Владимир Коваленко - Крылья Севастополя
Пока механики готовят самолеты, мы присели у капонира отдохнуть. Миня достает из кабины небольшой термос, наливает еще горячий крепкий чай. После полета он кажется особенно вкусным, бодрящим.
- Как там Женька, интересно, - раздумчиво говорит Миня.
Я тоже думаю об экипаже Акимова. Пока мы еще раз слетаем к партизанам, вернется, видимо, и он. Полет не такой уж сложный, задание экипаж Жени Акимова выполнит. А вот что станется с теми славными парнями-парашютистами, которые оставят самолет и кинутся в беспросветную темень, мы узнаем не скоро. Если вообще узнаем когда-нибудь. Совсем недавно отсюда мы возили десантников под Новороссийск, на Малую землю, теперь у них - другая задача, возможно, не менее сложная.
В ожидании сигнала на второй вылет сидим молча, каждый занят своими думами. Два пилота и два штурмана. Радисты и стрелки проверяют в кабинах радиостанции и пулеметы, механики еще и еще раз просматривают моторы, прощупывают заглушки бензобаков, - эти всегда волнуются за исправность самолета, пожалуй, больше, чем мы, летчики. [151]
Время тянется медленно. Саня Рожков - крупный, розовощекий, похожий чем-то на актера-трагика, прислонившись к стенке капонира, смотрит на небо, может, ищет свою счастливую звезду. Его штурман Ваня Ковальчук - очень скромный, всегда почему-то краснеющий при разговоре, молча покусывает свежую травинку. Миня Уткин, не торопясь, докуривает «беломорину» - «заряжается» на весь полет.
Говорить как-то не хочется. За два дня, пока мы готовились к этим полетам, в гвардейском минно-торпедном полку, который постоянно базируется на этом аэродроме, произошло событие, взволновавшее до глубины души всех, в том числе и нас, летчиков другой части. В день нашего прилета погиб Виктор Беликов.
Когда мы после посадки зашли в столовую, экипаж Беликова сидел за соседним столиком. Я не видел Виктора почти четыре года. Учились мы в одном училище, летную подготовку проходили на одном аэродроме, даже гидросамолеты наши стояли рядом, хвостом к хвосту, хотя отряды у нас были разные: он проходил курс пилота, я - штурмана. И жили рядом, в одном курсантском корпусе, так что знали друг друга хорошо. Виктор был высок, худощав, какой-то угловато-нескладный. Товарищи над ним подшучивали, он не обижался. А инструкторы хвалили:
- В воздухе Беликов - молодец!
После училища судьба нас разбросала, и вот мы встретились через несколько лет. Оказывается, его хорошо знали и Уткин, и Рожков, и Акимов. Знали и его штурмана Василия Овсянникова - их однокурсника. В общем, встреча оказалась неожиданной и теплой.
Виктор Беликов, увидев нас, отодвинул тарелку в сторону, неторопливо поднялся, пошел навстречу - высокий, слегка сутуловатый, в коричневом, не по росту коротком, довольно потрепанном реглане. Его серые глаза весело щурились.
- Сколько зим, сколько лет, - проговорил он чуть хрипловатым голосом, протягивая сразу обе руки. - Зачем пожаловали, братцы?
- Прикоснуться к гвардейской славе, - как всегда, пустил дружескую «шпильку» Рожков.
Сдвинули два столика, сели вокруг. Пошел обычный дружеский разговор: о полетах, о друзьях-товарищах. Вспомнили и тех, кого уже не было среди нас, вспомнили Севастополь, в котором сейчас хозяйничали фашисты.
- Да, далеко, гады, забрались, - сказал Виктор, и две [152] резкие складки прорезали его высокий открытый лоб. - Ну, ничего, мы им еще припомним наш Севастополь!
Это был уже не тот нескладный юноша, которого я знал по училищу, его движения были скупы, сдержанны, даже голос стал совсем другим.
Со своим экипажем Виктор Беликов совершил не один десяток вылетов. О боевых делах этого опытного, слетанного экипажа не раз писали газеты. А душой экипажа был его командир Виктор Беликов, на груди которого уже красовались два ордена Красного Знамени.
В эти дни летчики-торпедоносцы работали напряженно. То и дело разведчики сообщали о вражеских караванах, идущих в Крым или обратным маршрутом. И торпедоносцы поднимались в воздух, чтобы преградить путь транспортам.
Так было и в этот раз. В столовую вбежал матрос, быстро подошел к нашему столику:
- Товарищ капитан, ваш экипаж вызывают в штаб!
- Есть в штаб! - коротко бросил в ответ Виктор, поднимаясь. - Пока, братцы!
Вскоре две пары ДБ-3ф, словно большие грузные птицы, один за другим поднялись с аэродрома.
Мы знали: вражеские транспорты шли в сопровождении миноносцев и сторожевых кораблей, с воздуха их прикрывали гидросамолеты. При таком охранении прорваться к транспортам будет нелегко…
Одну пару самолетов вел Виктор Беликов. В передней кабине находился, как всегда, штурман Василий Овсянников, в задней - два стрелка, два Григория - Зыгуля и Северин. Два коммуниста, два комсомольца - такой вот экипаж.
Самолет- разведчик все время подавал радиосигналы, и торпедоносцы обнаружили цель быстро. Шли и без того на малой высоте, а когда приблизились, перешли на бреющий полет -чем меньше высота, тем больше шансов поразить цель.
Когда идут в атаку торпедоносцы, все, что может стрелять, сосредоточивает огонь на них. Бьют все орудия транспортов, пулеметы и автоматические пушки эсминцев и сторожевых кораблей, быстроходные катера-»охотники» кидаются наперерез, сбрасывают глубинные бомбы, чтобы огромными водяными столбами заставить самолет отвернуть или хотя бы сбить с курса. Взрыв торпеды смертелен почти для любого корабля, и эту смерть несет самолет, который мчится прямо над водой, мчится стремительно, [153] неудержимо, чтобы сбросить торпеду за 250-300 метров от судна, когда неповоротливому транспорту уже трудно уклониться от роковой встречи. Вот почему так яростен бывает огонь всех кораблей по самолетам-торпедоносцам.
На этот раз в караване было два транспорта.
Виктор Беликов видел, что первая пара впереди него шла в сплошном огне. Это немного облегчало его участь. Ведущая пара наносит удар по первому транспорту, он - по второму. «Так держать, так держать!» - звучал в наушниках голос штурмана. А Виктор впился глазами в транспорт, чтобы точно выдержать заданное штурманом упреждение. Не обращая внимания ни на разрывы снарядов, ни на сверкающие трассы пулеметных очередей… Все ближе и ближе транспорт. Краешком глаза Виктор заметил, как слева взмыли вверх два самолета - значит, торпеды сброшены… Теперь весь огонь сосредоточен на его самолете. Снаряды рвались рядом, справа и слева, сверху и впереди, вся передняя полусфера была в огне. Еще секунда-другая - и штурман нажмет кнопку, торпеда плюхнется в воду и понесется навстречу транспорту. А самолет взовьется вверх, чтобы «перепрыгнуть» через огненное кольцо.
И в это время Беликов ощутил толчок, машину начало тянуть вправо, он инстинктивно нажал на левую педаль, удерживая ее на курсе.
- Горим! - крикнул стрелок.
Виктор покосился на правое крыло: черный дым, смешанный с пламенем, расстилался на плоскости, шлейфом тянулся за самолетом…
ДБ- 3ф вздрогнул, чуть заметно подпрыгнул, освобождаясь от торпеды, мелькнул внизу транспорт, и Беликов скорей почувствовал, чем осознал, что торпеда попала точно в цель. Теперь можно уходить, но как? Пламя уже охватило всю плоскость, разрастаясь с каждым мгновеньем, подбираясь к фюзеляжу, к кабине… Садиться на воду? Но это верная гибель -кругом враги.
Он глянул влево, на караван: разломившись надвое, тонул атакованный ими транспорт. А второй? Второй был невредим. Видимо, в последнюю секунду сумел-таки уклониться от торпед, выпущенных первой парой. И тогда Виктор Беликов развернул самолет и устремился к каравану. Огненный шар неудержимо несся к транспорту. Фашисты оцепенели от ужаса, на какое-то мгновение даже прекратился огонь зениток. [154]
«Прощайте, брат…» - только и услышали летчики голос Виктора Беликова.
На предельной скорости горящий самолет врезался во второй транспорт, огромный столб огня и дыма поднялся над морем. Транспорт, объятый пламенем, начал медленно оседать в воду. Катера охранения в панике метались по морю.
О чем подумал в последние секунды своей жизни Виктор Беликов? Что видел перед собой? Может добрую улыбку матери, которая всю жизнь будет ждать его, ушедшего в бессмертие?…
…Именно об этом печальном событии вспоминал каждый из нас, ожидая разрешения на второй вылет.
- Жаль Виктора, - вздохнул Саша Рожков. - Славный был летун. Сколько на Бухарест, на Констанцу ходил - и ничего. А тут - море…
- Всех жаль, - откликнулся Уткин. - Все ребята были славные.
Послышался гул моторов. Вспыхнул прожектор: тяжелый самолет заходил на посадку. Это возвращался экипаж Акимова.
Полет у них закончился благополучно, можно было идти отдыхать, но Женя решил иначе:
- Посидим здесь, - сказал он, - подождем вашего возвращения.
Он расстелил реглан прямо возле своего самолета, лег и молча уставился в небо. Алеша Пастушенко пристроился рядом с ним.
