Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-4
Вторым гражданским лицом в котельной был электрик Отго Шульце. Отто рассказал мне, что до прихода национал-социалистов к власти в 1933 году он был членом компартии. В «красном Велдинге», рабочем районе Берлина, он открыл магазин, в котором в тяжелые годы экономического кризиса и массовой безработицы рабочие по доступным ценам и на благоприятных условиях могли приобретать одежду и другие текстильные товары.
После прихода Гитлера к власти Отто был арестован и посажен в концлагерь. Отсидев срок, он вышел на свободу, а начало германского вторжения в пределы СССР в июне 1941 года застало его пехотинцем в армии. Лето и осень он воевал на смоленском направлении и в Крыму.
В занятых немцами советских областях его поразила нищета населения. В представлении немецких коммунистов СССР был «рабочим раем».
В Крыму начальство дозналось о коммунистическом прошлом Отто, и в жизни его произошел перелом. Нет, его не загнали в штрафной батальон, где вместе с другими штрафниками он был бы послан расчищать своими телами минные поля для наступающей пехоты. Такое гениальное по своей простоте решение боевой задачи не приходило в голову германским фельдмаршалам, и лавры новатора в этой области целиком и полностью принадлежат маршалу Г.К. Жукову. Отто ожидало более суровое наказание. Исходя из положения, что служба в германских вооруженных силах и особенно на фронте, является самым почетным служением отечеству каждого порядочного немца, Отто Шульце был признан недостойным этой чести, и его изгнали из армии. Отто вернулся в Берлин и устроился на место электрика в военном городке в Берлин-Кладов.
Выпучив глаза, слушал я невероятную для всякого, кто был знаком с советскими методами обращения с «классовыми» врагами, историю, в правдивости которой не приходилось сомневаться.
Только один раз видел я Отто по настоящему испуганным, когда вышел из строя центральный электрогенератор. Отто опасался, что его, как бывшего коммуниста, обвинят в саботаже и арестуют. Но и эту беду пронесло. Что и говорить, ему действительно повезло. За 12 лет национал-социалистического режима в Германии было казнено 20000 коммунистов, более половины казненных за оппозицию режиму немцев.
Третьим гражданским немцем был старший мастер котельной («Кессельмайстер»), плотный и не очень щедрый на слова берлинец лет 45-ти. В разговорах со мной он сетовал на войну, которая прервала рост благосостояния рабочих. «Перед началом войны наши жены стали одеваться в меха», — рассказывал он мне. «Меха для жены» были в его сознании высшим критерием экономического процветания и преодоления пропасти между богатыми классами и рабочими. Я слушал и удивлялся. Так было в Германии. А ведь по рассказам моих товарищей, принявших участие во французском походе в 1940 году, французы жили еще лучше немцев.
«Почему же русским с их богатейшей страной так страшно не повезло?» — задавал я себе неотступный вопрос.
Работать с немецкими рабочими было легко, и мы — три немца и шесть русских, бесперебойно снабжали горячей водой, а зимой и отоплением, весь военный городок со зданиями и бараками казарм, больницей, столовой для солдат и унтер-офицеров и офицерской столовой. Нормы довольствия для офицеров и солдат были одинаковы.
В котельной я работал до полудня, а после обеда отправлялся в коттедж, в котором поселился после нашего переезда в Берлин обер-цальмайстер Вильгельм Кляйнгарн, военный чиновник по хозяйственным делам (его звание соответствовало званию обер-лейтенанта). Чем он заслужил такую особую привилегию, я не знаю. Был он человеком исключительной инициативы по «организации» (было тогда такое выражение) редких в то время товаров. Однажды наш адъютант уехал по служебным делам во Францию. Вскоре на один из берлинских вокзалов прибыли с военным составом большие ящики, которые мы перегрузили на наши грузовики. На ящиках большими буквами было написано: «Осторожно! Важная аппаратура связи». В больших ящиках оказались меньшие ящики с шампанским. Конечно, мы шампанским поделились и со штабом полка.
Обер-цальмайстер Кляйнгарн был высоким, очень полным и представительным мужчиной с орденом Немецкого Креста в Золоте на правой стороне мундира. Был он добродушен и большой жизнелюб. Говорили, что он пользовался успехом у женского персонала городка. Не знаю. Я не видал. Но когда из г. Фленсбурга к нему приезжала жена, весь коттедж украшался цветами.
В мои обязанности входило содержать коттедж в чистоте и порядке. Вместе с ключами к коттеджу в моем распоряжении были также ключи к небольшому складу, где сохранялись старые выходные мундиры из добротного сукна и также привезенные из Киева водка и папиросы. Папиросы оказались очень ценным средством оплаты услуг. Отто Шульце познакомил меня с мастерами, которые работали в портняжной и обувной мастерских военного городка. Рабочим я очень понравился. На их вопрос, что я могу сказать о системе в Германии сравнительно с системой в России, я прикинулся дурачком и с невинным видом ответил: «Все жульничество!» Дружный хохот всей мастерской наградил меня. Очевидно, рабочие разделяли мое мнение. С тех пор мне не нужно было долго ожидать окончания починки обуви или белья. Больше того, благодаря папиросам, я стал щеголять, к величайшему изумлению моих немецких товарищей, в новехонькой форме. В 1944 году новая форма выдавалась только солдатам, идущим на фронт и рекрутам. Мои товарищи не знали тайны ключей.
Кроме всего прочего, в гостиной коттеджа обер-цальмайстера стоял радиоприемник с диапазонами коротких волн. Во время уборки коттеджа я засекал станцию с позывными барабанных ударов — «бум, бум, бум». Вслед за ними раздавался голос на немецком языке: «Здесь Лондон, здесь Лондон».
Советские радиостанции я не любил слушать: они передавали всю ту же набившую оскомину пропаганду, густо подбитую патриотическими призывами. Хороши были музыкальные передачи, военные и народные песни и очень подробное указание географических пунктов, занимаемых Советской армией в наступлении. Английские передачи были наиболее объективны и интересны. В результате я был очень хорошо осведомлен о положении в мире и на фронтах. Большая карта Европы на стене комнаты, в которой я жил с моими русскими товарищами, мне очень пригодилась. На ней маленькими флажками на булавках с предельно возможной для меня аккуратностью я отмечал передвижение линии фронта. Немцы удивлялись моей осведомленности. Впрочем, может быть, и не очень. Я достоверно знал, что мои товарищи-шофера в комнате рядом с нашей тоже слушают радио Лондон. Может быть не так регулярно, как я, но все же слушают. И не боятся, зная, что боевой товарищ не предаст и не донесет.
При таком распорядке дня у меня почти всегда оставалось время вечером для чтения. Разумеется, когда не мешала воздушная тревога.
Неожиданно для себя при чтении «Майн Кампф» я столкнулся с неопределенным затруднением: мне было очень тяжело читать эту книгу. Очевидно, проблема заключалась не в достаточности моего знания немецкого языка. Я свободно читал немецких классиков. Я много раз пытался безрезультатно уяснить себе, почему с такими усилиями я передвигаюсь от страницы к странице, стараясь извлечь из текста ускользающую от меня мысль «фюрера». Внезапно в моей памяти вспыхнуло замечание Леона Фейхтвагнера в романе «Профессор Морлок», который я прочитал в русском переводе еще до начала войны, что книга Гитлера написана варварским и неудобочитаемым языком.
Авторитетное суждение писателя утешило меня. Честно признавшись себе в своей неспособности одолеть текст книги от корки до корки, я выбрал другой путь. Из помещенного в конце книги указателя имен, географических и этнических названий я выписал все страницы, где говорилось о «большевизме», «русских», «славянах» и «евреях». Для моих целей этого было достаточно.
Прочтение отобранных страниц с корнем вырвало мои последние иллюзии о предполагаемой неосведомленности Гитлера, о злоупотреблениях властью его подручными на Востоке. Нет, не было никаких перегибов власти на местах. Все, что мне представлялось обусловленным ожесточением войны, эксцессами, злой волей присланных из Берлина партийных комиссаров и не в меру ретивых военных администраторов, оказалось в действительности кропотливым осуществлением в жизни главных положений основного идеологического документа германского национал-социализма, автором которого был сам Гитлер.
Это был один из немногих случаев, когда советская пропаганда, которой мы привыкли не верить, не лгала. Да, гитлеризм нес народам России колониальное порабощение, национальное и культурное унижение, ставил своей целью превращение славян в послушный германским господам двуногий рабочий скот, который в случае строптивости можно и должно уничтожать для острастки других.
