит к стенке, потому что вы из Америки, и, вероятно, паспорт у вас фальшивый.
— Я не шпион! Я честный гражданин! Филателист!
— Есть время Нелепко разбирать! Очень ему нужно! Наивный вы человек. Разве вы не знаете, какое сейчас время?
Дукаревич перестал дышать. Боже мой, что это такое? Куда он попал!
Чья-то рука вдруг сжала его плечо. Чьи-то мокрые губы чуть не влезли ему в ухо. Он услышал горячий шепот:
— Я — Соломон Фрадкин, и вы можете меня слушать вполне доверчиво. Соломон Фрадкин никогда не обманет. Что? Вы попали в пиковое положение? Ничего, все обойдется! Никакой матрос Нелепко вас не тронет. Это вам говорит Соломон Фрадкин. Ползите за мной, в мою сторону.
Фрадкин потянул за собой Дукаревича. Словно ящерица, пробираясь между сидящими и лежащими узниками, он затянул его в угол, отгороженный фанерным ящиком.
— Я здесь живу, как председатель Совнаркома, уже две недели. Что? Вы смело можете лечь на этот тюфяк. На него никто не ложился, потому что на нем умер сифилитик. Что? Я же венеролог! Скажу вам по секрету, это был вовсе не сифилитик, а просто вульгарный спекулянт. — Фрадкин понизил голос до чуть слышного шепота. — Ведь я же не доктор, я сказал так, чтобы можно было спать на тюфяке. Будьте спокойны! Я помогу вам…
Растроганный Дукаревич хотел обнять Фрадкина, но ограничился теплым рукопожатием.
— Как вас зовут?
— Осип Дукаревич.
— Очень хорошо. Вы действительно приехали из Америки? Безумный человек! Зачем вам это нужно? Большевики взяли власть, и сейчас творится черт знает что. Не жизнь, а сумасшедший дом.
Фрадкин зашептал на ухо:
— У вас есть деньги? Сахарин? Кокаин? Бриллианты? Царские?
— У меня в чемодане четыре тысячи долларов. Но чемодан остался у коменданта.
— Что вы говорите? — взвизгнул Соломон Фрадкин. — Четыре тысячи!.. Мне стало нехорошо! Я прямо задыхаюсь… Валюта!
— Я вам отдам половину, — предложил Дукаревич, — если вы поможете мне уйти отсюда.
— Да-да! Это большие деньги! — бормотал Фрадкин. — Две тысячи… Подумать только — две тысячи!
Он замолчал и долго сидел в тихой задумчивости, ласково поглаживая ладонью руку Дукаревича.
— Надеюсь, у вас чемодан на хорошем замке?
— Ключ у меня.
— Это уже хорошо! Может быть, они вас вызовут, чтобы вы им его открыли. Сейчас на рынке чемоданы в цене. Портить хорошую вещь бессмысленно. А? Что вы на это скажете?
Что мог сказать Дукаревич? Он молча пожал плечами.
— Прошу вас, — зашептал Фрадкин. — Вы внимательно слушайте, а я вам буду говорить. Вы человек совершенно не революционный, а совсем наоборот. Беспартийный. Вы ничего не знаете, что происходит кругом. Я же это вижу прекрасно, и, поверьте, я вас не осуждаю. Как может человек, попавший с корабля на бал, или еще лучше — прямо с парохода в комендатуру, разобраться а текущем моменте? Вы что, Ленин? А может быть, Керенский? Милюков? Да нет же! Вы самый обыкновенный человек. Вы не изучали политическую экономию, не догадывались, что будет революция. А, вы думаете, я изучал ее? Она мне нужна, как нашему коменданту собачий хвост! Я же ведь жил так хорошо, что дай бог каждому!
Голос Соломона Фрадкина журчал в темноте, как тихий ручеек, внося успокоение в душу Дукаревича.
— Вы должны себе твердо запомнить, что в Америке вы были социал-демократ, но не меньшевик, а обязательно большевик. Слышите? Это, оказывается, совсем не маленькая разница. Полгода назад меньшевики сажали в тюрьму большевиков, а теперь уже большевики сажают меньшевиков… Вот вам и одна социал-демократическая партия! Видали вы что-нибудь подобное? Слушайте дальше. Ваши доллары в чемодане — не ваши. Нет-нет… Их собрали американские большевики для товарища Ленина, дай ему бог здоровья! А вы только везете их в своем чемодане. Мандат? Что значит мандат в наше время? И неужели на пароходе нет жуликов? Мандат у вас украли. Очень даже просто! Но вы едете в Москву, к самому Ленину. А если вам чинят препятствия, разве вы не будете жаловаться? Хотел бы я посмотреть, какую рожу скривит комендант после ваших слов.
Утомленный морским путешествием, переживаниями и полезными советами, Дукаревич незаметно заснул крепким сном. Разбудил его Фрадкин.
— Меня сейчас вызывают не допрос. Будьте покойны, если не поставят к стенке, вы получите обратно ваш чемодан в целости. Пока!
Прошел час, другой. Фрадкин не возвращался. Дукаревич стал волноваться.
Почему же он так долго не идет? А вдруг его расстреляли? Тогда все погибло! Все!
Дукаревич дрожал от страха. Став на колени, он даже начал шептать молитвы, вспомнив свое далекое прекрасное детство. В душном вагоне храпели спящие узники, кто-то тихонько всхлипывал. Дукаревич тоже проглотил слезы, почувствовав свою полнейшую беззащитность.
— Боже мой, боже мой! — воскликнул он громко и насторожился, услыхав грохот отодвигаемой задвижки. Дверь на секунду приоткрылась, и в узкую щель Дукаревич увидел ночное звездное небо и человеческую фигуру. В вагон втиснулся Соломон Фрадкин. Он пробирался к своему тюфяку, как победитель, наступая в темноте на руки и на ноги арестованных. И по тому, с каким спокойным достоинством Фрадкин, достигнув цели, сказал: «Вот и я!» — Дукаревич понял, кто на допросе у коменданта одержал победу.
