Михаил Алексеев - Пути-дороги
За этим занятием и увидел его Ванин, проснувшийся в своем лимузине.
– Христос воскрeсе, отче Михаиле! - провозгласил он, натягивая гимнастерку.
– Воистину воскресе! - просвистел в щербатые зубы Лачуга.
– Кому это ты кадишь, отче Михаиле? - выдерживая тон, продолжал Сенька, теперь уже причесывая голову. Свежесть утра бодрила разведчиков, и ему хотелось поозоровать.- Слишком тяжело твое кадило,- упирая на "о", говорил он.- Им ты можешь легко проломить наши головы!
– Ничего, твой лоб выдержит,- успокоил Лачуга, отчаянно кадя утюгом. Из утюга сыпались в разные стороны красные искры, по двору поплыл вонючий сизый дымок. Лошади под навесом брезгливо фыркнули, обрызгали хлопотавшего возле них Кузьмича зеленой слюной.
– Не лю-у-у-бишь? - ехидно спрашивал ездовой буланого иностранца, косившего на Лачугу огненный глаз.- Ишь ты, нежный какой! Ваше благородие, язви тя в корень!..
Двор с каждой минутой становился оживленнее. Вслед за Сенькой проснулись Аким, молодые разведчики, прибывшие в подразделение Забарова вместе с Никитой Пилюгиным, и, наконец, сам Никита. Они шумно плескались у белого тазика, поставленного возле крыльца хозяйкой. Когда холодная вода попадала на спину, Никита так неистово кричал, что на него удивленно оборачивались Кузьмичовы питомцы.
Умывшись, солдаты всей гурьбой отправились под навес проверить своих лошадей. Присоединившийся к ним Ванин сообщил:
– Вот что, донцы-кубанцы, отъездили вы на своих сивках-бурках. Скоро должны появиться с соответствующим предписанием настоящие казаки генерала Плиева, слово "настоящие" он произнес подчеркнуто.
Молодые разведчики отнеслись к Сенькиной новости с недоверием, сочтя ее очередным "розыгрышем". Но минут через тридцать во двор действительно вошли два казака. Один из них, тот, с которым еще в пути поскандалил из-за румына Аким, со сдвинутой на ухо кубанкой, по всей видимости старший, подал Забарову бумажку, Федор прочел и приказал Кузьмичу выводить коней.
Сеньке хотелось немного задержать кавалеристов, о которых он наслышался столько интересных историй. Он рассматривал гостей с нескрываемым любопытством, а на широкие красные лампасы поглядывал даже с завистью.
Потом осведомился с обычной для него бесцеремонностью:
– Из-под Рязани, чай, родом будете, товарищи донские казаки?
Один из плиевцев густо покраснел: похоже, он в самом деле был откуда-то из тех мест. Из-под шапки паренька торчал старательно закрученный темно-русый клок, долженствующий, видно, обозначать лихой казачий чуб.
– Вот ты, чубчик кучерявый, откуда? Не земляк ли мой? - приставал Ванин, быстрым и хитрющим своим глазом приметив смятение кавалериста.
Простоватый парень не стал врать, чистосердечно признался:
– Ярославский я, с Волги...
– О, из самых коренных казачьих поселений! - притворно серьезничал Сенька, довольный тем, что удалось втянуть плиевцев в беседу.- Это ведь ваши прадеды спускались в древние времена на своих стругах вниз по Волге, а потом и заселяли донские да кубанские степи? Это мне Аким наш, учитель по профессии, рассказывал,- соврал Семен для большей убедительности.- Про них и песня сложена. Знаете, конечно: "Вниз по Волге-реке, с Нижня-Новгорода, снаряжен стружок, как стрела летит"? Так-то вот, ярославец-кубанeц!
Второй плиевец, который, очевидно, был всамделишным казаком, громко хохотал. Но Ванин, словно бы не заметил этого, нe меняя голоса и выражения лица, продолжал, показывая на стоявшего рядом с разинутым от великого внимания ртом Никиту:
– Вот у него тоже в жилах течет казачья кровь. Не глядите, что он такой смирный. По глазам-то он монах, а вообще - герой! Он у нас одну румынку ужe соблазнил... Предки нашего Никиты были близкими родственниками Емельяна Пугачева. А прапрабабушка... она... числилась, значит, в любовницах у Стеньки Разина. Это он из-за нeе сбросил в Волгу персидскую княжну, потому как Никитина прапрабабушка была ох и ревнива... черт ее задери!.. В общем, слыхали песню "Из-за острова на стрежень"?
Шутка понравилась всем. В конце концов ярославский казак предложил Никите прокатиться на одном из коней, чтобы он, плиевец, мог, значит, своими глазами увидеть, что в Никитиных жилах и в самом деле течет казацкая кровь. Никита неожиданно для развeдчиков принял предложение.
– Выбирай любого! - сказал он бойко и с вызовом казаку.
Ярославец, пряча хитрую улыбку, подошел к буланому, к тому самому, что косил на Лачугу свой злой огненный глаз. Опытным взором кавалериста плиевец сразу же обнаружил в этом коне буйный нрав - до этого никто из разведчиков на нем не ездил, Кузьмич водил его на привязи за повозкой.
Буланого оседлали и вывели на улицу. Никита небрежио вставил левую ногу в стремя и тяжело перекинул свое длинное тело в седло. Казаки с любопытством наблюдали.
– Шпоры, Никита! - голосом завзятого кавалериста скомандовал сгоравший от ожидания потехи Сенька.
Никита привстал на стременах и сильно пришпорил. Конь вздрогнул, дико всхрапнул. Потом почти вертикально встал на задние ноги и с этого положения резко опрокинулся на передние, высоко подбросив зад. И тут, к великому своему позорищу и к удовольствию плиевцев, бесстрашный наездник вылетел из седла, сделав в воздухе двойное сальто-мортале, и со всего размаха шлепнулся на землю. Конь несколько раз взбрыкнул, вскинул фонтаном пушистый хвост, совершил еще нечто более непристойное, увеличивающее и без того большой конфуз ездока, и с победным ржанием поскакал вдоль улицы.
Никита тут же вскочил на ноги, сгоряча пробежал немного вслед за вздорным жеребцом, потом остановился. К нему уже подбегали разведчики, которые вышли было поглядеть, как Никита "утирать нос казакам станет". Незадачливый джигит готов был провалиться сквозь землю. Но при виде приближающихся разведчиков и плиевцев он еще хорохорился и улыбался глупейшим образом, бормоча в свое оправдание:
– Ноги не успели в стремена встать... А то бы... я... черта с два...
Казаки, прибежавшие засвидетельствовать Никитин провал, сдержанно, но ехидно посмеивались, похлопывая черенками кнутов по голенищам.
– Что зубы скалите? - огрызнулся Пилюгин.- С вами, что ли, не случалось такое? Подумаешь!..
– Так их, так их, Никита! - подзадоривал Сенька, обливаясь слезами от хохота.- А ты разозлись да еще попробуй. Продемонстрируй высший класс джигитовки.
– А что? И попробую! - решительно объявил Никита. Но от предложения плиевцев сделать это сейчас же великодушно отказался...
Вслед за казаками к разведчикам из штаба дивизии прибежал связной и передал приказание немедленно сдать легковую машину, которую подарил Сеньке румынский генерал.
Ванин самолично пригнал свой "персональный" лимузин в помещичий двор, дав себе зарок никогда больше не связываться с трофейной техникой. Он имел все основания быть мрачным, но неожиданная встреча с Верой заставила его забыть "лихие беды". Краснощекая веселая толстушка, приносившая в штаб почту, ласково поговорила с парнем, словно ничего в прошлую ночь между ними не случилось, и Сенька обрел свой обычный беззаботный вид.
По дороге в расположение разведчиков он напевал:
Встань, казачка молодая, у плетня,
Проводи меня до солнышка в поход.
Вернувшись к себе, увидел, что разведчики спешно готовятся к выезду. Лица ребят были озабоченны, строги. Все торопливо проверяли автоматы, снаряжали диски. Забаров и Шахаев рассматривали у крыльца карту. Они были также чем-то сильно обеспокоены. Наташа укладывала в мешок недоглаженное белье. Лачуга и Кузьмич грузили на повозку котел.
Братья Бокулеи уходили в составе румынского корпуса воевать против немцев. Георге Бокулей приблизился к Шахаeву:
– До свиданья, товарищ старший сержант!
– До свиданья, Бокулей,- сказал парторг.- Не грусти, брат! Теперь мы пойдем по одной дороге. И еще встретимся. Вон там! - и разведчик показал на синеющие вдали Трансильванские Альпы.
3
Только в пути Ванин узнал, почему разведчики так быстро снялись со своего места.
Из ясско-кишиневского мешка прорвалась большая группировка немецко-фашистских войск и, двигаясь по тылам фронта, нападала на наши обозы, грабила местных жителей, сжигала румынские села. По последним сведениям, фашисты подходили к городу Бакэу, в котором стоял штаб нашей гвардейской армии. Самому штабу и всем армейским тыловым учреждениям -госпиталям, складам, авторемонтным и другим мастерским - угрожала непосредственная опасность. Многочисленная банда с яростью обреченного уничтожала все на пути своем, стремясь прорваться к немецким войскам, засевшим в Трансильванских Альпах. Одна группа прорывавшихся, численностью до двух полков, была только в суточном переходе от Трансильвании.
