Э. Кордер - Охотник на оленей
Майкл со своей бригадой ввалился в бар.
Джон Уэлч завопил:
— Посмотрите, кто пришёл! — Он вышел из-за стойки бара, сгрёб Стивена медвежьими объятиями и начал подбрасывать его вверх. Уэлч был на пару лет старше Стивена — уже под тридцать — и почти такой же крупный, как Аксел.
Мужчины повскакивали из-за столов и с табуретов у стойки бара и сгрудились вокруг. Они хлопали Стивена по плечу, по спине, ерошили ему волосы, поздравляя его.
Стивен переносил всё это смущенно, но добродушно. Уэлч наконец отпустил его.
Мужчины стали совать ему стаканы.
— За мой счёт, Стив. Сегодня ты последний день холостякуешь.
— Выпей, Стив, сегодня тебе понадобится сила.
Ник глянул вверх на телевизор.
— Эй! — воскликнул он. — Я спорил на сто долларов, что «Орлы» выиграют!
Аксел схватил с бара неполный кувшин с пивом и выпил его залпом.
Стэн заорал:
— А я спорю на двадцать, что защитник «Орлов» носит юбку!
— Ети твою в корень! — сказал Аксел и заплакал.
Глава 3
Линда, подружка невесты на предстоящей свадьбе, хлопотала на кухне. Тонкая, почти хрупкая девушка с бледным лицом и длинными черными волосами. Она неотразимо красива, но сейчас была чем-то озабочена. Она закусила нижнюю губу.
Взгляд у неё устремлён в потолок.
Из спальни наверху доносился глухой шум. Он становился всё громче и громче.
Раздался какой-то треск, потом снова. Там швыряли мебель. Ещё один резкий удар, затем всё стихло.
Линда покачала головой. Подошла к буфету, взяла поднос и переставила его на подставку рядом с плитой. Поставила на поднос тарелку, чашку с блюдцем, положила салфетку. Вставила в тостер два куска хлеба, налила супу из кастрюли на плите в тарелку. Бросила в чашку пакетик с чаем, залила кипятком. Когда ломти выскочили из тостера, намазала их маслом и положила рядом с тарелкой. Подняла поднос и понесла из кухни вверх по лестнице к закрытой двери. Постучала.
Ответа не последовало.
Она толкнула дверь и вошла.
В комнате царил разгром. Стулья перевёрнуты, лампа разбита, картины на стенах перекошены. Одна упала, рама сломалась. Окно открыто, ветер задувает в комнату снег.
Отец лежал лицом вниз посреди комнаты. На нём было пальто, изорванное и грязное.
Он где-то потерял ботинок. В руке у него была полупустая бутылка, содержимое которой вытекало на ковер.
Она поставила поднос на кровать и опустилась на колено рядом с отцом.
— Папа?
Он замычал, перевернулся и, моргая, посмотрел на неё.
Она тронула его за плечо:
— Папа.
Рывком он приподнялся и принял сидячее положение. Посмотрел в открытое окно на крыши домов, на маячившую махину завода и огромную стоянку для автомашин, засыпанную снегом.
— Пошла ты! — пробормотал он. — Я проткну всем машинам в городе шины. Каждой паскудной машине. Вот что я сделаю.
Линда просунула руки ему под мышки и попыталась поднять. Качаясь, он встал, проковылял с нею к кровати и сел на край. Он медленно повернул голову и посмотрел ей в лицо. Кожа у него была серой, как из теста. Он был небрит.
Длинный рваный шрам с тёмными узелками швов пересекал левую сторону лба. Струйка слюны свисала из угла рта.
— Непременно я это сделаю, девочка. Всё вокруг, целое море! Целый океан проткнутых шин!
— Да, папа.
Она оставила его и пошла закрывать окно. Пока она опускала раму, он скатился с кровати и упал на пол.
Линда подошла, подоткнула платье, нагнулась и закинула его руку себе на плечи, попыталась поднять его назад на кровать. Пришлось помучиться, прежде чем это удалось. Она тяжело дышала, в глазах стояли слёзы.
Он снова упал.
— Ох, папа! — вскрикнула она.
Она попыталась еще раз, расходуя последние силы и превозмогая себя.
Внезапно он ударил её и попал прямо в лицо. Она отлетела назад и, опрокинув стул, упала на пол.
— Сучка поганая… все вы суки! — Отец рывком поднялся и бросился на неё.
Линда поднялась и протянула к нему руки:
— Папа! Папа, это же я, Линда!
Он закатил ей оплеуху. У неё помутилось в глазах и зазвенело в ушах. Она подняла руки, чтобы защититься от следующего удара, но он изловчился и ударил её снова.
— Ненавижу! Суки проклятые! Я им всем поспускаю шины…
Замахнувшись еще, он промазал, повернулся и, что-то бессвязно бормоча, рухнул на пол.
Слёзы катились по щекам Линды. Она стояла и молча плакала.
— Суки поганые! Все вы! — рычал отец, уткнувшись в ковёр.
Линда спустилась вниз и через гостиную прошла к себе в комнату. Затем вытащила из чулана чемодан.
Майкл, Ник, Стивен и Аксел сидели, облокотившись на стойку бара, а Джон Уэлч склонил голову по другую сторону. Все они пытались подпевать песенке Долли Партон, несшейся из музыкального автомата. Получалось только у Джона, у которого был приятный голос, но они уже так много выпили, что разницы не чувствовали, и все были в прекрасном настроении.
Стэн спорил с толстым водителем о том, чья очередь играть на бильярде. Спор начинал переходить в ссору.
Из задней комнаты донёсся какой-то визг.
Джон бросил петь и прошёл в конец бара. Никто, казалось, этого не заметил.
Из распахнувшихся дверей выскочила официантка.
— Там какая-то безумная баба! — закричала она.
— Что? — спросил Джон.
Водитель схватил Стэна за плечи и припёр его к стене:
— А что, если я побросаю тебя вверх-вниз, как баскетбольный мяч, коротышка?
В задней комнате что-то треснуло, и двое из присутствующих повернули голову к дверям.
Стэн сунул руку под рубашку, достал из-за пояса короткоствольный пистолет и наставил его в живот шофёру:
— А как насчёт убраться отсюда подальше, толстячок?
У шофера округлились глаза, и он начал отступать.
Двери задней комнаты вновь распахнулись как раз тогда, когда Джон подошёл к ним.
Одна створка ударила его по лбу.
— Ой! — Он отпрянул назад, схватившись за голову.
Ворвалась мать Стивена, размахивая какой-то доской.
— Что это такое? — вопила она. — Пьёшь в день своей свадьбы! Иди вон! Прочь!
Она опять замахала доской. Мужчины пытались увернуться. Она сшибла со стойки стаканы, перевернула стулья. Она бушевала, как фурия, колотя доской по спинам и ногам увертывавшихся мужчин. Большинство устремилось к дверям, шумно протестуя, но заливаясь весёлым гоготом.
Стивен, Ник, Майкл и Аксел выбежали вместе и остановились под падавшим снегом.
— Ну, вот и всё, — сказал Стивен. — Действительно всё. Да, ребята, я пошёл!
Ник засмеялся:
— Ну и хорошо, что она тебя достала. Тебе, Стивен, сейчас никак нельзя слишком расслабляться.
— Ети твою в корень, — пьяно произнёс Аксел.
Разгорячённая, на улицу выбежала мать Стивена, всё ещё сжимая в руках доску. Она посмотрела на Стивена, выпустила доску из рук и расплакалась.
— Мальчик мой милый. Ангел мой… покидаешь родную мать ради чужой женщины… беременной! — Она бросилась к Стивену и упала к нему в объятья.
— Мама…
— И так-то ты поступаешь со своей родной матерью, которая всю свою жизнь ходит в церковь дважды в день.
— Мама, всё будет хорошо. Мы же будем жить всего лишь этажом выше. Мы будем жить одной семьёй.
Совсем растерянно она посмотрела на его друзей, которые выражали ему сочувствие, а затем занялись изучением снежинок.
— Неужели ты такой бесчувственный? Разве у тебя такое жесткое сердце? Ты женишься на этой женщине, оставляешь меня с ней, а сам уезжаешь во Вьетнам!
— Ведь всего лишь один лестничный пролёт, мама, — устало сказал Стивен, слыхавший всё это уже не раз. — Один пролёт. Я буду жить всего лишь этажом выше, когда вернусь домой. Я люблю Анджелу, мам. Она любит меня.
Мать ничего не ответила.
— Ведь так же, — сказал он.
Помолчав немного, она сказала:
— Надень сегодня шарф.
Он сморщился:
— Не надену я шарф с фраком. Никто не носит шарфа с фраком.
Дело близилось к полудню. Майкл поддал газу, приближаясь к дороге, уводившей в гору, к вагончику, где они жили вместе с Ником. Машина набирала скорость, затем начался подъём. Задние колёса отбрасывали снежную кашу — «кадиллак» завилял.
Майкл поворачивал руль короткими резкими рывками, пытаясь погасить юз. На подходе к вершине колёса стали буксовать, ему пришлось переключиться на низкую скорость и добавить газу. «Кадиллак» с ревом, наконец, преодолел подъём и выехал на ровную дорогу. Майкл затормозил, выключил двигатель и поставил машину на ручной тормоз. Вышел из машины во взятом напрокат фраке, чувствуя себя в нём так же непривычно, как дрессированное животное в цирке. Как ни нелепо это выглядело, но на нём были горные сапоги, и брюки были заправлены в голенища. Штиблеты он нёс в руке. Он прошёл по мокрому снегу к старому помятому фургону Ника. У заднего окна кабины были пустые крепления для ружей.
