Петр Сажин - Севастопольская хроника
У Рогачевского оставалась еще одна торпеда. Что с ней делать? Тащить обратно? Отряду нужно было немедленно уходить. Котов разрешил Рогачевскому оторваться от отряда и действовать самостоятельно. Рогачевский, не раздумывая, тотчас же развернулся — и на караван! Его встретили сильным и плотным заградительным огнем. Пришлось отвернуть.
Новая циркуляция. Новый выход на курсовой угол и быстрее ветра бросок на караван. И на этот раз заградительный огонь не пустил — опять пришлось отвернуть. Новая циркуляция и стремительный выход на редан.
Как оса вокруг банки с медом, кружился Рогачевский вокруг каравана. И на третьей попытке боцману, мичману Андриади, не пришлось вынимать чеку.
Когда катер выходил на курсовой в четвертый раз, пулеметчик Формагей доложил о том, что видит второй караван — шесть десантных барж. Это был великолепный подарок! Рогачевский бросил первый караван и кинулся на десантные баржи.
После залпа Рогачевский укрылся за дымовой завесой. Теперь домой, и притом на предельной скорости. И вот тут-то и отказал второй мотор. На одном моторе к Ялте не дойти. К Евпатории, где базировались катера капитана II ранга Проценко, ближе. Раздумывать некогда: к Евпатории так к Евпатории. На рассвете, когда Рогачевский пересек Каламитский залив и собирался на траверзе мыса Евпаторийского повернуть к порту, с запада, со стороны мыса Урет, от Донузлавской перемычки появились три немецких торпедных катера.
Немцы сбросили газ и, развернувшись в строй, похожий на раскрытый веер, стали расходиться. Нетрудно было догадаться, к чему они готовятся: так делают волки в тундре, когда хотят загнать оленя! Они не бросаются на него сразу, потому что можно заработать копыто в морду. Нет! Они будут держаться от него не далеко и не слишком близко: они создадут у оленя иллюзорное представление, что стоит ему собрать силы, и он может вырваться. И вот когда ему покажется, что он вырвется, вот тут-то они настигнут и прикончат его.
У Рогачевского был только один шанс. Выждав, когда скорости уравнялись, он приказал запустить второй мотор. Девяносто против ста было за то, что мотор сгорит. Но лучше потерять палец, чем всю руку!
И потом до Евпаторийского порта, если дать самый полный и выйти на редан, — не более десяти-пятнадцати минут. Надо рисковать. Война, даже при самом точном и даже конгениальном расчете и предвидении всех возможных осложнений, с применением предугаданных контрмер, — дело рискованное.
Что ж, риск и моряк — всегда рядом. Команда о перемене хода на судне обычно подается твердым и достаточно сильным голосом. На этот раз командир отдал ее почти, шепотом. Мотор взревел. Катер чуть подпрыгнул.
Пока немцы сообразили, что сделал русский, Рогачевский оторвался от них. Моторист и без приказания понял — из моторов нужно выжать все. Шли так, будто не катер мчался к Евпатории, а она сама летела навстречу.
…Через сутки Рогачевского и его экипаж друзья обнимали на ялтинском причале.
В Ялте я познакомился с капитан-лейтенантом Вихманом и его хлопцами. Отряд Вихмана спас Ялту от полного разрушения: он вовремя скатился с гор — немцы так и не успели включить взрыватели в заминированных зданиях и в порту.
Уже несколько дней партизаны в бескозырках и их «батька» — худой и бледный брюнет, страдающий острой язвой. — на отдыхе. За два года пребывания в горах Крымского заповедника они и намерзлись и наголодались кажется, на всю жизнь! Древесная кора и кожа поясных ремней не заменяли им в трудные дни хлеба и мяса, а землянки — корабельных кубриков.
Но отдых «лесных матросов» неспокоен. Теперь, почти через тридцать лет после войны, может быть, трудно понять их беспокойство, но тогда в душе каждого бойца была сильна инерция долга и подвига. Могли ли они в те дни торчать в Ялте, бездумно глазеть на солнце и упиваться запахами цветущих глициний, когда катерники топят фрицев на севастопольских фарватерах, Приморская армия уже под Балаклавой, а войска 4-го Украинского фронта, которые привел в Крым генерал армии Толбухин, жмут со стороны Мамашая и Бельбека?!
Стоя перед «батькой», матросы переминаются с ноги на ногу — им неловко покидать больного командира, с ним столько было пройдено троп в крымских горах! Капитан-лейтенант Вихман хорошо понимает своих бойцов. Отбросив формальности субординации, он обнимает каждого. Матросу-разведчику, совсем еще юноше, но рослому парню Веретенникову пришлось нагнуться, чтобы попрощаться с «батькой».
С невысказанной тоской смотрит командир вслед уходящим к Севастополю матросам.
…На дороге из Ялты через Байдары потоки машин текут в сторону Севастополя. Обочины засорены немецким имуществом. В потоке войск идут и «лесные матросы». То тут, то там видны бушлаты, бескозырки, трофейные автоматы дулом вниз, гранаты на поясах и широкий матросский валкий шаг.
Автомобили, мотоциклы, пароконные повозки, всадники, артиллерийские упряжки — все катится, все двигается к Севастополю. Гул металла покрывает гул голосов. Синь неба спорит с синью моря. В горах на самой маковице сверкают белые снега Ниже зеленеют альпийские луга. Еще ниже желтым пламенем бушует цветущий кизил. В небе проносятся самолеты.
Идет могучая армия могучего народа. Недалек Севастополь. Мне вспоминается, как молча, со слезами на глазах мы покидали его два года тому назад, как клялись вернуться, как принимали наказ умирающих отомстить гитлеровцам за Севастополь…
Улица генерала Петрова
…Только под Севастополем стало ясно, что тут понастроили немцы за двадцать два месяца оккупации Крыма. Минные поля, колючая проволока, волчьи ямы и надолбы преграждали подходы к каждому обводу обороны. Сотни орудий, пулеметов и минометов встречали наши войска из стальных и железобетонных гнезд.
Попытка прорваться в город с ходу обошлась дорого нашим войскам, и командование приняло решение взломать немецкие укрепления тяжелой артиллерией и ударами бомбардировочной авиации.
Весь конец апреля и в первые дни мая 1942 года по пыльным дорогам Крыма тянулись к Севастополю пушки осадной артиллерии, а на полевых аэродромах, главным образом в районе Сарабуза, сосредоточивались самолеты авиации дальнего действия. Подвозились снаряды и бомбы крупного калибра.
Пока подтягивалась осадная артиллерия и готовилась авиация, я решил воспользоваться передышкой и поехать в штаб фронта — проинформироваться в штабных кругах. К сожалению, мне не удалось встретиться ни с командующим фронтом генералом Толбухиным, ни с начальником штаба.
«Кругам» в эти тихие на передовой, но горячие в штабах дни было не до нас!
В какой то раз я снова пожалел о том, что нет здесь генерала Ивана Ефимовича Петрова.
Он даже в самые тяжелые дни обороны Севастополя, да и во время штурма Новороссийска и в считанные часы перед высадкой десанта через Керченский пролив находил время и для нас, журналистов.
Отзыв Петрова в Ставку был неожиданным для корреспондентского корпуса.
Это случилось в марте, всего лишь за месяц без малого до начала кампании по освобождению Крыма. Я пишу «кампании» не из-за любви к старомодной военной терминологии, а для того, чтобы читателю стало ясно, что освобождение Крыма и Севастополя — не было эпизодом в наших масштабных, наступательных операциях весной 1944 года. Ставке было хорошо известно, что противник, отступая под сокрушительными ударами советских войск, не сдаст без боя Крым из-за его стратегического положения. Полуостров был отличным плацдармом для нанесения ударов во фланг нашим войскам, стремительно двигавшимся к границам Европы.
Только круглый дурак мог не понять этого, а в гитлеровском авантюристическом командовании было немало и талантливых генералов. Было ясно, что Крым немцы будут держать, не считаясь ни с какими потерями.
Поэтому Ставка решила сокрушить силы 17-й гитлеровской армии генерала Руоффа, укрепившейся в Крыму, силами двух фронтов: 4-го Украинского с севера и Северо-Кавказского с востока, через Керченский пролив Войсками 4-го Украинского командовал генерал армии Толбухин. Северо-Кавказского — генерал армии Иван Ефимович Петров…
Генерал Петров шел сюда через Кубань, где особенно тяжкими были бои на «голубой линии», затем штурм Новороссийска и неотступное, почти «на пятках противника» продвижение к Керченскому проливу через Тамань и, наконец, высадка десанта на Крым доказали, и при том блестяще, ошибочность сложившегося в генштабистских кругах мнения, что Петров — «генерал обороны».
Путь Петрова — свидетельство мастерства генерала как полководца наступательного стиля. Его войска пошли бы и дальше, но, к сожалению, погода (в мужестве и воинском мастерстве недостатка не было!) не позволила сразу после высадки десанта перебросить через пролив основные силы фронта и, не давая очухаться врагу, развивать наступление.
