Айбек - Солнце не померкнет
Бублик посмотрел исподлобья, почувствовал неловкость.
— Доченька, не спеши. Торопливый всегда спотыкается. Семь раз отмерь, один раз отрежь. Я хорошо усвоил обстановку. И оружие я хорошо знаю — мое дитя оно…
— Ну так покажите вашему "ребенку" железную дорогу, — не без иронии ответила Надя.
— Вот это идея! — подняв голову, сверкнул взглядом Бублик. — Целый эшелон бы…
Они обстоятельно обсудили предложение Нади. Только Бублик очень устал и не мог отправиться в путь. Он все тянул, говорил, строил планы, объяснял, как установить бомбу под рельсом.
Наконец он взглянул на свои старые, с выцветшим от времени циферблатом, большие часы.
Чтобы поддержать свои силы, они перед дорогой съели по паре картофелин. Только на другой день путники увидели в просвете деревьев железнодорожное полотно.
Надя залезла на дерево и внимательно посмотрела на линию: не охраняется ли она.
В полночь они поползли к полотну железной дороги.
Сердце девушки сильно колотилось. Бублик тяжело дышал. Он шептал что-то, но Надя не слышала.
"А что, если "изобретатель" не успеет убежать?" — подумала Надя и толкнула Бублика вниз с откоса.
Девушка установила бомбу под рельсом сама и пулей полетела с полотна, как только услышала шум приближающегося поезда.
Раздался страшный взрыв. Они упали ничком. И в снегу лоб ее, кажется, горел.
Подняв голову, Надя увидела огонь и дым.
— Скорее, скорее отсюда!
Они поднялись и снова побежали от железной дороги.
Воздух наполнился трескотней выстрелов.
— Хватит, отдохни. Черта с два догонят! Глянь назад, доченька, какое дело произошло! — сказал Бублик, тяжело дыша в лицо Наде.
Они не думали о подвиге. Они сделали, что было в их силах, стремясь задержать продвижение гитлеровцев к Москве.
Так поступали тысячи советских людей…
Глава восемнадцатая
Майор Калашников с офицерами находился на небольшом холме у края леса. Здесь был наблюдательный пункт. Когда артиллерийский огонь ослаб, на НП появился Камал.
Он представился в соответствии со всеми правилами и сообщил, что прибыл в дивизион командиром огневого взвода. Глаза широкоплечего, коренастого майора метнули на него недобрый зеленый огонек.
Камал почувствовал, что не понравился ему.
С усталого лица майора, заросшего густой бородой, слетела кривая испытующая улыбка. Должно быть, он подумал, что этот лейтенант очень молод, зелен и вообще неизвестно что собой представляет.
Камал держался спокойно, бодро.
Майор высек огонь из зажигалки в форме нагана, закурил. Нервно посасывая папиросу, проворчал:
— Обстановка… гм… такая, что вся тяжесть пала на артиллерию.
Камал спокойно согласился:
— Эго же естественно. Она ведь — бог!
— Ну что же, — продолжал Калашников, — давайте знакомиться.
Майор, играя толстым цветным карандашом, сразу же ознакомил Камала с обстановкой и разъяснил задачу.
Внезапно «телефониста, который в углу приглушенным голосом повторял отрывистые слова, обсыпало землей.
Это вверху разорвалась мина. Телефонист, молодой парень, как будто ничего не случилось, тряхнул плечами, чертыхнулся и снова закричал в свою трубку.
Майор, кашляя и фыркая от пыли, поставил карандашом точку на карте. И уже дружески произнес:
— Ну, отправляйся теперь на батарею да сыграй подходящую музыку.
Пришлось выкатить две пушки вперед и бить прямой наводкой по немецким танкам и пехоте. Во что бы то ни стало надо было загородить путь врагу.
— А ну еще раз!
Камал Уринбаев быстро вошел в свою роль, поднял боевой дух и настроение бойцов. В такие моменты он говаривал: двум смертям не бывать, одной — не миновать.
Он помнил слова своего старшего брата — лихого наездника: „Если в улаке пощадишь соперника, сам будешь побежден“.
Бойцы переглядывались, удовлетворенно кивая друг другу головой. Им, чувствуется, понравился этот командир, явившийся в самый разгар боя.
Из-за кустарника показалась башня, а затем весь танк.
Камал точно определил расстояние до цели и подал команду.
Танк, вздрогнув, окутался черным дымом.
Ободренный успехом, молодой лейтенант продолжал командовать громко, уверенно.
Атака гитлеровцев сорвалась.
Лейтенант Уринбаев старательно натер руки и лицо скрипящим снегом и вместе со своим помощником — лобастым, безбородым украинцем Терещенко уселся на кучу хвороста и веток поесть.
В стороне, дымя папиросами, отдыхали два русских бойца, подносчик снарядов и заряжающий. Эти воины, прошедшие огонь и воду, говорили что-то о своем новом командире. Один из них добавил:
— Недурен, на огонек есть терпение.
— Да… С корабля на бал угодил….
Терещенко, улыбнувшись, подмигнул Камалу. Камал или ничего не слышал, или сделал вид, что эти слова к нему не имеют никакого отношения. Но про себя молодой командир, конечно, порадовался.
Неожиданно перед лейтенантом появился пожилой боец с морщинистым сухощавым лицом.
— Вы узбек, братец? — спросил он молодого командира.
— Да, — спокойно ответил Камал.
— Ассалам! — боец протянул руку. — Где вы пропадали, земляк? Я еще издали определил, что вы сын узбека! Очень хорошим человеком показались вы мне…
Боец стоял, почтительно приложив руки к груди.
— Откуда вы? Где служите? — недовольным голосом спросил Камал. Ведете себя не по-солдатски. Чем вы занимаетесь?
— Парикмахер я, товарищ командир, — отчеканил тот вытянувшись в струнку и уставившись в одну точку.
Камал, улыбнувшись, попросил парикмахера рассказать о себе.
— Раньше я шелка ткал, братец… Хан-атлас, что на солнце десятью огнями переливается, глаза слепит. Потом скучновато мне стало на этой работе. Пошел садоводом в колхоз. В колхозном саду такой цветник создал, поэтам бы его воспевать… Люблю цветы с детских лет. Тысяча красок, тысяча запахов… Днем и ночью соловьи до опьянения поют. Война занесла меня сюда. Парикмахером стал.
Боец осмотрелся по сторонам и продолжал.
— Вам ведь известно: если у нас загорится какой-нибудь дворик, то вся махалля бежит с ведрами, — подогнув свои длинные ноги и удобней усаживаясь, произнес он. — . Враг — чтоб на том свете он стал свиньей — намерен обратить в дым и пепел нашу великую страну. Поэтому весь народ должен тушить этот страшный огонь.
— Очень верно говорите. Каждый должен делать то, что в его силах.
— Хвала! — произнес парикмахер. — Вот я бритвой почем зря играю, а вы бухаете пушками. Однажды животные всего мира — от льва до мухи — прислали святому Сулейману подарки. Конечно, у слона один подарок, у мухи — другой.
— Остроумно говорите, ну дальше? — засмеялся Камал..
Парикмахер попросил табаку у Терещенко, который курил и задумчиво смотрел на колечки дыма.
— Табак, правда, не то удовольствие. Что сделаешь, если нет насвая!
Однако сам очень ловко свернул козью ножку. И продолжал, посерьезнев:
— Есть у меня просьба к вам…
— Ну что же, говори, — приготовился слушать Камал.
— Что, если я брошу парикмахерство? Я способен свершать более достойные дела на фронте. Вы не удивляйтесь. Это не пустые слова. Я отец джигитов-соколов. Мой старший сын — летчик. Говорят, он в подчинении у одного из самых уважаемых генералов. Меньший танки гоняет. Раньше подобные нам бедняки по земле ходили, опустив голову. Советская власть сделала нас хозяевами земли, а птенцов наших научила летать беркутами.
Парикмахер вздохнул и, закинув голову, посмотрел на небо, словно там, над лесом, укутанным в снежную шубу, он хотел найти одного из сыновей. Но небо было пустым и холодным, а сын его летал где-то далеко-далеко.
Парикмахер посмотрел на командира:
— Давайте столкуемся с вами: поговорите вы с большим начальством, чтобы мне дали достойное дело.
— Какое еще дело? — спросил Камал, что-то разыскивая в планшете.
— Дело, достойное джигита.
— Например? — нетерпеливо поинтересовался Камал.
— Например, перевели бы в конницу. Хорошо: один конь, одна плетка — и пошел на врага! — воодушевившись, горячо произнес парикмахер.
— Ого, видно, вы все серьезно обдумали, — попытался обратить разговор в шутку Камал.
— Конь — крылья человека. В пехоте мне, должно быть, трудно будет. Там еще и ползать приходится.
Камал посоветовал этому воинственно настроенному земляку не оставлять своей профессии:
— Продолжайте свое дело. Оно тоже нужно людям.
Затем молодой лейтенант терпеливо объяснил:
— Для того чтобы быть хорошим кавалеристом, надо тренироваться, долго обучаться этому делу.
— Кости у меня еще крепкие, — произнес мастер и покосился на свои худые, костлявые плечи. — Ездить на коне — для узбека нетрудное дело. Ведь деды-то наши выросли, играя в орехи под ногами коней…
