Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-3
Было усилено наблюдение: кроме сменяющихся наблюдателей, никто не должен был высовываться из окопов. Никто и не высовывался.
Где-то к полудню наблюдатели установили какое-то движение в лесу. Ясно, что титовцы уже появились и перед нами. Будут ли они нас сразу атаковать (если они нас уже обнаружили), или будут действовать мелкими группами в целях разведки? Нам все это неизвестно, но меры мы приняли: никаких хождений, никаких разговоров, никаких сигарет.
Разыскиваю Михаила. Он стоит, пригнувшись, в стрелковой ячейке, голова в каске, утыканной веточками и травой, над бруствером.
— Ну, что там? — спрашиваю шепотом.
— А вот, смотри, только потихоньку, — отвечает он и уступает мне место.
Смотрю и вижу: на опушке леса стоят во весь рост, нисколько не маскируясь, два человека и смотрят в нашу сторону.
— Слушай, — говорю я, — давай я сейчас одного из них сниму одним выстрелом, вон того, который справа, повыше.
— А ты что, снайпер?
— Не снайпер, но уже в седьмом классе имел взрослый Ворошиловский стрелок второй ступени. И чемпионом школы сколько лет был. Не промахнусь.
— Оно, конечно, соблазнительно. Уж очень нахально выперлись. Но не надо. Все-таки, по-моему, они нас еще не обнаружили. А это нам дороже, чем какой-то один нахал. Он нам еще попадется.
Не надо, значит не надо.
Проходит часа три. Всем уже надоело вот так таиться без звука, а курящим — тем и вовсе никакого терпежу. Степан сидит на земляной ступеньке и тихо, но яростно матерится.
— Идут, — это наблюдатели.
Пробегает по окопу один из урядников. Команда — стрелять только по команде, пулеметчикам и автоматчикам не стрелять совсем. Значит, взводный хочет схитрить, пусть считают, что здесь небольшая, вооруженная только винтовками, группа казаков. А там видно будет.
Занимаю место, кладу винтовку на бруствер, сквозь жиденькую листву небольшого кустика смотрю. Шесть человек жидкой цепочкой, держа наготове оружие, медленно приближаются к нам. Это значит у титовцев часто применяемая тактика — обнаружить позиции противника, установить его огневые точки.
— Огонь!
Частая винтовочная трескотня, двое из титовских разведчиков падают сразу, остальные стремглав бросаются назад, еше один падает перед самым лесом, но поднимается, видимо, ранен, и хромая, скрывается в лесу.
И сразу из леса начинается шквальный огонь. Сильный, но бесполезный. Титовцы узнали, что казаки есть, но хорошо замаскированную позицию не обнаружили и стреляют наугад. Шуму много, свисту много, но никакого урона они нам пока не наносят.
Мы, опять же по великой хитрости, винтовочной стрельбы сразу не прекращаем, а медленно-медленно снижаем ее интенсивность, и минут через десять прекращаем совсем. Пусть думают, что хотят. Может, поверят, что они своим огнем ураганным уничтожили эту жалкую горстку казаков с одними винтовками, и сдуру решаются на что-нибудь этакое.
Решаются. Еще минут десять и стрельба с их стороны прекращается, причем сразу видно, по команде.
Начинается самое противное — ждать. Михаил проходит по окопам и всем говорит: стрелять только по команде, огонь должен быть внезапным и дружным. Легко сказать. Чтобы он был внезапным и дружным, каждый боец должен быть в полной готовности к началу стрельбы в любую секунду, а для этого он должен все время стоять, держа в руках оружие, никуда не отвлекаясь. А раз мы не знаем, когда атака начнется, то как мы все можем постоянно стоять с оружием в руках? Сколько это? Час, два часа, десять? Если же не стоять вот так наготове, то можно и опоздать. Расстояние больно маленькое, его можно преодолеть за 20–25 секунд, и за это время нужно успеть открыть дружный и точный огонь.
Стою. Проходит час — стою. Начинается второй, Михаил вновь проходит по окопам, разрешает некоторым казакам посидеть на дне окопа. Мне сказал: третью часть, будем по очереди отдыхать.
И тут почти сразу ожидаемая атака. Из леса вышло человек пятьдесят, и быстрым шагом развернутой цепью двинулись в нашу сторону. Идут, потом побежали. Команда: «Огонь!» Загремело, затрещало, забубухал наш «Максим». Для противника это сразу стало, ясно, полной неожиданностью, титовцы заметались, забегали, какие-то крики, кто упал, кто залег в траве, открыли ответный огонь, но жидкий и неубедительный. А мы продолжаем, хотя теперь видим их в траве гораздо хуже. И вот они не выдерживают и бегут назад в лес. Не все, конечно.
Мы прекращаем огонь, оставляем только один дежурный пулемет, который время от времени прохаживается длинными очередями по опушке леса и по лежащим в траве, неизвестно — живым или мертвым. Из лесу тоже отвечают.
Итак, первый блин был для нас вовсе не комом, хотя все мы прекрасно понимали, что этим дело не кончится. Часа через два титовцы предприняли еще одну атаку, но она была какой-то вялой, и была отбита без особого труда.
Мы опасались ночных атак: малое расстояние и высокая трава были причиной этих опасений. Почти всю ночь казаки, не скажу, чтобы совсем не спали, но все время были в какой-то готовности, что даже и не поймешь, сон это или нет. А движение какое-то на той стороне было. Сколько мы ракет осветительных потратили, не счесть, особенно перед рассветом.
С утра, установив очередность, уже спали по-настоящему. Я не буду описывать очередные атаки — все они одинаковы, если их результат тот же. В этот день была только одна атака, отбили ее легко, а главную роль в этом сыграл «Максим». Думается, это определили не только мы.
За эти два дня у нас не было никаких потерь, хотя стрельба с той стороны была временами очень жаркой. А ночью случилась большая беда. Вдруг раздался грохот взрывов, сразу затем ракеты, стрельба, какие-то метнувшиеся в траве темные тени. Оказывается, несколько подобравшихся титовцев забросали гранатами пулеметное гнездо с «Максимом», все трое пулеметчиков погибли, был поврежден и пулемет: пробит во многих местах кожух, что-то стало с механизмом протяжки ленты.
Положение наше между тем ухудшалось. Лобовых атак больше не было, но мы предполагали, что справа от нас, где, как я уже говорил, стыка ни с какой казачьей частью не было, нас могли обойти по глубокой, заросшей густым кустарником лощине. Михаил и днем и ночью посылал туда, в огород, двух-трех казаков для наблюдения, но с этого огорода что-либо увидеть было невозможно, но услышать вполне: кто-то кашлянул, что-то звякнуло. Пока ничего не обнаруживалось, но должны же они когда-нибудь сообразить.
Днем нам прислали новых пулеметчиков, тоже троих. Они осмотрели пулемет и заявили, что стрелять он может, только понемногу, так как он теперь без водяного охлаждения. Кроме того, будет постоянно заедать лента, и ее все время нужно будет поправлять, что, конечно, не дело. Им приказано при отходе с этой позиции пулемет не брать, а уничтожить или окончательно испортить. Так, значит так.
День и ночь прошли спокойно, если не считать, конечно, обыкновенной стрельбы, которая ни нам, ни им никакого вреда не приносила, хотя в отношении титовцев это под вопросом — мы все-таки в хороших окопах, а они просто в лесу, даже если и окопались, то все равно не то, что у нас.
Ночью мы с Михаилом, приказав нашим дежурным наблюдателям не светить ракетами, отправились на тот самый пресловутый огород, спустились ниже по склону, поближе к подозрительному кустарнику и лежали тихо- тихо минут двадцать, тщательно прислушиваясь к ночной тишине. Тишина, ясное дело, на передовой понятие относительное, все равно где-то стреляют, где-то шумят. Лежим, что-то слышим, то так и не поняли: то ли действительно кто-то через кустарник пробирается, то ли ветер в ветвях шелестит.
С тем и вернулись.
Днем получаем приказ об отходе. Мне опять достается «маленькое, но ответственное поручение»: с уходом взвода я с моими тремя орлами и пулеметным расчетом через полчаса должен выдвинуться на тот самый склон, открыть огонь по все тому же кустарнику, израсходовать весь пулеметный боезапас, а затем окончательно испортить пулемет и догонять наш эскадрон и вообще все наше казачье войско.
Тихо, тихо, тихо уходит наш взвод. Мы сидим в окопах и все семеро каждую минуту смотрим на часы. Ох, и медленно идет время.
Момент наступает. Я оставляю Митю на позиции с приказом присоединиться к нам через десять минут, и мы так же тихо-тихо двигаемся по ходу сообщения, выбираемся в огород; я оставляю своих на огороде, а сам с пулеметчиками спускаюсь вниз по склону, действовать надо быстро, пулеметчики должны использовать четыре ленты, открываем огонь, в кустарнике слышны крики, там кто-то есть, пулемет работает плохо, что-то в нем стучит и лязгает, казаки матерятся и дергают ленту туда и сюда, но остановки все чаще.
А вот и над нами начинают посвистывать пули. Стреляют не из «нашего» кустарника, а от противоположного склона, это очень далеко.
