Василий Белых - Моторы заглушили на Эльбе
Лавина наступавших советских войск катилась к Одеру.
Дорога… Волнующей картиной победного шествия открывалась она взору солдата-освободителя. Бесконечным потоком к линии фронта двигались танки, тягачи, самоходные орудия, автомашины с пушками, боеприпасами, горючим, людьми. Навстречу советским войскам по левой стороне дороги вереницей шли вызволенные из плена французы, англичане, американцы, русские, украинцы, белорусы, поляки….
Изможденные лица светились радостью обретенной свободы. Бывшие узники приветствовали советских воинов. У многих на груди, на рукавах нашиты самодельные знаки национальной принадлежности: красные — советские, бело-красные — польские, сине-бело-красные — французские…
Вскоре поэт Александр Твардовский выразил в стихах то, что чувствовал каждый советский воин накануне победы:
…Мать-Россия, мы полсвета
У твоих прошли колес,
Позади оставив где-то
Рек твоих раздольный плес…
С Волгой, с древнею Москвою
Как ты нынче далека…
День и ночь в боях сменяя,
В месяц шапки не снимая,
Воин твой, защитник-сын
Шел, спешил к тебе, родная,
По дороге на Берлин…
На восток, сквозь дым и копоть,
Из одной тюрьмы глухой
По домам идет Европа,
Пух перин над ней пургой.
А мне вспомнились прочитанные накануне в газете «Боевое Знамя» слова пожилого солдата Федорчука, обращенные к молодому воину: «Ты думай больше, когда идешь. Думай о том, что вот сестра твоя в Германии и ты идешь ее освобождать. От таких дум — быстрее шаг, пройдешь 30 километров и не устанешь». Сказано, словно обо мне. И я думал, глядя на освобожденных: «Среди них, может быть, где-то и моя сестра»… И я вглядывался в каждое женское лицо, пытаясь угадать в нем знакомые черты… Нет, это было бы слишком невероятно. Откинувшись на спинку сиденья, я сам себе сказал: «Чудес не бывает!»
— О чем вы, товарищ майор? — поинтересовался шофер.
— Чудес, говорю, не бывает!
— Точно, товарищ майор, не бывает, — видно, не поняв меня, машинально ответил смущенный солдат.
Колонна остановилась. Выскочив из машины, я прошелся вдоль дороги. Тянуло поговорить с людьми, только что освободившимися из неволи, но колонна тотчас же тронулась. Жаль… Я уже и дверцу открыл, возвращаясь в машину, но вдруг услышал взволнованный женский крик: «Вася!» Я встрепенулся и замер, боясь оглянуться: нет, это не меня. «Вася!» — послышалось снова. Что-то знакомое уловил я в этом голосе. Обернулся — и не поверил своим глазам. «Дуняшка! Родная…» — прошептал я и пошел ей навстречу с протянутыми руками. Бежать не мог — подкашивались ноги…
Колонна уже скрылась за поворотом дороги. Шофер, свернув на обочину, ждал, не решаясь напомнить, что надо ехать. Меня обступили подруги сестры, наперебой стали расспрашивать о жизни на Родине. Сообщив сестре в нескольких словах о судьбе родных и записав ей свой адрес, я простился с ней, пожелал девушкам счастливого возвращения домой и поспешил к машине, чтобы догнать свою колонну.
Коварство раненого зверя
Газеты сообщали о поголовной мобилизации в Германии, о том, что Гитлер укомплектовывает стариками и подростками так называемый, «фольксштурм». Все и вся было брошено на оборону Берлина, дальних и ближних его подступов. Страх перед Красной Армией заставил фашистское командование спешно снимать войска с других фронтов и перебрасывать на восток. Остатки дивизий, разбитых на Висле и Варте, в приграничном укрепленном районе, так и не смогли закрепиться на каком-либо оборонительном рубеже. Отдельные вражеские части судорожно цеплялись, за удобные для обороны опорные пункты, но их сметали со своего пути стремительно наступавшие советские войска. Группы блуждавших в полной растерянности гитлеровских солдат и офицеров, оставаясь далеко в тылу наступавших, пытались под покровом ночи пробиться к своим. Натолкнувшись на советских солдат, они всякий раз вступали в бой, однако очень скоро, видя безвыходность положения, поднимали руки. Но в любом случае это был по-прежнему коварный и жестокий враг. И тот, кто забывал об этом, расплачивался кровью, а часто и жизнью.
«Охота» на блуждавших в лесах и перелесках фашистов стала предметом увлечения для смельчаков. Полковой разведчик старший лейтенант Куницкий и комсорг Николай Сапоженков не раз ходили на такую «охоту», приводили разоруженных пленных. Допросив, отправляли их на сборный пункт. Я неоднократно просил комсорга не увлекаться этим занятием, не забывать свою главную задачу — работу с бойцами. «Ищешь подвига — иди лучше в атаку с экипажем, вместе с комсомольцами», — говорил ему. Но ходить в атаку на самоходке для молодого, горячего парня было не внове. Нельзя сказать, что Николай забросил все и занимался только упомянутой «охотой». Он ходил на нее как бы между делом — когда батареям выпадала короткая передышка.
Наши передовые части вышли к Одеру справа и слева от города Франкфурт-на-Одере. Реппен был уже в руках советских войск, но на подступах к Франкфурту враг оказывал упорное сопротивление. Войска, наступавшие справа, имели больший успех. Они форсировали реку и заняли плацдарм правее небольшого города Лебус. Для их усиления командир корпуса решил перебросить самоходки нашего полка. Батареям предстояло совершить марш вдоль линии фронта и ночью переправиться на плацдарм. Колобов выслал группу офицеров во главе с майором Биженко разведать маршрут и выбрать место для НП полка.
Ко мне подошел Сапоженков и стал просить послать и его с этой группой. Посылать комсорга полка не было особой необходимости, но я все же уступил настойчивым просьбам Николая, о чем впоследствии горько сожалел.
Машина въехала в Реппен, где обосновались наши тыловые части. На площади, возле большого здания, возвышался холмик свежей земли, а над ним — наскоро сколоченный обелиск. Биженко остановил машину. Коля Сапоженков прочитал: «Герой Советского Союза старший сержант Селезнев Николай Павлович».
— Разведчик гвардейской стрелковой дивизии, — добавил он от себя.
Когда сели в машину и поехали дальше, Сапоженков рассказал о боях за аэродром противника на подступах к Франкфурту-на-Одере. Николай принимал участие в тех боях вместе с 1-й батареей САУ, которая поддерживала 101-й стрелковый полк 4-й стрелковой дивизии. Первыми на аэродром ворвались разведчики 77-й гвардейской стрелковой дивизии, наступавшей правее. В этом ожесточенном бою и пал смертью героя разведчик Селезнев. Когда подошел 101-й полк, гитлеровцев вышибли с аэродрома, захватили 16 исправных самолетов. Но бой на этом участке длился еще сутки. Одиннадцать раз противник переходил в атаку, однако солдаты 101-го полка и самоходчики не дрогнули, выстояли. А затем и сами перешли в атаку, разгромили врага. Только огнем самоходок нашей 1-й батареи были уничтожены две минометные батареи противника, подбито две самоходные установки, 15 автомашин и два тягача. Фашисты оставили на поле боя десятки трупов своих солдат.
…Выехали на асфальтированную дорогу. Впереди виднелась большая деревня. — Гросс-Раде, — глянув на карту, сказал Биженко.
Был полдень. На фоне ясного неба четко вырисовывалась кирха. Деревня стояла на возвышенности, и ее каменные постройки были видны издали. На юго-западе, в полутора-двух километрах от селения, темнел лес.
— В этих местах, — сообщил Биженко, — помнится мне по военной истории, в Семилетнюю войну русские били захватчиков-пруссаков. А в битве при Кунерсдорфе в 1759 году они наголову разгромили армию Фридриха II, считавшуюся непобедимой. Прусский король трусливо бежал с поля боя и в отчаянии помышлял о самоубийстве. А передовой отряд русской армии занял Берлин.
— Не тот ли это Фридрих II, которого Гитлер считает своим кумиром? — спросил Сапоженков.
— Тот самый!
— Выходит, наши прадеды били гитлеровского кумира, а мы теперь — самого Гитлера, — заметил Николай.
— История как бы повторяется, — задумчиво произнес Биженко, — правда, размах нынче не тот: пруссаков били на узком участке, а гитлеровцев бьют по всем фронтам. Тогда Фридриха II от гибели спасла случайность, а Гитлера ничто уже не спасет: конец его близок.
Въехали в деревню. Жители уже не прятались, а молча посматривали из-за калиток. За деревней свернули на направление к Одеру. По пути встречались стрелковые подразделения, спешившие к реке, в лесах располагались тылы передовых частей.
Майор Биженко решил осмотреть опушку леса справа от дороги: можно ли оборудовать там командный пункт полка. Миновали низкорослый сосняк и остановились в хвойном бору. Все разбрелись в поисках удобного места для КП.
В сосновом подлеске Николай Сапоженков неожиданно наткнулся на группу гитлеровцев. Их было пятеро, они сидели с раскрытыми консервными банками и хлебом в руках. Автоматы лежали рядом. От неожиданности и немцы и Николай на секунду замерли. Сапоженков пришел в себя первым:
