Василий Смирнов - Саша Чекалин
Теперь, как только ночью начинали ворчать собаки, отец выходил с охотничьим ружьем на крыльцо, караулил.
Дела в колхозе поначалу шли неважно. Кое-кто из вступивших в колхоз отсиживался до полудня дома, хотя дед Пупырь неустанно трезвонил в буфер, висевший на площади, созывая людей в поле.
Саша слышал, что говорили на селе. Многие в глаза и за глаза ругали председателя сельсовета, как будто во всех неполадках была виновата Надежда Самойловна.
— Тяжело с нашим народом, — жаловалась дома мать. — Ох как тяжело!..
Но, побывав в городе, возвращалась оттуда бодрая, деловитая.
— Райком партии в обиду меня не даст, — говорила она мужу. И думала — сказать дома или нет, что ей советуют подать заявление в партию.
Через неделю вечером у них снаружи загорелся дом. Саша ложился спать, когда отец, рванув дверь в избу, закричал: «Горим!..» и, схватив в сенях ведра с водой, бросился обратно во двор.
Огонь затушили вовремя. Только слегка обгорела стена сзади двора и часть крыши. Всю ночь семья провела без сна.
— Не запугают, — с горечью, но решительно повторяла мать, — весь колхоз не сожгут, мы не одни.
В следующую ночь у Чекалиных загорелся сарай. Все село сбежалось на пожар. Саша видел, как дружинники из местной пожарной команды бегали вокруг сарая, растаскивая крючьями горевшие бревна, и из кишки, извергавшей толстую струю воды, заливали огонь. Сарай сгорел дотла. В толпе говорили, что это мстят за раскулаченных. Шепотом называли и фамилии, упоминали про Кирьку Барина, хотя никто из песковатских не видел его в селе.
После этого отец снова начал выходить из дому по ночам караулить. Все ценное, что было в избе, перенесли к дедушке: ждали нового пожара. На время к дедушке переселили и Витюшку. Саша остался дома. Он ни за что не хотел уходить от матери.
— Правда ведь, Шурик, не запугают? — говорила мать, крепко прижимая Сашу к себе.
— Не запугают, — отвечал Саша, чувствуя себя в эту минуту сильным, взрослым. Иногда с самодельным ружьем в руках он и сам выходил на улицу и, спустив собак, расхаживал с ними вокруг дома.
— Что ты, сынок? — ласково и грустно спрашивал отец. — Воевать собрался?
— Дом караулю, — отвечал Саша, сдвинув густые черные брови.
У отца теплело на сердце, но вздыхал он по-прежнему тяжело, думая, что же будет дальше. В других деревнях, как писали в районной газете, тоже было неспокойно. Люди шли на крайности. Все в деревнях кипело, бурлило…
Ребятам на улице Саша сообщал, видимо, услышанное из разговоров матери с активистами:
— Колхоз теперь не нарушится… Он в землю корнями врос.
— Что он, дерево?.. — удивлялся Серега.
Но с Сашей ребята не спорили. Подобные разговоры они слышали и дома.
Немного спустя работники районной милиции, вместе с колхозниками прочесав окрестные леса, изловили двух уголовников, бежавших из ссылки. Хотя главаря шайки Кирьку Барина и на этот раз не удалось поймать, все в селе как-то облегченно вздохнули.
— Один Кирька Барин не будет шататься в наших местах. Трусоват он, — говорили в народе.
— Поймают и его, — пророчил дед Пупырь.
Саша видел: отец и мать тоже успокоились и повеселели. Теперь уже отец не задумывался, что будет дальше. Утром он первым уходил на работу в поле. Накормив сыновей и наскоро управившись по хозяйству, Надежда Самойловна торопливо наказывала Саше:
— Ты следи за Витюшкой. Долго не приду — покорми его снова.
Она уходила в сельсовет, зная, что на старшего сына можно положиться. Он и за братом поглядит, и цыплятам даст корм, и корову загонит. Но все же весь день на сердце было неспокойно. Очень уж малы еще были сыновья.
Саше недавно исполнилось шесть лет, а Витюшка был моложе его на два года.
Зимой Надежда Самойловна решилась подать заявление в партию. Вечером она сидела за столом необычайно молчаливая, бледная и строгая. Что-то писала, долго думая над каждой строчкой. Что-то шептала про себя, перечитывая написанное. Вспоминались прожитые годы, нерадостное детство в многодетной семье отца. Рано пришлось пойти по чужим людям, батрачить. Горек был заработанный кусок хлеба.
— Что ты пишешь, мама? — Саша никогда еще не видел мать такой взволнованной.
Мать повела бровью, хотела было крикнуть: «Не мешай!», но вдруг порывисто схватила Сашу, крепко поцеловала и, глядя на него широко раскрытыми глазами, сказала:
— Заявление, сынок, пишу, чтобы приняли меня в партию.
В избе было тихо. Витюшка спал, отец ушел к соседям.
— А меня, мама, примут в партию, когда я вырасту большой?
— Примут, сынок, но только вначале будешь пионером, потом комсомольцем. Помощником мне будешь. Вот в школу пойдешь — все узнаешь… — задумчиво говорила мать.
Саша воспринимал по-своему — в партию принимают только после того, как школу пройдешь. Мать часто в последнее время повторяла:
— Школу я прошла большую. Многому при Советской власти научилась — жизнь увидела.
— А скоро я в школу пойду? — нетерпеливо допытывался Саша.
— Скоро, скоро, — торопливо отвечала мать и снова склонялась над заявлением.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Саша сидит около дома на сучковатой изгороди, нетерпеливо болтая босыми, загорелыми до черноты ногами, и сердито поглядывает вокруг. В лужицах воды и на мокрой траве радостно сверкает солнце. С противоположного берега Вырки доносятся звонкие ребячьи голоса — наверно, завыркинцы ловят рыбу. Умытое дождем небо тоже веселое, голубое. А на сердце у Саши темная ночь. Ничто окружающее не радует его. Ни на что не глядят глаза. Ласкаясь, подошел Тенор, Саша прогнал его. Только Громиле, когда тот высунул свою лобастую черную голову из конуры, Саша пожаловался:
— Не записывают меня…
Громила зевнул и пошевелил похожими на лопухи ушами. Очевидно, это означало: не беспокойся, примут.
А произошло вот что.
Возили ребята землю на тачке, возводили насыпь. Другие волокли обрезки узкоколейных рельсов, жерди с соседнего огорода. Ребята строили свою железную дорогу. Была она похожа на настоящую железнодорожную магистраль, которая строилась рядом, в Песковатском.
По замыслу Саши, железная дорога должна была кольцом пройти между буграми и замкнуться в тоннеле, прорытом в откосе. Через овражек предполагалось возвести мост из еловых кругляшей.
— Вот здесь построим будочку для сторожа… — фантазировал Саша. — По бокам поставим телеграфные столбы… Правда, интересно?.. Вот только проволоки бы достать.
Замыслы, один увлекательнее другого, рождались во время работы. Все шло хорошо, пока не стали досаждать старшие ребята, вмешиваясь в строительные дела.
— Не так роете… Не сюда возите землю… Плохой мост строите…
А беловолосый и настырный Филька Сыч, осмотрев Сашино сооружение, презрительно сплюнул в сторону и заявил:
— Ты в школе сперва поучись! К двум прибавить два, знаешь, сколько будет?.. А сосчитать до ста сумеешь?.. Тоже строитель!..
Загнал он своими словами Сашу в тупик, заставил задуматься.
— Подумаешь, школьники… — ворчал Саша, — я и сам в этом году в школу пойду.
— Не примут, — сомневались Егорушка и Серега. — С восьми лет принимают. А тебе только восьмой пошел.
На Сашу они глядели теперь свысока. Каждому из них уже исполнилось по восемь лет.
— Нет, примут, примут, — упрямо твердил Саша, не желая уступать.
Чтобы разрешить спор, пришлось обратиться к матери, но и она подтвердила — в школу записывают только с восьми лет. И, видя, что Саша сразу помрачнел, предложила:
— Сходи сам, попроси учительницу, может быть, примет.
Сказала она это шутя, но Саша принял всерьез и стал действовать быстро, решительно. Надев праздничную рубашку и тщательно пригладив буйные черные вихры, он повязал на шею для большей убедительности красный пионерский галстук, который Надежда Самойловна купила в подарок племяннице, и отправился записываться в школу. Обратно Саша вернулся мрачным, как грозовая туча.
— Учительница не записывает… — пожаловался он. — Требует, чтоб ты сама пришла… — И задергал за платье мать: — Ты хорошенько попроси. Она тебя послушает.
Надежда Самойловна пошла к учительнице с неохотой, думая, не слишком ли рано отдавать сына в школу. Тем более и здоровье у него неважное после перенесенных недавно болезней — кори и скарлатины.
И вот теперь, дожидаясь мать, Саша сидел на изгороди, взъерошенный и сердитый, как воробей.
А мать, как нарочно, долго не возвращалась. Саша видел, как она вышла из дома учительницы, но по пути останавливалась, заговаривала то с одним, то с другим.
— Откуда только эти разговоры берутся?.. — сердился Саша, передвигаясь на изгороди с одного места на другое. Он передвигался до тех пор, пока не свалился. Потерев ушибленную коленку, он не вытерпел и отправился матери навстречу. За ним поплелся было Витюшка, потянулись и собаки, но Саша моментально вернул всех обратно.
