Василий Смирнов - Саша Чекалин
«А где же наши самолеты? — думал Саша. — Почему они не вступают в бой?» Было ему до слез обидно. И невольно возникло такое ощущение, словно фашисты находились совсем рядом и вражеские войска вот-вот вступят на улицы Лихвина.
— Боязно все-таки, — криво улыбнулся Якшин, выглядывая из подъезда. — Добрались и до нас… разве остановишь такую силу… — Лицо у Яншина внезапно оживилось, подобрело. — Так, что ли, молодой человек?..
Саша ничего не ответил, сразу помчавшись к сборному пункту истребительного батальона.
Вдали, над железнодорожной станцией, уже поднималось густое черное облако дыма.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
То, что еще недавно казалось очень отдаленным и даже невозможным — чтобы вражеские войска могли дойти до небольшого мирного городка на берегу Оки, отстоявшего за тысячу километров от пограничной полосы, — произошло в несколько дней.
Не было никакого сражения, пушки и пулеметы не стреляли, а вырытые заранее на возвышенных, удобных для обороны местах окопы остались пустыми и необжитыми; фашистские полчища где-то стороной прорвались вперед, перерезали железную дорогу, и сразу же город заполнили отходящие войсковые части, обозы…
Всю ночь и весь день на разбухших от недавних дождей дорогах тарахтели повозки, урчали автомашины, громыхали орудия. Жители города тревожными взглядами провожали колонны грузовиков, медленно ползущие обозы беженцев с несложным домашним скарбом на ручных тележках. Размешивая липкую осеннюю грязь, по шоссе шла пехота. Было много раненых, их везли на машинах, на телегах, а легкораненые шли пешком.
Издалека доносились глухие звуки канонады. Люди прислушивались, вступали в разговоры с беженцами, с ранеными. В душе у них еще тлела надежда — бьются наши войска! Может быть, остановят врага, не пустят дальше…
И днем и вечером на улицах теперь толпились люди, смотрели на дальние зарева, от которых небо краснело, словно набухало кровью.
Истребительный батальон в эти дни на операции не выезжал. Все были заняты спешной эвакуацией города и района. Но Саша не мог, ничего не делая, сидеть дома. Вместе с Митей Клевцовым он отправился к Тимофееву, надеясь получить какое-нибудь боевое задание.
Но Тимофеева там, где он должен был находиться оказалось. Они долго ждали. Попробовали обратиться к Коренькову, но тот нетерпеливо отмахнулся от ребят. Его все время осаждали какие-то военные, отрывали телефонные звонки.
Отчаявшись дождаться Тимофеева, Саша и Митя отправились в райком партии. Здесь тоже было шумно и людно, во всех комнатах толпились колхозники, военные, эвакуированные. И все чего-то настойчиво требовали, чего-то добивались, кого-то разыскивали.
Саша слышал разговоры про транспорт для отправки больных, про не вывезенные еще запасы зерна на складах, про вражеских парашютистов, якобы появившихся в тылу за городом.
— Хоть бы нас отправили куда-нибудь… — сердился Митя, отчаявшись пристроиться к какому-нибудь делу.
Добрались ребята и до секретаря райкома. Но поговорить с ним все не удавалось.
Калашников на ходу подписывал какие-то бумаги, распоряжался погрузкой на военные автомашины беженцев — женщин и ребятишек. Вскоре он уехал, но быстро вернулся.
Саша встречал Калашникова в эти дни в разных концах города — то на переправе через реку, то во дворе школы, над которой еще реял большой белый с красным крестом флаг, то у складов райпотребсоюза. По-прежнему одетый в полувоенный костюм, в фуражке с красной звездочкой, он неторопливо и негромко давал какие-то указания, только изредка повышая голос.
Саша и Митя все-таки разыскали Тимофеева. Он был в запыленном старом плаще и забрызганных грязью сапогах. Лицо его осунулось, отливало желтизной.
Выслушав ребят, он нахмурился и кратко приказал:
— Находиться дома до особого распоряжения. Кто хочет эвакуироваться — напишите заявление. Задерживать не буду.
— Ну, ты как? — спросил Митя, когда они вдвоем шли от Тимофеева, растерянные и немного обиженные этим разговором. — Ты остаешься?
— А то как же? — удивился Саша.
Они пошли по людной, загроможденной подводами улице. У обоих на сердце было тоскливо. Оба не знали, что делать в общей суматохе.
— Ваши не эвакуируются? — спросил Саша, подразумевая мать, сестру и младшего брата Мити.
— Нет, — буркнул Митя, насупившись и думая о чем-то своем.
Из двухэтажного особняка, где помещалось отделение Госбанка, грузили на машину папки с бумагами, суетливо бегали по лестнице девушки — служащие банка. Напротив, в продовольственном складе, раздавали населению муку, там толпилась небольшая очередь.
Ребята подошли ближе.
— Нам, что ли, тоже встать?.. — пошутил Саша.
— Будете за мной. — строго предупредил Сашу пожилой, с раскрасневшимся лицом мужчина из очереди.
— Тоже… мыльная душа из бани… — проворчал Митя, узнав Якшина. — Два мешка с собой захватил. Обрадовался даровому хлебу… Все подонки теперь вылезут.
— Откуда ты его знаешь?.. — спросил Саша, отходя от очереди.
— Знаю… Живет как бирюк… Недалеко от нас… — Митя не успел объяснить.
Навстречу ребятам попался боец истребительного батальона, ровесник Мити, Алеша Ильин. Здоровый черноволосый парень казался растерянным, хотя внешне бодрился.
— Ну как, орлы? — спросил он, здороваясь. — Что делать-то будем?
— Партизанить пойдем, — бодро отозвался Митя. Из-под шапки у него задорно выбивался клок русых волос, брюки были неровно, складками засунуты в сапоги со сбитыми каблуками.
Втроем они зашли в райком комсомола. Оттуда увезли уже все дела, на полу валялись обрывки бумаги, белели пустые полки в настежь раскрытых шкафах. В передней большой комнате расположилась группа легко раненных красноармейцев в грязных, измятых гимнастерках. Тут же в углу лежали их шинели и вещевые мешки.
Возле раненых суетилась Люба Пахомова — девушка из соседней, железнодорожной школы. Весной она окончила десятилетку и с первых дней войны работала сестрой в местной больнице.
— Ребята, принесите воды, — порывисто откидывая назад волосы, попросила Люба.
Саша торопливо спустился вниз и принес ведро воды. В помещении пахло йодом и еще чем-то тяжелым, неприятным. Прибежали Витюшка и с ним Славка и Генка, очевидно помогавшие Любе, и, перебивая друг друга, сообщили, что за ранеными пришла машина. Вслед за ними на пороге появилась Чернецова, одетая в новый синий ватник и кирзовые сапоги. Красноармейцы, поддерживая друг друга, потянулись вниз. Вместе с ними ушла и Люба.
Чернецова, приветливо кивнув ребятам, торопливо прошла к себе в кабинет. Витюшка, Генка и Славка прошмыгнули за ней.
— А нас почему не мобилизуют? — срывающимися от волнения голосами дружно заговорили они, подвигаясь вперед. — Почему на нас, пионеров, мало обращают внимания?..
Дальше Саша не слышал. Витюшка сердито захлопнул, дверь перед его носом.
— Ого! Боевые орлы, — засмеялся Алеша. Комсомольцы, переглядываясь, улыбались, всех развеселил петушиный задор пионеров.
Саша решительно открыл дверь.
— Мы уйдем с нашими войсками, — обиженно говорил Генка. — За людей нас не считают. Какие же мы пионеры…
Чернецова, засунув руки за ремень гимнастерки, нетерпеливо хмурила брови, но в глазах ее мелькали веселые искорки.
— Вижу, по одному делу? — спросила она, взглянув на Сашу и его приятелей. — Работы себе не найдете? А сейчас колхозники из нашего района скотину эвакуируют. Чтоб помочь на переправе — не догадались?
— Мы хоть сейчас, — оживленно загалдели пионеры, — был бы только приказ райкома.
— Мы тимуровцы, — объяснил Витюшка, — у нас военная дисциплина…
— А потом опять придем к вам… — угрожающе заявил Генка, устремляясь вслед за приятелями.
Комсомольцы стояли, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Чернецова подошла к ним.
— Есть решение райкома комсомола, — она посмотрела каждому в глаза, — Чекалин, Клевцов, Ильин… остаются здесь…
Неожиданно за окном затрещала ружейная перестрелка. На небольшой высоте из облаков вынырнули три огромных темно-серых вражеских штурмовика и, пронзительно завывая, промчались над крышами домов.
Бомбить город они не стали и улетели дальше, за реку. Но поднявшаяся на улице паника улеглась не сразу: по дощатым тротуарам бегали какие-то растрепанные женщины-беженки, разыскивая своих детей. Из подъездов домов настороженно выглядывали люди.
— Проклятые!.. — грозили они кулаками в сторону улетевших фашистов.
Пожилая женщина в рваной жакетке, опустившись на ступеньки крыльца, исступленно зарыдала…
Выйдя из райкома, ребята увидели: из жителей все, кто мог, уходили и уезжали с войсками. Те, кто оставался, суетливо прятали свои вещи на задворках, — снимали занавески с окон, меняли обстановку, вытаскивая с чердаков и сараев старую, ломаную мебель, стараясь сделать свои жилища как можно более мрачными, неприглядными. Даже малыши носились со своими игрушками и тоже прятали их кто в сарае, кто в застрехе под крышей, на чердаке.
