Лилия Дерябина - Белая лилия, или История девочки в немецком плену
Мама села на сено, взяла на руки грудного сына, который был голоден, пыталась его покормить. Но она сама сутки ничего не ела, молока оказалось мало. Вдруг в комнату вошел «вчерашний» полицай, сунул кусок хлеба с салом: «Быстро съешь! Скоро выходить. Молчи, что бы ни случилось» — и стремительно вышел.
Мама откусила кусочек сала, облизала его и сунула ребенку в рот. Тот жадно начал его сосать. Разломав хлеб на три части и раскусив сало на два кусочка, она дала один ломтик хлеба с салом мне, вторую такую же порцию спрятала в карман для Эдика. Себе она взяла только один кусочек хлеба.
Спустя какое-то время мы услышали топот ног, голоса и лязг оружия. Мама вскочила. Прижала к груди сына, а меня взяла за руку и испуганно смотрела на дверь, которая вскоре резко открылась. Громко топая сапогами, вошел немецкий солдат с автоматом наперевес и вытолкал нас на улицу. Там стояла толпа жителей деревни. Увидев нас, люди заохали и запричитали, а мы смотрели на них. В этот момент моя мама-атеистка увидела виселицу и перекрестилась и еще крепче прижала нас к себе.
Вдруг толпа повернулась в другую сторону и снова запричитала. Мама тоже повернула голову и снова перекрестилась — два эсэсовца под руки вели нашего деда.
На него страшно было смотреть: одежда разорвана, сквозь нее виднелись раны, текла кровь, особенно сильно из пальцев рук. Все лицо было в кровоподтеках, один глаз полностью закрылся сплошным кровавым пятном.
Он еле передвигался, но, увидев уцелевшим глазом свою сноху, он встал, и губы зашевелились, но конвоиры тут же подтолкнули его к виселице. Они попытались сами поднять деда на скамейку, но не смогли — дед был богатырского сложения.
Тогда он с усилием выпрямил могучие плечи, оттолкнул немцев и, уцепившись окровавленными руками за стойку виселицы, поднялся на эшафот. Дед с трудом поднял руку, толпа затихла, даже солдаты перестали переговариваться. И в наступившей тишине, еле размыкая распухшие губы, он сказал: «Запомните, товарищи, я никого не предал, я выполнял свой долг перед Родиной. Мы победим!» Стояла общая тишина. Первым опомнился офицер. Он выхватил пистолет и выстрелил в деда, тот пошатнулся, но не упал. Тогда офицер подскочил к виселице и сам ногами выбил скамейку. Мощное тело несколько раз дернулось и замерло.
Толпа взревела и двинулась в сторону виселицы. Солдаты дали очередь в воздух. Люди в панике повернули назад.
В этой суматохе тот же полицай повел нас в хату и закрыл в той же комнате.
Глава шестая. Все дальше на запад
Прошли целые сутки без пищи и воды. Мама пыталась кормить Эдика, и он снова начинал тихо пищать — ни плакать, ни кричать у него уже не было сил.
Рано утром в комнату вошел полицай. Положил перед нами узелок: вареная в мундире картошка, нарезанная редька, черствый хлеб и маленький кусочек сала.
Мать разделила сало на три части: одну отдала мне, другую отложила братику, третью спрятала и сказала: «Не жуй, а соси!» Я уже знала: так легче приглушить голод.
Ранним утром мы услышали шум, хлопанье дверей, топот множества ног. Мама вся напряглась, прижала нас к себе. Вскоре дверь распахнулась, вошли немецкий офицер, два солдата и один в гражданской одежде, как оказалось, переводчик. Он сообщил: «Вам очень повезло. Немецкое командование решило дать вам возможность работать на рейх. Вам разрешается взять с собой в дорогу немного одежды и еды, вас повезут в рейх, будете работать во славу великой Германии».
Все вышли, и мы остались одни. К вечеру пришел полицай, принес мешок с провизией. Когда все вышли, мама нашла записку: «Вечером вас отправят поездом, но партизаны попытаются поезд отбить».
Ближе к ночи пришел тот же полицай с двумя солдатами и повел нас на улицу, где стояла телега с лошадью. Полицай усадил нас на телегу, рядом сели солдаты и полицай, и мы двинулись в сторону Брянска. Уже глубокой ночью подъехали к эшелону, который стоял на том же пути, откуда уезжал мой отец в июне 1941 года…
Немецкий солдат «помог» маме с погрузкой — схватил меня за руку и закинул в вагон. От резкой боли я закричала. В этот момент подошел уже знакомый нам полицай, взял у мамы из рук Эдика, помог ей влезть в вагон и подал ребенка. Затем забросил мешок и овчинный тулуп.
Солдаты закрыли двери вагона. Набирая скорость, поезд двинулся в кромешный мрак, в страшную для нас неизвестность.
Вагон, в который мы попали, был набит людьми, в основном женщинами и детьми школьного возраста. Мама нашла свободное место в углу вагона, бросила мешок, расстелила тулуп, положила ребенка и посадила рядом с собой меня. Она стала гладить мне вывихнутую руку, целовать, но я продолжала плакать.
К нам подошла женщина, сказала, что она врач, потрогала мою руку и вдруг резко дернула ее. Я заорала, но вскоре боль утихла, и я уснула на материнских коленях.
Мы ехали уже третьи сутки. Поезд двигался очень медленно, часто останавливался, но никого из вагона не выпускали. Нужду мы справляли в дыру, сделанную в полу вагона.
И вдруг услышали взрыв впереди поезда, вагоны закачались. Послышалась частая стрельба. В вагоне началась паника, люди попытались открыть двери, стучали кулаками, кричали.
Мама стала всех успокаивать, что это партизаны пытаются поезд отбить у немцев. Люди, казалось, поверили и стали прислушиваться к тому, что происходит. Раздался еще один взрыв. Вагон сильно накренился. Шум выстрелов удалялся, все затихло.
Загремел засов, и люди с волнением смотрели на открывающиеся двери, ожидая увидеть партизан. Но в проеме двери показались немецкие солдаты, которые что-то кричали. Люди оцепенели и не двигались. Но солдаты прикладами стали выталкивать всех из вагона.
Мама прижала к груди сына, а меня подтолкнула к дверям. Я кое-как сползла по ступенькам, мама подала мне братика, а потом сама спрыгнула.
Солдаты толчками сгоняли выпрыгивающих из вагона людей с насыпи железной дороги в поле, где уже стояла большая толпа. Оттуда было видно, что рельсы перед паровозом и часть самого паровоза разворочены взрывом. Позади последнего вагона рельсы тоже вздыблены, вдоль насыпи лежали убитые и раненые в полушубках…
Немцы подходили к лежащим и, если кто-то еще шевелился, стреляли в голову. Мама всхлипнула: «Господи, это же партизаны, они хотели спасти нас, но не смогли и сами погибли. Что будет с нами?» Глядя на нее, заплакала и я.
Стоявший поблизости солдат больно стукнул меня по голове. Я упала на мокрую землю, солдат поднял ногу, чтобы пнуть, но мама успела меня поднять, и удар пришелся по ее ногам. Она вскрикнула и чуть не выронила сына.
Толпа задвигалась, зашумела. Солдат вскинул автомат и дал очередь в воздух. В этот момент подъехала крытая машина, из которой выскочили немецкие солдаты c собаками, «натасканные» на человека.
Мы шли три дня в сопровождении вооруженных немецких солдат и злобных немецких овчарок. Под ногами вязкая глина, постоянно шел мокрый снег.
Иногда колонну останавливали, и мы садились прямо в грязь. Доедали то, что еще оставалось в узелках, делились последним с теми, у кого ничего не было.
Немцев сопровождала полевая кухня, но они нас не кормили и отталкивали автоматами детей, которые пытались попросить еду.
Однажды один из солдат так ударил автоматом ребенка, что тот упал замертво, а его мать, кинувшуюся к нему, пристрелил. Дети усвоили — больше никто не подходил к немцам.
Наконец мы оказались на территории Польши. Нас поместили в какое-то большое сухое и теплое помещение. Сутки никто не заходил. Мы обсохли и выспались, но были страшно голодны, особенно дети. Все хныкали и просили у матерей хлебушка…
И вот двери открылись, нас выгнали на улицу. Это была огромная площадь перед вокзалом, за ним виднелись составы товарных вагонов. На площади стоял длинный стол, за которым сидели люди в белых халатах.
Всех прибывших солдаты выстроили в очередь, мы оказались в ее хвосте. Возле стола началось какое-то волнение, крики, плач. Оказывается, у матерей отбирали самых маленьких детей. Солдаты отгоняли их к стоявшим невдалеке крытым автомашинам, а стариков и больных в другую сторону.
Мама стала лихорадочно выбрасывать вещи, спрятавшись за спины стоявших в очереди людей. Она «упаковала» девятимесячного сына, а мне велела аккуратно опуститься на мешок и сидеть тихо.
Перед столом она осторожно опустила с плеча мешок на землю. Немец в белом халате приказал ей открыть рот, осмотрел зубы, затем сдернул платок, которым мама закрыла голову и почти все лицо.
Глянув ей в лицо и увидев распущенные волосы, немец восхищенно поцокал языком и толкнул ее в направлении эшелона.
Мама подняла мешок и втиснулась в середину толпы, снова натянув на голову платок до самых глаз. Многие женщины плакали и рассказывали, что у них отобрали детей, и что с ними будет, они не знают. В этот момент солдаты стали загонять людей в вагоны. Женщины кинулись к своим детям, которых уже сажали в крытые автомашины. Но солдаты прикладами загнали матерей в вагоны. Двери закрылись и поезд тронулся.
