Василий Смирнов - Саша Чекалин
В дорогу Надежда Самойловна приготовила небольшой узел с бельем. Она и Витюшка оделись потеплее, по-зимнему. Перед тем как выйти из дому, по старому русскому обычаю присели на минуту. Витюшка с немым укором смотрел на старшего брата: до последнего дня он надеялся, что Саша договорится с теми людьми, которые станут командовать партизанским отрядом, и он тоже останется партизанить.
Но Саша, угрюмо сдвинув густые черные брови, глядел в сторону. Лицо у него было словно каменное — суровое, сумрачное, тонкие губы крепко сжаты.
— Пошли? — сказал он, вопросительно поглядев на мать.
Все поднялись. Надежда Самойловна еще раз огляделась кругом, смахнула с ресниц слезы и вышла из дому.
На шоссе путь им преградила уходившая на восток пехотная часть. Чекалины остановились на перекрестке. До самой последней минуты тлела в душе матери надежда, что не придется никуда уезжать, что с часу на час наступит перелом в ходе войны, но теперь последняя надежда при виде хмурых, изнуренных лиц пехотинцев, очевидно так шагавших уже не один день, улетучилась. Она закрыла глаза, стало страшно, так страшно, как никогда раньше. Когда же она снова открыла глаза, то поняла — нет, это не тяжелый, кошмарный сон и что уже нет никакой надежды снова остаться в городе. Нужно уходить, и как можно скорее уходить, только не стоять на месте.
Другие мысли были у Витюшки. Он тоже смотрел на проходивших мимо в разрозненном строю красноармейцев и всей душой стремился к ним. Сказала бы мать: «Иди с ними, а я схоронюсь одна где-нибудь», — и Витюшка ушел бы с ними. Винтовку он сам бы добыл себе в бою. И орден Красной Звезды получил бы. А назад в Лихвин вернулся бы только с победой…
Саша стоял немного поодаль. Он видел, как сгорбилась, постарела за эти последние дни мать. Вот сейчас они —.расстанутся, разойдутся в разные стороны, и кто знает, когда увидятся снова. На душе его было тоскливо, так тоскливо, как никогда еще за всю его шестнадцатилетнюю жизнь.
Вдруг с глухим ревом, нараставшим с каждой секундой, из облаков прямо на колонну красноармейцев устремился огромный серый самолет с черными крестами на крыльях, за ним другой, третий…
Саша уловил, как от первого самолета отделился и стремительно понесся к земле, увеличиваясь на глазах, продолговатый черный предмет… Тяжело, со свистом бомба упала в стороне от дороги, вздыбив вверх густой черный фонтан земли и дыма. Вместе с землей взметнулись и разлетелись далеко по сторонам обломки разбитого в щепы сарая. Вторая бомба упала на дорогу, в самую гущу людей…
Когда вражеские самолеты, обстреляв из пулеметов шоссе, улетели и вдали затих гул моторов, мать и сыновья, бледные, перепуганные, вылезли из придорожной канавы, отряхивая с себя землю. Пахло дымом, гарью. Слышалась резкая, отрывистая команда. Подъехавшие санитарные Повозки подбирали раненых.
Молча, с посеревшими лицами прошли Чекалины мимо огромной воронки, разворотившей шоссе. Из осыпавшейся земли торчали окровавленные обрывки шинелей, обломки винтовок, разбитые колеса, повозки… А в стороне, на почерневшей от грязи луговине, лежали сложенные санитарами в ряд трупы красноармейцев.
— Мама! — прошептал Витюшка, прижимаясь к Надежде Самойловне. — Мама!..
Когда они поднялись на бугор, мать остановилась, посмотрела на Сашу.
— Иди, сынок… — глухо сказала она. — Иди. Не провожай больше… Мы сами дойдем…
— Ладно, мама. Я пойду, — покорно согласился, Саша, не узнавая своего голоса.
— Твой костюм я в чемодане под ветлой зарыла. Нужно будет — возьмешь.
— А зачем он мне, мама?
«В самом деле, зачем он ему?» — подумала мать, но она не могла в эту минуту не говорить. Хоть что-нибудь говорить, только не молчать.
— Посматривай за отцом… Рассеянный он. А теперь и вовсе…
— Ладно, мама, посмотрю.
Саша еще ниже опустил голову, а она тихо, словно боясь обидеть его, попросила:
— Береги себя…
Порывисто обняв Сашу, она подхватила свой узелок и, не оглядываясь, пошла по дороге. За ней, так же крепко обняв и поцеловав брата, поплелся Витюшка.
Саша постоял, посмотрел, как мелькал за кустами белый платок на голове матери, и пошел обратно.
Впереди, где-то далеко, снова загромыхали пушки. Приостановившийся было поток повозок и людей опять потянулся по дороге. А вдали все гремело, глухо и грозно…
Саша медленно, в глубокий задумчивости вернулся в опустевший дом. Постоял у крыльца, обошел вокруг. Заглянул в сарай, где хранились дрова и разная рухлядь. Потом поднялся на крыльцо, открыл дверь. Стояло все в комнатах на своих местах — комод, диван, кровати, стол, стулья. Торопливо тикали ходики на стене. Висели на окнах старые занавески. И все-таки комнаты имели уже нежилой вид. На полу валялись обрывки газетной бумаги, тряпки, раздавленная яичная скорлупа. С кровати были убраны подушки и одеяла, со стола снята скатерть. И шаги в комнате звучали как-то непривычно, глухо…
Саша подошел к полочке, где лежали его книги. Мать говорила — убрать бы их, но он так и не убрал ни одной. Тут были «Мертвые души» Гоголя, полное собрание сочинений Пушкина, «Как закалялась сталь» Островского, «Пятнадцатилетний капитан» Жюля Верна, «Три мушкетера» Дюма.
На столе стопкой лежали технические журналы по радио и учебники по электротехнике. Среди них Саше попалась его любимая толстая тетрадь в голубом переплете, в которую он записывал свои мысли, понравившиеся цитаты из книг, загадки, пословицы. Медленно листая тетрадь, Саша читал:
«Все минет, только правда останется» (ст. русская пословица).
«Человеку всегда хватает времени, если он умеет с ним обращаться».
«Объем Солнца в 600 раз больше объема всех планет, вместе взятых».
«Самая ближайшая к нам звезда Альфа находится в созвездии Центавра. Расстояние до нее 4 с лишним световых года (300 тысяч километров-1 секунда)».
«Самое дорогое у человека — это жизнь. Она дается ему лишь один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…» (Н. Островский).
«Хорошая книга „Тарас Бульба“ Гоголя. Особенно то место, где Тарас покарал своего сына за измену родине».
«Мужественный человек не тот, кто совершает чудеса храбрости, а тот, кто мужественно выполняет все маленькие дела своей жизни».
«Любите его (будущее), стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести..» («Что делать?» Чернышевского).
«Ленин любил приводить в пример слова Писарева (известный критик) о мечте, толкающей будущее».
«Ленивый человек всегда завистлив».
«Человек должен уметь пользоваться своими способностями, чтобы они не иссякали, а развивались гармонично» (М. Горький).
Дальше шли пословицы и загадки. Потом снова выписки из Горького, Пушкина… И тут же был список книг, которые Саша наметил прочитать во время каникул.
В списке значились: «Обломов» и «Фрегат „Паллада“» Гончарова, «Клим Самгин» М. Горького, «Студенты» и «Инженеры» Гарина, «Сказки» и «История одного города» Салтыкова-Щедрина, «Былое и думы» Герцена, «Хождение по мукам» А. Толстого, «Цусима» Новикова-Прибоя, «Записки Пикквикского клуба» Диккенса…
Саша закрыл тетрадь. «Взять, что ли, с собой?» — подумал он. Но потом положил тетрадь вместе с книгами.
Собрав книги и журналы, Саша связал их бечевкой и отнес на чердак. У отца в большой комнате тоже были книги: «Справочник рыболова», «Руководство по пчеловодству». У матери остались лежать на этажерке старые конспекты по истории партии, разные брошюры. Все это Саша тоже завернул в газету, связал и спрятал на чердаке.
Так он медленно обошел все комнаты, внимательно вглядываясь в каждую остающуюся на своем месте вещь, в то же время думая, далеко ли ушли мать и братишка и успели ли они выйти с шоссе на проселочную дорогу: там самолеты не бомбят…
Побывал в чуланчике, где он обычно паял, чинил, строгал, ремонтировал предметы домашнего обихода. Выпустил из клеток кроликов. Кролики, громко стуча лапками, побежали на огород.
«Как это Витюшка про них забыл?» — подумал Саша, выходя во двор.
По двору мирно расхаживали куры. На кого-то сердился и ожесточенно цапал землю петух.
— Глупый… — сказал ему Саша. — Не чуешь, что немцы идут… Отец собирался всех вас порешить, да в спешке позабыл… Живите… Только прячьтесь получше…
Откуда-то появился пропадавший последние дни, всеми забытый кот Мурзик и стал ластиться к Саше, безмятежно жмурясь.
Саша погладил его. Разом нахлынула на сердце тоска. Даже стало трудно дышать.
— Бедненький… Остаешься… — прошептал он, лаская Мурзика, чувствуя, как у него разом пропал голос. — А ты не сиди дома. Уходи тоже в лес. Хочешь, я тебя с собой возьму? Нет… Лучше жди меня здесь.
Внезапно за окном, так что зазвенели стекла и распахнулась форточка, гулко прокатился взрыв, за ним — другой. Саша выскочил на крыльцо. Клубы черного дыма поднимались над окраиной города. Это наши взрывали временно налаженный мост на реке и нефтебазу МТС. Столб дыма висел над рекой, медленно оседая и рассеиваясь. Заморосил мелкий дождь, и на улице, осыпанной бурыми листьями, стало еще более уныло.
