Пак Голь - Отечество
— Ага, понял…—Чор Чун обратился к молодому партизану. — Когда схватили офицера?
— Вчера на рассвете, — ответил тот.
— Как же быть с языком? Раз уж поймали, надо бы использовать его,—Чор Чун с опаской посмотрел на командира.
— Теперь от него пользы мало. Они не дураки, изменят свои планы, — глухо проговорил Хи Сон.
— Тхэ Ха успел много выпытать по дороге. Офицер перепуган. Уверяет, будто население в деревнях считает секретаря комитета партии и председателя Народного комитета уезда погибшими. Он и сам в это верит…
— Значит, долго проживем, — улыбнувшись, заметил Хи Сон.
— Пленный рассказывал, что их армия переправилась через Ялуцзян, — продолжал партизан.
— Пусть придет Тхэ Ха, — распорядился командир и, склонившись над столом, сделал какую-то пометку на карте.
— Давайте обсудим вопрос о Ковоне, — он повернулся к начальнику отдела по культурной работе с бойцами. — Вы как-то говорили о человеке, который может проникнуть в город… Помните? Там, по вашим словам, живет один товарищ, — правда, он не партийный, но свой, верить ему можно… Кого бы к нему послать?
— Лучше бы посоветоваться с остальными товарищами, — предложил партизан.
— Это не обязательно. Сами выберем и предложим, — откликнулся Чор Чун.
Они стали перебирать кандидатуры. Назвали имена бухгалтера уездного комитета, молодого человека из Минчхона, еще некоторых товарищей, но у Хи Сона против каждого находились возражения — одного он плохо знал, у другого обнаруживал недостатки.
— Можно и женщину, — сказал Хи Сон, отряхивая пепел с сигареты.
— Будет ли ей под силу? Впрочем, одна подойдет — Чон Ок…
— По-твоему, подойдет? Она здорово танцует, — некстати заметил Чор Чун.
— Ты хорошо ее знаешь? — спросил Хи Сон.
— Она — невеста Тхэ Ха.
— Это и мне известно. Сможет ли она обосноваться в Ковоне?
— Пожалуй, да. Она там училась.
— Это хорошо. В городе у нее найдутся друзья. Она ведь сирота? Устроится в каком-нибудь семейном доме. Самое главное, чтобы человек не на словах, а на деле всем сердцем был за нас. Она трижды просилась в бой, но я не разрешал. Ей можно доверять…
Хи Сон вспомнил о первой встрече с миловидной девушкой у переправы.
— Таких подробностей о ней не знаю, — проговорил партизан.
Он и Чор Чун промолчали, видя, что командир уже принял решение. Разговор перешел на другие темы — о посылке подкрепления в Соннэ, о восстановлении партийных ячеек в освобожденных деревнях, о пополнении продовольственных запасов отряда. Чор Чун собрался уже уходить, но в дверях столкнулся с Тхэ Ха. Тхэ Ха вошел в комнату, по-военному щелкнул каблуками и отрапортовал:
— Командир взвода разведчиков Ли Тхэ Ха явился по вашему приказанию!
Тхэ Ха выглядел совсем иначе, чем в первый день появления на партизанской базе, — на голове не было бинтов, лицо свежее, весь он стройный, подтянутый, молодцеватый. Хи Сон оглядел его с ног до головы и удовлетворенно улыбнулся. Если бы все партизаны были похожи на Тхэ Ха!…
— Ты взял в плен офицера?—спросил Хи Сон.
— Так точно, — Тхэ Ха хотелось доложить подробности, но он сдержался.
— По чьему приказанию?
— Сам решил, — Тхэ Ха растерялся от такого неожиданного вопроса.
— Думал, что это принесет пользу партизанам?
— Конечно.
— Объясни, почему так думал?
Тхэ Ха надеялся услышать похвалу — и вдруг… такие вопросы. Потупив глаза, он молчал.
— Не хочешь?… Хорошо… — улыбнулся Хи Сон и неожиданно переменил тему. — Винтовка у тебя славная. Дай-ка.
Тхэ Ха отдал. Командир, не взглянув, поставил ее в угол.
— Пока не явишься с объяснениями, можешь гулять или помогать крестьянам по хозяйству… Тоже польза. А теперь ступай.
Тхэ Ха никак не ожидал такого оборота, стоял, подавленный случившимся. Больше того, он возмутился словами командира: ведь накануне он жертвовал жизнью во имя общего дела.
— Всё. Ступай!—Хи Сон подошел к двери, открыл ее и слегка подтолкнул в плечо Тхэ Ха. Тот ушел.
— Слишком жестоко. Он не щадил жизни, а ты… — сердито буркнул Чор Чун, провожая сочувственным взглядом юношу.
— «Любишь ребенка — не балуй его». Так, кажется, говорят в народе. Нарушил дисциплину — получай…
Тхэ Ха шагал, понурив голову. Ослабевшие ноги еле двигались. Позади — трудные бессонные ночи отступления, опасность при выполнении боевых заданий. Никогда раньше он не был таким разбитым, обескураженным. Враги расстреливали его на краю черной пропасти. Едва живой выполз он на животе из могилы, с трудом пробирался к своим, черпая силы в мыслях о товарищах… Разве не о них он думал в самые тяжелые минуты? Разве хоть раз отказался он от трудных и опасных поручений, которые давала партия? Он рылся в самых отдаленных уголках своей памяти, искал примеры, когда бы поступился партийной совестью, и не находил. Ему дали задание взорвать мост, но враги помешали. Ради выполнения задания он готов был на все. Его схватили. Если он в чем и ошибся, то искупил вину, бежав из плена, дрался, как мог…
Где же его проступки? Почему его наказывают? И кто? Секретарь уездного комитета партии! Рядом находились Чор Чун и начальник отдела по культработе, но они молчали. Неужели и они согласны с этим наказанием?!
Тхэ Ха не решился вернуться в свой взвод. Пошел, куда глаза глядят. Свирепый ветер точно иголками колол щеки. Заныла затянувшаяся рана на лбу. Низкие свинцовые облака предвещали большой снегопад. За спиной послышались шаги, Тхэ Ха боялся обернуться.
— Все еще не осознал? — поравнявшись с ним, спросил Чор Чун. Тхэ Ха обрадовался, собирался было излить душу, но встретил взгляд, напоминавший ему неприятный разговор у командира отряда.
— Трудно сказать… Разве я когда-нибудь струсил? Или обманул партию?… Ради нее пошел на риск, поймал языка… Почему же меня прогнали?
— А кто из партизан пренебрегает указаниями партии и печется только о себе? Одной храбрости мало, Тхэ Ха. Ты думал, что принесешь нам пользу? Так ведь? Мы собирались атаковать Ковонскую шахту. А ты своим необдуманным поступком раскрыл противнику наши планы. Теперь они будут настороже. — Чор Чун вытянул забинтованную руку и продолжал: — Личный героизм не всегда помогает делу. Пойми это. Пойми же!—он дружески похлопал Тхэ Ха по плечу и свернул в сторону.
Тхэ Ха долго смотрел ему вслед. Позвать?… Нет, не надо, решил он.
Неужели Чор Чун получил ранение из-за него? В конце концов, разве пленный оказался лишним? Офицер многое рассказал. Ради этого Тхэ Ха пошел на опасный риск. Нет, не заслужил он такого пренебрежительного отношения.
Размышляя обо всем этом, Тхэ Ха незаметно поднялся по тропинке в гору, остановился на вершине и прислонился к старому дубу. Время бежало. Тхэ Ха не замечал, как хлещет по щекам колючий снег. Вернуться бы во взвод, рассказать ребятам… Не стоит. Стемнеет — спустится в долину, переночует у крестьян. Так лучше. А если его изгнали из отряда навсегда, то, пожалуй, самый верный выход — обвязаться динамитом и броситься в ствол шахты.
Прошла ночь и следующий день. Тхэ Ха слонялся без дела. Больше всего волновало, что он безоружен и никто не вспоминает о бывшем командире разведчиков. Другие сражаются, проливают кровь, а он — посторонний наблюдатель. Это было невыносимо. Тхэ Ха впервые почувствовал себя никому не нужным, бесполезным человеком. Мысли, словно рой комаров, кружились вокруг одного и того же…
К вечеру следующего дня его нашел Чун О. Тхэ Ха был рад ему, но в то же время чувствовал себя неловко. Он видел, что парторг понимает его состояние, и покорно пошел за ним, продираясь сквозь кустарник. Тхэ Ха всегда доверял парторгу, от Чун О у него не было никаких секретов.
Чун О знал, что у Тхэ Ха неприятности, но не подал вида, только спросил, как он себя чувствует. Тхэ Ха рассказал все начистоту.
— Не вижу за собой вины. Я сделал это, рискуя жизнью. Так почему меня наказали? Почему, парторг?…
Чун О не прерывал Тхэ Ха, пока тот горячо говорил.
— Это все, что ты хотел сказать?
— Все, — ответил юноша и почувствовал облегчение.
— Скажи, тебя в детстве родители драли? — вдруг спросил его Чун О.
— Было дело, — нехотя ответил Тхэ Ха.
— А как ты думаешь, почему они драли тебя? Из ненависти, что ли?
— Нет. Хотели человеком сделать.
— Вот видишь? Теперь ты понимаешь, почему командир наказал тебя?
— Но что я сделал плохого?
— У тебя были самые лучшие намерения. Но подумал ли ты, чем это может обернуться? — по-отцовски строго спросил Чун О.
Тхэ Ха ничего не смог на это ответить. Он в самом деле не подумал тогда о последствиях. Решил захватить языка — и захватил. А зачем? Крайней необходимости в этом не было. Лисынмановец хозяйничал в доме Тхэ Ха, издевался над его матерью. Вот он и не выдержал, ненависть взяла верх над благоразумием.
