Петр Игнатов - Голубые солдаты
— Простите меня за назойливость. Мне кажется, что вы не здешняя.
— Почему? — удивилась девушка.
— Чистейшая интуиция.
— Вы верите в интуицию?
— Профессиональное чутье.
— Вот как! — Девушка улыбнулась и, не отрывая взгляда от экрана, промолвила: — Чутье действительно не обмануло вас. Я из Львова.
— Одна?
— С мамой. Отец на фронте, а мы с ней эвакуировались сюда.
— Как вас зовут?
— Зачем вам мое имя?
— Для знакомства.
— Это не обязательно.
— Очень прошу. — Парфенов сжал локоть соседки. — Я жду.
Она наконец взглянула на него, сказала смущенно, чуть слышно:
— Нина.
— А я Алексей! — представился Парфенов.
Друзья зашикали на Алексея и попросили замолчать.
Девушка приложила палец к губам.
— Мы мешаем другим. Давайте смотреть фильм.
— Я буду нем как рыба, если вы разрешите проводить вас домой после кино, — сказал Парфенов. — Разрешите?
— Нет, не разрешаю! — неожиданно ответила девушка и, резко высвободив свой локоть, снова обернулась к экрану.
Парфенов опять и опять пытался заговорить с ней, но она уже не сказала ни слова.
Окончился сеанс. В зале вспыхнул свет. Зрители шумно повалили к выходу.
Девушка медленно поднялась со стула и, не удостоив своего соседа даже мимолетным взглядом, тоже направилась к двери.
— Здорово она отшила тебя! — сказал Парфенову старшина Петрищев. — Пошли, товарищ лейтенант.
— Идите без меня! — буркнул Парфенов.
— А ты куда же?
— Отстаньте! — Парфенов рванулся к выходу.
Девушка уже успела выйти. На улице он не сразу отыскал ее в толпе, но наконец отыскал-таки, догнал и зашагал рядом с ней.
— Ах, это вы? — как ни в чем не бывало спросила она.
Ни Парфенов, ни его собеседница не заметили Петрищева, шагавшего за ними. Боясь, что лейтенант, еще будучи во хмелю, может учинить на улице скандал, старшина решил понаблюдать за ними. Но все обошлось мирно. Парфенов держался молодцом. И успокоенный Петрищев вернулся к кинотеатру, где его ждали друзья…
Парфенов задержался в городе допоздна. Обычно он спал как убитый, а в ту ночь ему почему-то не спалось. Ворочался на койке и несколько раз выходил во двор курить. Утром все заметили, что он не в своей тарелке. Ни шуток, ни острот. Ходил задумчивый, держался как-то особняком, ни с кем не разговаривал.
Выйдя с ним после завтрака из столовой, Петрищев спросил:
— Что случилось, Алексей?
Парфенов натянуто улыбнулся.
— Ничего.
— Нет, брат, меня не проведешь, — покачал головой Петрищев. — Тебя нынче будто подменили. Похоже, что все это из-за девчонки.
Парфенов вдруг остановился и бросил раздраженным тоном:
— Слушай, старшина, оставь меня в покое. Не нуждаюсь я в наставниках…
Петрищев строго взглянул на него.
— Может быть, и в друзьях не нуждаешься? Или они нужны тебе лишь тогда, когда грудью своей тебя прикрывают, а?
Парфенов как-то судорожно сжал его руку.
— Нет, нет, Игорь… Прости, я, кажется, погорячился. У меня действительно сейчас мозги набекрень. Ты угадал, все из-за Нины. Не такая она, как все…
— Чем же это?
— Сам не знаю… Но тянет меня к ней, как магнитом.
— Тебя к другим так же тянуло.
— Тут что-то другое.
— Никак влюбился с первого взгляда? — Петрищев рассмеялся. — Ох, Алешка, неисправим ты.
Парфенов мотнул головой, промолвил просяще:
— Не надо, Игорь. Не смейся. Клянусь тебе как лучшему боевому другу, что еще ни разу не случалось со мной подобного… За такой на край света пойдешь. Ты же видел, какая она красивая.
— Красота — это еще не все, — заметил Петрищев. — А душа, глядишь, далеко не такая красивая. И уж если ты чувствуешь, что это не случайная встреча, то и приглядись к человеку по-серьезному, головы не теряй. Первое впечатление может быть ошибочным.
Время шло. Шла своим чередом и жизнь авиадесантников. Парфенов с друзьями вылетал на боевые задания, как и прежде, но теперь, возвращаясь на Большую землю, он уже не искал встреч ни с кем, кроме Нины. Она познакомила его со своей матерью — Аглаей Тимофеевной, симпатичной, гостеприимной женщиной, бывшей артисткой драмы. В те дни, когда Парфенов дежурил по школе или попадал в гарнизонный наряд, Нина приносила ему то домашнее печенье, то чудеснейшие пирожки с мясом или вареньем, то бутерброды с колбасой и сливочным маслом. Парфенов, разумеется, делил все поровну между друзьями и довольствовался своей скромной долей.
Как-то после очередного такого дележа сержант Клепиков, мгновенно расправившись со своей порцией и облизнув губы, сказал:
— Спасибо, лейтенант, за угощение. Жаль, конечно, что маловато. Такие пирожки, бывало, мать моя до войны пекла. Одному удивляюсь, откуда мамаша твоей зазнобы эти прелести сейчас достает. Это ж сколько денег надо иметь, чтобы на рынке купить все. Здесь, в тылу, ведь все по карточкам.
— Я свой офицерский паек им отдаю, — ответил Парфенов. — А остальное они в селах на одежду и другие вещи выменивают.
— Выходит, немало прихватили они барахла с собой из Львова, — заметил Клепиков. — Другие без оглядки бежали, все порастеряли, а твои сумели.
Слово «твои» было встречено и Парфеновым, и остальными его друзьями без каких-либо возражений. Ведь Парфенов не раз уже называл Нину своей невестой.
— Не удивляйся, Клепиков, — сказал Парфенов в ответ на замечание. — Отец Нины — известный врач, вместе с женой он зарабатывал большие деньги, а в том, что люди сумели вовремя эвакуироваться и сохранить свое имущество, нет ничего предосудительного…
В конце августа Парфенов обратился к командиру группы старшему лейтенанту Гусеву с просьбой дать ему двухдневный отпуск «по семейным обстоятельствам».
— Объясни, пожалуйста, что это за «семейные обстоятельства»? — поинтересовался Гусев.
— День рождения тещи будет отмечаться, — ответил Парфенов.
— То есть какой тещи? — поразился Гусев. — Разве ты уже успел жениться? Без ведома начальства?
Парфенов замялся.
— Видишь ли, официально брак мой еще не оформлен. Как-то неудобно… военное время, а тут вдруг свадьба.
— Это, конечно, не довод, — заметил Гусев. — И потом, зачем тебе два дня на один день рождения тещи?
— Помочь по хозяйству, достать кое-что нужно, — объяснил Парфенов.
Гусев задумался.
— Да, повод для отпуска, скажем прямо, весьма и весьма сомнительный. Пожалуй, тебе лучше было бы обратиться с этой просьбой к полковнику Теплову или к майору Данильцеву.
Парфенов смутился.
— Стоит ли беспокоить начальство такими пустяками? Тем более что ты можешь в любую минуту вызвать меня в часть. Я-то буду находиться в городе, так сказать, под боком.
Поколебавшись немного, Гусев уступил:
— Ладно, договорились!
Два дня не было Парфенова в школе. О том, как он провел эти дни, никто не знал. Последующую неделю группа Гусева находилась в тылу врага, а когда она вернулась, Парфенов сразу же подал рапорт на имя полковника Теплова, испрашивая разрешения на бракосочетание с гражданкой Ниной Яковлевной Шварц.
Полковник немедленно вызвал Парфенова к себе, спросил:
— Значит, экспромтом решили жениться, лейтенант?
— Нет, товарищ полковник. Я уже давно знаком с этой девушкой.
— Вот как! Почему же я узнаю о таких делах в последнюю очередь? Ведь вы не просто военнослужащий. Несете особую службу!
— Не хотелось беспокоить вас.
Полковник нервно забарабанил пальцами по столу.
— Я очень огорчен, лейтенант.
— Разве жениться воспрещается? — вспыхнул Парфенов.
— Нет, почему же! — пожал плечами Теплов. Дело тут совсем не в женитьбе. Меня огорчает то, что вы, лейтенант, забыли о своей принадлежности к особому роду войск. Кому-кому, а мне уж вы должны были сообщить заблаговременно о человеке, с которым решили связать свою судьбу в военное время, неся к тому же службу в моей части, — Взглянув на рапорт, он спросил: — Кто она, эта Шварц? Кто ее родители? Откуда они? Чем занимались до войны? И разве сама фамилия «Шварц» не вызывала у вас никаких раздумий.
— Никак нет, товарищ полковник, — ответил Парфенов.
— Это же чисто немецкая фамилия.
— Моя невеста не немка — она дочь еврея.
— Расскажите мне, как вы познакомились с ней, и вообще все, решительно все, что известно вам об этой семье.
Выслушав Парфенова, он сказал:
— Придется вам, лейтенант, на некоторое время отложить женитьбу. Почему? Я дам задание произвести проверку. Но, предупреждаю, об этом — ни слова ни вашей невесте, ни ее матери, ни даже Гусеву. Если все окажется в порядке, тогда другое дело. Сам выпью на вашей свадьбе.
Парфенов был явно удручен. Опустив голову, промолвил сдавленным голосом:
— Я никогда не думал, что дело примет такой оборот… К чему эта проверка? Ведь она оскорбительна для честных советских людей.
