Владимир Дубровский - На фарватерах Севастополя
«И все равно предосторожность не мешает», — решил Охрименко. Он прикрепил трос к прибору срочности с гидростатом, отошел, лег на землю, натянул трос и с силой его дернул. Приборы отсоединились, все обошлось благополучно.
— Шабаш, суши весла до вечера! — объявил Охрименко, возвращаясь к минерам. Он решил до наступления темноты больше ничего не предпринимать.
Сырой туманной ночью, вместе с матросом–минером. Охрименко рассверлил окно в корпусе мины. И когда была выдавлена овальная часть в корпусе мины. Охрименко спокойно просунул руку и на ощупь обследовал изнутри крышку горловины, где расположены приборы управления миной. Взрывного патрона не было. И все–таки Охрименко продолжал действовать осторожно. Он прикрепил к крышке трос и с почтительного расстояния сорвал крышку с места. Один за другим в темноте, как с завязанными глазами, на ощупь удалял Охрименко приборы, опустошая и потроша мину, как большую рыбу. Работа была долгая и кропотливая. Серая полоска рассвета обозначилась над Мекензиевыми горами, когда Охрименко прекратил работу. И снова он отошел от мины и лег на постланный на земле брезент. Снова надо было ожидать. Хотелось, чтобы скорее поднялось солнце. Небо с вечера было красное, и день обещал быть хорошим, солнечным. Охрименко смотрел на медленно идущие часы, на разложенные вокруг него приборы.
Но вот солнце взошло. От нагретого песка поднялись легкие струйки испарений, нагрелась на голове черная фуражка. Мина по–прежнему спокойно лежала на песке.
— Пора! — решил Охрименко. Ему не терпелось скорее, при дневном свете, заглянуть внутрь мины.
Только к полудню он вынул последний прибор. Разоружение мины было окончено. По тем приборам, которые извлек Охрименко, можно было определить, что она была и магнитной, и акустической. Это предположение Охрименко подтвердилось при подробном пристрастном осмотре приборов в кабинете контр–адмирала Фадеева.
Тайны больше не было. Охрименко сидел за столом, устало опустив плечи. Он так и не вымыл руки, измазанные в тавоте и масле. Ему бы лечь и поспать, но надо ехать на доклад к командующему флотом. А главное — найти средства борьбы с новыми минами.
На совещании у контр–адмирала пришло остроумное решение. Фадеев сказал:
— Надо озвучить магнитные тралы!
За окном светило солнце, поблескивали на столе никелированные приборы, вынутые из мины, а впереди предстояла еще более трудная работа по уничтожению новых, магнитно–акустических мин.
Глава двадцать пятая
Закончив траление мин, поиск в море подводных лодок или возвратившись из беспокойного дозора, командиры тральщиков и катеров–охотников, еще не остывшие после боя, появлялись у нас на КП под землей. Приходили и командиры боевых кораблей и транспортов, только что прибывшие с конвоем от берегов Кавказа. Они жадно расспрашивали нас о севастопольской жизни, о том, как дерется на передовой морская пехота Жидилова и Потапова, как действует батальон автоматчиков смелого капитана 2 ранга Владимира Шацкого, как грохочет вся избитая снарядами, засыпанная осколками бомб, как листьями а листопад, тяжелая тридцатая батарея капитана Александера.
Командир подводной лодки «Малютка» среднего роста, с черной блестящей бородой капитан–лейтенант Грешилов, вернувшийся в Севастополь после выполнения боевого задания, рассказывал, как недавно встретил у колоннады Графской пристани приехавшего с передовой офицера.
Верхом на лошади, в сопровождении ординарца, он имел лихой вид в сдвинутой на затылок черной подводной пилотке, с автоматом на груди и с нашивками капитана 2 ранга.
— Привет морякам! — весело сказал он, обращаясь к Грешилову, и тот узнал своего сослуживца, бывшего командира подводной лодки, ныне командира батальона автоматчиков капитана 2 ранга Владимира Шацкого.
Мы расспрашивали прибывших на КП командиров кораблей о походах «голубой молнии» — так называли лидер «Ташкент», этот неуязвимый корабль под командованием неукротимого Ерошенко, прорывавшийся в блокированный Севастополь и ускользавший от звездных налетов немецкой авиации. О том, как в шторм и туманы ведут в Севастополь грузовые транспорты бывалые капитаны, о том, как немецкие торпедоносцы охотятся за плавучими госпиталями. Сюда же, на КП, поступали данные и от нашей зенитной плавучей батареи № 3.
Севастопольцы называли плавучую батарею «неуязвимой» или батареей «не тронь меня». Она успешно отбивала все атаки вражеской авиации. Происхождение и устройство этой батареи было необычным.
Перед войной в Севастопольской бухте на воде мирно покачивалось странное плавучее сооружение, похожее на аккуратно отсеченную гигантским ножом часть корпуса корабля. Видны были вторые палубы, водонепроницаемые переборки и отсеки. Этот корабельный отсек предназначался для испытаний торпед.
С началом войны на железную коробку пришли клепальщики и автогенщики, артиллеристы и электрики. Умелые руки рабочих Морского завода создали из отсека несамоходный корабль, вооружили его мощными пушками и зенитными автоматами. Там, где были гулкие пустые отсеки, появились кубрики для матросов, артиллерийские погреба, своя электростанция и пост управления — боевая рубка и камбуз. Выкрашенная в шаровый цвет, с задранными стволами пушек и зенитных автоматов и развевающимся на мачте военно–морским флагом, батарея была установлена на плаву на самом бойком месте, на внешнем рейде, перед входом в Севастопольскую бухту. Она первой должна была встречать воздушных пиратов.
В первый же день стоянки плавбатареи на открытом рейде состоялось ее боевое крещение. Чуть только наступили сумерки, с моря появилась группа «юнкерсов». Они направились курсом на входной фарватер для постановки магнитных мин. И вдруг неизвестное плавучее сооружение открыло по самолетам кучный огонь. Строй самолетов был нарушен, мины посыпались вразброд и не достигли фарватера, а головной «юнкерс» задымил и, резко снижаясь, зарылся в воду.
Некоторое время плавбатарея выполняла поставленную перед ней задачу. Однако ее местоположение оказалось неудачным. Плавбатарея стояла, как остров, ее надо было охранять от подводных лодок противника, от штормовых непогод, которые срывали ее с якорей и от других неприятностей. Между тем аэродром, где работали летчики генерала Острякова, требовал надежного прикрытия с моря и воздуха. В районе аэродрома все время появлялись в воздухе фашистские самолеты. Взлет и посадка на этом аэродроме стали более сложным делом, чем ведение воздушного боя. Плавучая зенитная батарея была отбуксирована к берегу и для устойчивости посажена плотно на грунт в районе аэродрома.
Фашисты вначале не желали всерьез принимать во внимание эту батарею и по–прежнему нападали на аэродром и пытались безнаказанно минировать фарватер, но меткий огонь «плавучей» расстраивал их боевые порядки и заставлял поворачивать вспять.
Морские летчики генерала Острякова, умевшие драться над сушей и над морем, в свою очередь зорко следили за своей соседкой и не раз отгоняли от нее фашистские самолеты. И катера–охотники, заметив налет авиации на батарею, не ожидая команды, самоотверженно помогали ей, открывая огонь.
Оставив плавбатарею, фашисты набрасывались на катер–охотник. Тот, продолжая вести огонь, маневрировал, меняя курс и скорость. Иногда катер стремительно выходил на ветер и, распустив шлейф дымовой завесы, прятался сам и закрывал плавбатарею.
На плавбатарее жили замечательные моряки–артиллеристы. Эта плавучая крепость с палубой, переборками и каютами, как на настоящем корабле, с погребами боезапасов, с мощными орудиями стала для них родным домом, который они не хотели менять ни на что другое.
Изредка кто–либо из офицеров плавбатареи попадал к нам на КП: ведь плавбатарея № 3 входила в состав нашего соединения. И флагманский штурман Иван Иванович спрашивал прокопченного молодого артиллериста с желтыми, прокуренными усами:
— Ну, как там у вас, не скучно?
— Некогда скучать, — лаконично басил артиллерист, — в день по десять атак отбиваем! Вот снаряды надо подбрасывать регулярно, — обращался он к флагарту Федоренко, — да и табачку не мешало бы. — И тянулся к открытому портсигару.
Разговаривая с ним, надо было кричать погромче, так как артиллеристы батареи быстро становились глухими. Сказывалась не только ежедневная и частая стрельба, но я то, что батарея от выстрелов пушек вся вибрировала и гудела, или, как говорили матросы, сидящие в погребах и под верхней палубой, «старушка играла, как гитара».
На эту плавбатарею в конце мая прибыла партийная комиссия соединения.
Был тихий теплый день, когда легковая автомашина остановилась у берегового КП плавбатареи. Приехавших — полкового комиссара Бобкова и членов партийной комиссии — встретил комиссар плавучей батареи Нестор Середа.
