Александр. Омильянович - Смысл жизни
Загдан подполз под цистерну с бензином. Постучал по ней снизу. Она была полной. Этот состав предназначался для отправки в Польшу. Загдан присел на минуту и, приостанавливая учащенное дыхание, вслушивался в отголоски ночи. Но вблизи ничего подозрительного не было слышно. Он обмотал проволокой гранату и дрожащими от возбуждения руками стал закреплять ее под цистерной.
Когда граната держалась уже прочно на месте, он осторожно отогнул усики чеки запала, конец проволоки продел через кольцо и надежно закрепил. Наверное, раз десять проверил, крепко ли держится граната и свободно ли выдернется чека.
Он ощутил холодный пот на лбу и щеках. Вытер лицо тыльной стороной ладони и, расправляя скрутившиеся кольца проволоки, стал отползать к стене. Снова где-то поблизости услышал шаги, но, прижавшись к земле, не заметил, кто шел.
Он подождал немного, а затем добрался до стены. Проверил, не зацепится ли где в бетонном ограждении проволока. Через минуту он уже был у колодца. Протянул проволоку через отверстие в крышке, затем устроился как мог в колодце.
Он не мог объяснить чувство, которое охватило его в ту минуту. Он был счастлив, что вот сейчас он отомстит за тех, кто погиб в Новогруде, во время отступления и в ту кошмарную ночь на плацу смерти в Замбруве. Он начал выбирать проволоку. Наконец он почувствовал в руке легкое натяжение. Он сжал зубы, приостановил дыхание и дернул изо всех сил. «Сто двадцать один, сто двадцать два, сто двадцать три», — отсчитывал он машинально.
Сначала до него донесся приглушенный расстоянием взрыв гранаты, но почти одновременно раздался другой, во сто крат сильнее, такой сверхмощный, будто тысячи громов ударили где-то рядом.
Сквозь отверстие в крышке Загдан увидел пульсирующий свет, разлившийся по небу. Он лихорадочно затянул проволоку в колодец. В рев пламени ворвался вой сирен и свист паровозов, а затем два новых сильнейших взрыва прогремели над станцией.
Заходила ходуном земля, задрожали стенки колодца, сверху посыпались крошки бетона. Загдан примял ногой витки проволоки и радостно, как зачарованный смотрел сквозь щель в крышке на раскаленный до красноты край неба.
В рев бесновавшегося пожара врывались громовые раскаты новых взрывов. Высоко взлетали горящие обломки вагонов и цистерн. Гейзеры пылающего бензина стреляли вверх длинными свечами.
Стало светло как днем. Прибыли команды, но они не могли приблизиться к этому огненному пеклу. А тем временем взлетали на воздух новые вагоны с боеприпасами и взрывчаткой.
Пожар разливался широко, как море. Над Кенигсбергом не стихал вой сирен, которым вторили свистки паровозов и глухие гудки кораблей в порту. Прибыли отряды саперов, многочисленные группы гестаповцев и жандармов. Пожар перебрасывался с состава на состав. Загорелись первые дома, и огонь стал угрожать целому кварталу. Никто не мог ответить, что было причиной этого бедствия и сколько людей погибло. Пламя охватило большой склад военных материалов. Паровозами удалось отвести несколько составов, стоявших несколько дальше и готовых к отправке.
Загдан по-прежнему сидел в своем укрытии. До него долетали отголоски взрывов. То и дело над ним грохотали шаги пробегавших людей. В такие моменты он непроизвольно съеживался, задерживал дыхание, хотя и знал, что только слепой случай может навести их на его укрытие. Иногда он испытывал неодолимое желание выбраться наверх и посмотреть собственными глазами на дело рук своих. Однако Загдан решил до наступления ночи не покидать своего убежища.
Он вытащил обойму из пистолета, из обоймы — патроны, платочком тщательно протер каждый. Потом проверил затвор пистолета, спуск, курок. Снова зарядил пистолет, загнал один патрон в ствол и спрятал оружие в карман.
«У меня еще девять патронов. Если все пули попадут в цель, от моей руки погибнет еще девять гитлеровцев…» — подумал он.
Ночь, рассветленная заревом пожара, который не утихал, медленно отступала, и Загдан долго ждал, когда свет наконец сквозь щель проникнет в колодец и мрак сменится сумерками. Только тогда сон начал смыкать ему веки, и голова упала на грудь…
Ему снилось, что он бродит где-то в белостокских лесах, среди трав и цветов, а на душе у него легко и радостно. Разбудило его дрожание земли, и когда он высвободился из плена сновидений, то понял, где он находится. По железнодорожному пути проехал поезд. Часы показывали полдень. Загдан размял одеревеневшие мускулы и прислушался к долетавшим отзвукам. Пожар, наверное, еще не погасили. Загдану казалось, что он слышит, как работают мотопомпы и бьют струи воды.
Тут он вспомнил, что уже два дня ничего не ел, и почувствовал резкую боль в желудке. В карманах железнодорожной формы немца он наскреб щепотку махорки, нашел клочок бумаги и спички. Скрутил цыгарку, закурил и затянулся глубоко, выпуская дым в рукав куртки. Он ощутил легкое головокружение, но цыгарка помогла приглушить чувство голода.
До наступления ночи было еще долго, но он знал, что уже не заснет и у него есть время поразмыслить, что делать дальше.
Он полез в карман за документами немца-железнодорожника, о которых забыл. Развернул кусок клеенки, потом из залоснившегося бумажника достал удостоверение железнодорожника. При слабом свете, проникавшем сквозь щель в колодец, он прочитал, что того, чью форму он надел, звали Оскар Шнек, тридцати шести лет, и был он старшим сцепщиком на товарной станции в Кенигсберге. Загдан пересчитал несколько десятков марок, которые для него не имели никакого значения.
Долго и внимательно всматривался он в фотографию немца. Сходство с ним было минимальное, но все же было. «Все-таки хоть какой-то шанс да есть», — подумал он.
Загдан спрятал бумажник и стал размышлять, узнают ли немцы, что явилось причиной взрыва цистерны и пожара вообще.
«Нет, они не могут посчитать это делом случая, — подумал он. — Они, наверное, дознаются, что это сделал поляк…»
В кармане железнодорожной формы он нашел огрызок карандаша и, насколько это позволяли сумерки, царившие в колодце, стал писать на стенке большими, корявыми буквами: «Этот взрыв на станции произвел я — солдат Вавжинец Загдан, поляк. Да здравствует Польша!» Он считал, что получилось хорошо, и с облегчением вздохнул — что-либо написать для него всегда доставляло много трудностей.
День тянулся медленно, казалось, он никогда не кончится. Наконец наступил ранний осенний вечер.
Загдан сидел в своем укрытии до десяти вечера. Потом по скобам поднялся наверх и осторожно сдвинул в сторону тяжелую крышку колодца. В ноздри ударил смрад гари. Загдан проскользнул к вагонам и спрятался между ними. Из-за каменной стены, где еще несколько часов назад было пекло огня и взрывов, долетал гомон всевозможных голосов и стук инструментов.
Подталкиваемый непреодолимым любопытством, Загдан взобрался на вагон. То, что он увидел при свете сильных прожекторов, поразило его. Десятки разбитых взрывами, сожженных вагонов и разорванных цистерн, торчащие вверх в неописуемом хаосе рельсы, сгоревшие шпалы…
«Это сделал я, — подумал он не без гордости. — Вот что может сделать один человек…»
Он видел, как теперь между этими кучами железа, рельсов и воронками в земле сновало множество людей с ломами и лопатами. Работали там также краны и бульдозеры. Загдан спрыгнул с вагона и, пробираясь вдоль состава, пошел к выездным семафорам станции. Он сделал большой круг, чтобы обойти работавших людей, присутствие которых определял по огонькам фонарей. Никем не замеченный, он выбрался из лабиринта вагонов и оказался за границей станции.
Дойдя до перекрестка улиц, он остановился. В какую сторону идти и как в этом гигантском городе попасть на пассажирский вокзал? Он не отважился спросить об этом у прохожих, ибо это сразу вызвало бы подозрение: почему железнодорожник не знает дороги к вокзалу?
Он шел медленно, читал названия улиц, мимо него проходили одинокие прохожие, даже попался навстречу жандармский патруль, но никто не обращал на него внимания.
Ему казалось, что он приближается к центру города. Его обогнало несколько грузовиков и такси.
Он прошел еще по нескольким улицам, по какой-то площади, а когда пересек ее, увидел такси, выезжавшее из боковой улицы. Он вышел на мостовую и поднял руку.
Водитель такси опустил боковое стекло, высунул голову и посмотрел на него, а Загдан, поприветствовав его по-гитлеровски, спросил, свободен ли он. Немец кивнул головой, открыл дверцу и спросил, куда надо ехать.
Загдан ответил, что ему нужно в Понарт, это название он запомнил, когда их везли в Кенигсберг в эшелоне.
Таксист окинул его внимательным, изучающим взглядом — вид Загдана не вызывал доверия. Загдан без слов достал бумажник, протянул немцу двадцать марок и попросил ехать как можно быстрее. Они помчались по улицам Кенигсберга.
