Добрица Чосич - Солнце далеко
Несколько мгновений Павле тоже не знал, что делать и на что решиться. Он только непрерывно повторял: «Товарищи, без паники! Только без паники! Выберемся!» Но как выбраться, он и сам не мог сказать.
Он понимал только, что он должен говорить именно так. Несмотря на полное свое отчаяние, он ясно видел, что наступил момент, когда одной храбрости мало, когда хладнокровие и сообразительность решают все. Поэтому он собрал последние силы, стараясь владеть собой и сохранять спокойствие. Обращаясь к собственному опыту, он пытался припомнить все, что знал о лодках и о паромах на Мораве. Но все было напрасно. И поэтому, обманывая себя, он дрожащим, умоляющим голосом подбадривал окружающих.
А по берегу бродили партизаны во главе с Вуком. Они копались в снегу, собирая палки, доски, ветки — все что попадало под руку.
— Давайте пустим паром по течению — и нас прибьет к берегу, — предложил кто-то.
— А если не прибьет и паром вмерзнет в лед посреди реки, что тогда?
— Ничего. Все равно один раз помирать!
— Один раз, да не так.
— Неужели же нас здесь всех перебьют?.. Как в клетке!
— Никогда я не думал, что умру такой глупой смертью. Эх, Павле, что же это ты наделал!
— Только сумасшедшие переправляются через Мораву в такую погоду.
— Молчать! Перестаньте болтать! — закричал Павле.
— Нет, теперь не то что штаб, а родной отец не заставит меня полезть в воду!
— Нечего распускать слюни! Только о своей шкуре и думаешь! Как тебе не стыдно перед крестьянином!
— Что ты мне на мозги капаешь! Ты сознательный, а я дурак — так, что ли?
— Нет, я поплыву, другого выхода нет.
— Успокойтесь, товарищи, говорю вам. Ни слова больше! — крикнул Павле. — И стараясь не дать людям погрузиться в безнадежное отчаяние, только что бы что-нибудь делать, добавил: — Давайте дружно грести винтовками, а вы навалитесь на шесты!
Но все было напрасно. Паром только слегка подвинулся углом вперед.
— Трос порвется, — испуганно сказал молчавший все время крестьянин.
Луна уже заходила. Она уселась на вершине Гоча и повернула к Мораве свое холодное, равнодушное лицо. По реке, по полям, по всей долине ползли вниз туманы.
— Что же делать? — спросил кто-то со злобой в голосе.
— Что-нибудь умное и полезное. Не так страшен черт, как его малюют, если хочешь знать! Вук, ты что предлагаешь? — понизив голос, обратился Павле к командиру. Что-то бормоча, Вук беспомощно стоял на берегу.
— Надо добраться на руках по проволоке до троса и вытащить паром на берег, — после долгого молчания предложил Вук.
— А ты сможешь это сделать? — спросил Павле с трепетом. — Проволока слабая, провиснет.
— Когда-то я забирался так до середины Моравы. Надеюсь, что у меня еще хватит сил, — ответил Вук.
Партизаны на берегу подняли Вука и помогли ему ухватиться за переброшенную через реку стальную проволоку, по которой на блоке ходил трос, привязанный к парому. Взявшись руками за холодную сталь, Вук вдруг вскрикнул и упал на снег.
— Кожу с ладоней сорвало, — простонал он. — Дайте перчатки.
Кто-то протянул ему кожаные перчатки, и его снова приподняли. Перебирая руками и извиваясь всем телом, он стал продвигаться по проволоке. Провисшая проволока дрожала, поскрипывая на деревянных крестовинах, к которым она была прикреплена у берегов.
На пароме наступила напряженная тишина, исполненная страха и надежды. Стоявшие на берегу сбились в кучу. Сорок человек думали только об одном: «Выдержит ли Вук?»
Все знали, что это последняя попытка спасения. Если у Вука ничего не выйдет, тогда… Но никто не знал, что тогда будет.
Люди стояли, затаив дыхание и дрожа, словно ожидали смертного приговора.
От напряжения и страха у Павле остановилось дыхание. Он задыхался и до боли сжимал челюсти.
Ему казалось, что он видит какой-то страшный сон. Ему хотелось, чтобы сон этот кончился как можно скорей, а сон все длился, бесконечно длился. Все вокруг будто покрылось туманом — и замерзающая река, и люди на пароме, дрожащие от страха, и вытянувшийся человек, висящий на проволоке.
Вук остановился, повиснув над рекой. Сорок партизан замерли, затаив дыхание. Люди сжали кулаки, им казалось, что командир, висящий на проволоке, — это они сами, что все они, сорок человек, повисли над ледяной кашей.
— Не бойтесь!.. Справлюсь! — крикнул командир в ответ на немой вопрос своего отряда и продолжал передвигаться, покачиваясь над рекой.
Добравшись до троса, Вук перебросил одну руку через проволоку и остался висеть над водой. Под его тяжестью проволока прогнулась и опустилась. Ноги его теперь касались жидкой ледяной массы.
Никто, в том числе и сам Вук, не продумал заранее, как он будет, одной рукой таща трос, перебираться по проволоке обратно. И сейчас никто, кроме Вука, даже не подозревал об этой новой, непредвиденной трудности.
Вук висел над водой, размышляя о том, как же тянуть трос. Очевидно, только зубами — другой возможности нет. Все думали, что он отдыхает — правда, слишком долго, как им казалось. Партизаны боялись, что у Вука не хватит сил вернуться назад.
Павле неудержимо хотелось спросить, почему Вук так долго висит на одном месте.
— Отдохни как следует, — только и произнес он.
— Отматывайте… как можно больше… трос… — задыхаясь, прерывисто проговорил Вук.
Партизаны принялись отматывать трос. Вук подтянул его ко рту и стал дышать на сталь, пытаясь согреть ее. Наконец Вук повернулся спиной к парому. Ноги его промокли в воде. Он ухватился зубами за трос и двинулся назад.
— Спасены! — прошептал кто-то на пароме.
Под тяжестью тела Вука скрипел блок на проволоке и трещали крестовины на берегу. Глядя на него, партизаны тоже невольно перебирали руками, дергали ногами и скрипели зубами.
Но движения Вука становились все медленнее, он стонал, и стон этот переходил в крик. Было ясно, что силы его на исходе.
— Не может больше!
— Не может! Готов!
— Неужели сейчас?
— Вук… От тебя все зависит… Только метр еще…
Встревоженный шепот пролетел по парому.
Никогда еще Павле не переживал таких тяжелых минут. Никогда еще отряд не был так близок к гибели, как сейчас.
Упреки партизан, обращенные к нему, как ножи, вонзались в его сердце.
Только от одного человека, от движений его рук, может быть — только от одного движения, зависит судьба роты, отряда, судьба всей их борьбы.
В трех метрах от берега Вук снова остановился да так и остался висеть. Силы его покинули. Только пальцы все еще судорожно цеплялись за проволоку, на которой повисло его страшно отяжелевшее тело, да зубы сжимали металлический трос, жгучий от мороза и горький от ржавчины.
Он уже не владел своими мускулами, у него мутилось сознание. Он мог в любую минуту свалиться в реку. Его даже соблазняло разжать пальцы. Это было ощущение, приятное до безумия. Он будет падать свободно, без всяких усилий, падать долго и наконец он исчезнет совсем.
Павле видел над головой Вука черную луну. Она была затянута темным облаком, поднявшимся с коричневого края горы. Павле охватил озноб. Он вздрогнул и отвернулся, чтобы не смотреть на мучительно вытянутое тело и на черную луну, застрявшую где-то между рук Вука, на голову командира, на стальную проволоку, повисшую над замерзающей рекой.
— Эх, связной, связной, что ты с нами сделал! — сказал кто-то на берегу.
— Вук, еще только немножко… Ну, еще три рывка, — умоляюще твердил Павле.
Вук оставался все в том же положении, похожий на повешенного.
Луна быстро сползала с его головы, словно торопясь скрыться за облаками, за горами. Только маленький огарок оставался в небе.
— Неужели из-за одного только метра… Товарищ Вук!.. Раскачивайся ногами!.. — шептал, умолял и задыхался отряд. Кто-то стонал.
Вук собрал те последние капли сил, которые остаются в человеческом теле даже после смерти. Он три раза подтянулся на руках и, добравшись до берега, находясь уже над самым обрывом, простонал: «Не могу-у…» — и упал, как подкошенный. Тяжелый стон провожал его падение. Он соскользнул с берега, но, к счастью, зацепился ногами за прибрежный лед. Все, кто был на берегу, бросились к нему на помощь, четверо бойцов подняли его. Вытянувшись на снегу, Вук дергался и бился, как рыба, вытащенная из воды.
Его окружили со всех сторон, растирали, ободряли. Остальные без труда подхватили трос.
У Павле текли слезы, но он не чувствовал их. И вряд ли когда-нибудь позже он узнал, что тогда, на пароме, он плакал. Луна зашла, и никто не заметил его слез. Не один крепкий партизан плакал тогда от волнения. Но ветер, как рукой, быстро стер слезы с холодных, застывших лиц.
Паром подтянули к берегу.
…В последние минуты ночи, в густом предрассветном тумане, отряд бегом направился к ближайшему селу, в котором уже начиналась обычная утренняя жизнь.
