Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-3
У нас были потери: один казак был тяжело ранен, и его обязательно нужно было переправить на «Большую Землю», и для этого начали сооружать волокушу из куска плетня и одеялами. Еще один был ранен легко, но решил, что лучше остаться здесь, чем ночью ползти под огнем.
У нас начала обнаруживаться напряженность с боеприпасами, нужно было приберегать патроны, расход гранат был пока невелик.
За ночь титовцы предприняли несколько попыток подползти поближе и попробовать достать нас гранатами, но гранаты рвались, не долетая до наших окопов — шуму было много, а толку ничуть. Мы тоже отвечали гранатами, и, думаю, более успешно — ясно, что, стоя во весь рост в окопе, гранату бросишь дальше, чем лежа и вжавшись в землю.
Хотя ночь прошла в сплошном беспокойстве, и каждый человек был на счету, Михаил отправил трех казаков с волокушей, чтобы перетащить в безопасное место нашего раненого. Две зеленые ракеты оттуда, с «Большой Земли» сообщили о благополучном исходе этого опасного путешествия.
Третий день начался с неприятного сюрприза: у противника появилась артиллерия. Это была, по всему, небольшая пушка, что-то вроде нашенской сорокапятки, и установлена она была все время так, что ее снаряды попадали в левые передние углы всех наших домов. К концу всей этой нашей эпопеи все эти углы были разбиты, а на крышах не осталось ни одной черепицы — уж очень чувствительна эта строительная конструкция ко всяким военным воздействиям. Порядком пострадали и всяческие дворовые постройки.
Мы, после некоторого замешательства, быстро убедились, что эта самая артиллерия не приносит нам никакого вреда, а только действует на нервы, да еще здорово огорчит хозяев этих домов, когда они вернутся к родным очагам.
Главный же наш супротивник, в лесополосе, весь день не проявлял особой активности, только время от времени усиливал стрельбу, на которую мы отвечали слабо, приберегая патроны.
Следующий день был самым тяжелым, крепко досталось и мне, грешному. Утром, после в среднем спокойной ночи, половина взвода отправилась по домам отдохнуть и само собой, подкрепиться. Нас было четверо в этом уже ранее облюбованном доме. Чтобы не затевать никаких кашеварных технологий, утолить голод можно было единственным способом — достать с чердака висящие там копченые окорока. Предприятие это было не совсем безопасным, лестница на чердак была в коридорчике, наружная стена которого была уже разрушена, а сам чердак был без единой черепицы, а та зловредная пушечка продолжала регулярно посылать в нашу сторону снаряд за снарядом.
Вопрос, кому быть командированным на чердак, разрешили банальным способом: разыграли в карты, в подкидного дурака. Проигравший кратко, но, семиэтажно выразив свое отношение к результату конкурса, проделал все прямо-таки с космической скоростью: открыл дверь, взлетел вверх по лестнице, перерезал кухонным ножом веревку, сбросил вниз один окорок и, можно сказать, сам сбросился вниз, чуть не обогнав окорок, после чего внес окорок к нам в комнату, еще раз энергично высказавшись по поводу длинной пулеметной очереди оттуда, из лесополосы. Пушка выстрелить не успела.
Окорок был вкусный, но не соленый. Однако и тут нам повезло: кто-то из казаков обнаружил в погребе деревянную бадью с какой-то страшно перекисшей бурдой, и скоро выяснилось, что если смазать этой бурдой кусок окорока, то он будет намного вкусней. Тем и обошлись.
Расположились спать, кто где. Должен сказать, что мы все старались в домах особенно не безобразничать, хотя спали, если кому удавалось это делать в постели, не снимая сапог — дело военное.
Где-то в полдень громкий крик: «Тревога, казаки! Тревога!» Вскакиваем, протираем глаза, застегиваем ремни, суем гранаты за пояса, хватаем оружие, и в окопы. Стрельба уже жаркая, ясно — очередная атака. Идут быстро, перебежками, огонь ведут сильный, и сами атакующие, и из лесополосы пулеметы.
Стою в ячейке, ловлю на мушку, выстрел, выстрел, выстрел, а патронов становится все меньше и меньше, и никаких запасов у нас, я знаю, нет.
Чувствуется, что атака затихает, перебегающих становится меньше, большинство залегли, но их огонь не ослабевает. Стрелять перестаю, зачем я буду тратить драгоценные патроны на пахоту? Подымаю голову над бруствером и., как будто удар какой-то тяжелой палицы обрушивается на мою голову. Наверно, на несколько секунд я отключился полностью, потому что я открываю глаза и вижу уже себя полулежащим, полусидящим у задней стены окопа, а возле меня хлопочут два казака, снимая с меня каску. В голове — гул и звон, а в глазах большие красные круги и что-то такое, что один из казаков, явно кубанец, назвал «мэтэлыки».
Подбежал Олейник, казаки ему что-то говорят, но я плохо слышу и плохо соображаю. Наконец, смысл некоторых слов начинает до меня доходить, и я понимаю, что он велит двум казакам отнести меня в дом и там уложить в постель. Я отказываюсь, знаю, что сейчас каждый ствол на счету. Устраиваюсь поудобнее на полу окопа и закрываю глаза — так вроде легче.
Проходит около часа. Стрельба затихает, атака отбита. Мне много легче, голова ухе не гудит, только тяжесть ощущается, да и в глазах уже совсем не то. Я поднимаюсь, ко мне подходит один из двух казаков, хлопотавших тогда возле меня, подает мне мою каску.
— Смотри, как тебя. Обошлось еще.
Смотрю. На левой стороне каски блестящий и почему-то извилистый след, пуля не только содрала краску, но и изрядно процарапала сталь. Сантиметра два-три правее, и была бы уже моя душа в раю.
С помощью подошедшего казака добираюсь до дома, того, нашего, укладываюсь в постель, засыпаю.
Уже темнело, когда я вернулся в окопы. Немножко меня еще покачивало, временами в глазах мутнело, но в целом я уже был в порядке. Тут я узнал все новости: день действительно был тяжелым: один казак был убит, трое ранены. Раненых нужно было переправить на «Большую Землю», и к этому вовсю уже шла подготовка. Убитого похоронили возле плетня, поставили жиденький крест из жердей.
Стало совсем темно, казаки пошли, потащили волокушу. Титовцы на этот раз обнаружили наших ребят с опозданием, и их огонь по «смертельной полосе» хотя и был сильным, но бесполезным, и скоро мы получили сигнал о благополучном переходе.
Подвели итоги: нас осталось шестнадцать человек, в том числе несколько легко раненных, а меня я уже и не знаю, как считать: то ли слегка контуженным, то ли порядком пришибленным.
Собрали «Великий военный совет», а проще: совещание урядников. Поговорили, решили: следует ожидать ночной атаки, а если таковая будет достаточно солидной, нам ее не отбить. Задача — если придется отходить в темноте, главное — не раздробиться, не потеряться, и главнейшее — не оставить раненого.
Олейник послал двух автоматчиков, у которых еще были патроны, в секреты с приказом разместиться метрах в двадцати-тридцати от окопов, лежать и не дышать, а только слушать. Если же будет совсем невтерпеж, сразу возвращаться в окопы. Здраво. Неподвижно лежать и не заснуть, ни один нормальный человек больше двух часов выдержать не может. Пришлось это делать по очереди, передавая автоматы с патронами.
Ночью атаки не было.
Днем тоже была обычная беготня со стрельбой, с нашей стороны поменьше, с их — побольше. Заметных событий было два. Михаил долго смотрел в сторону титовцев, а потом, сдвинув каску на лоб и почесав в затылке, сказал мне: «По-моему, вон там, где колья виноградные повалены, засело с пяток-десяток титовцев. Давай-ка шарахнем туда панцерфаустом. Ты же в этом «спец».
Я не стал объяснять ему, что панцерфауст действует по вертикальным поверхностям, а по лежащим на земле людям из него стрелять бесполезно, а взял и действительно «шарахнул» два раза. Грохоту было много, а толку, по- моему, никакого.
Под вечер в одном месте в окопах нас собралось человек шесть-семь казаков помоложе и, основательно подкрепившись все тем же несоленым окороком, вдруг начали вспоминать советские кинокомедии «Волга-Волга», «Веселые ребята» и другие. Вспоминали, рассказывали, представляли, хохотали.
Подошел пожилой казак, недовольно ворчит.
— Что ржете, молодята? Дохохочетесь до беды.
На нас это не подействовало. Однако, ночью, уже после полуночи, на нашей этой самой «смертельной» полосе вдруг началась прямо какая-то бешеная стрельба, у меня уже и сердце екнуло — может, и правда, сбываются слова того казака, и действительно — что-то плохое начинается.
Потом, подумавши, решил: к нам идут оттуда, с «Большой Земли». Олейник был такого же мнения, и мы, пятеро казаков, отправились в задний конец нашей «Малой», чтобы, в случае чего оказать нужную помощь.
Помощи не понадобилась. Шесть казаков из нашего взвода приползли к нам невредимыми и притащили два ящика с винтовочными патронами и один с ручными гранатами.
