Афанасий Кузнецов - Тайна римского саркофага
Дверь открыл высокий плотный мужчина. Из-под крутых, нависших бровей глядят спокойные, внимательные глаза.
— Извините, вы Алексей Кулишкин?.. виноват, товарищ Кубышкин?
Крутые брови чуть-чуть вздрогнули.
— Проходите, — проговорил он вместо ответа.
Чистые уютные комнаты. Простая добротная мебель. Полки с книгами. Телевизор. В детском уголке — игрушки, куклы, разноцветные мячи. На стене фотографии: чьи-то портреты, красивая вилла с кипарисами, горы...
Хозяин знакомит нас с супругой, моложавой, очень привлекательной женщиной с маленькими хрупкими руками.
— Проходите, проходите, — мелодичным негромким голосом приглашает она. — Мы всегда рады гостям. Располагайтесь. А я пойду на кухню, чай приготовлю.
— Так вас интересует Кулишкин? — переспросил хозяин дома.
Мы показали ему фотографии: Ардеатинский мавзолей, саркофаги, портрет Анатолия Тарасенко, расстрел Пьетро Карузо. Он внимательно рассматривал каждую и часто морщил лоб.
Потом, снова разглядывая первую фотографию, тихо спросил:
— Значит, это мой саркофаг?
— В мире много разных тайн, — ответили мы. — К ним прибавилась еще одна — тайна римского саркофага. С вашей помощью мы начнем ее распутывать.
— Вспоминаю, о саркофаге мне писал как-то из Киева мой друг Алексей Бессонный. Он был в подполье нашим связным. Хорошо знает итальянцев, переписывается с ними. Среди русских партизан был известен как Бессонный, а итальянцы называли его Алессио. — Алексей Афанасьевич смущенно вздохнул. — Нескладно как-то получилось... Там я мертвый, тут я живой.
Он улыбнулся, но его темно-карие, глубоко сидящие глаза оставались строгими и немного печальными.
— Как же это могло произойти?
— В двух словах об этом не расскажешь, — задумчиво проговорил он. — Длинная история. Ну, раз уж вы приехали ко мне — расскажу...
Он помолчал, повернул к себе широкие ладони, разглядывая на левой руке чуть изогнутую «линию счастья». Она была длинная. А вот и «линия жизни». Еще мальчишкой Алексей решил сам продолжить ее. Помогла в этом отцовская бритва. Кубышкин усмехнулся, задумчиво посмотрел в окно...
Страницы жизни
Это было на Волховском направлении. Отброшенные горсткой балтийских моряков, фашисты окопались в густом перелеске в километре от линии обороны. Собственно, линии обороны как таковой здесь не было. Рота матросов, занявшая выгодную высоту, врезалась клином в позиции немцев, не давая им сомкнуть кольцо.
Каждый день фашистские танки утюжили окопы, но балтийцы яростно отбивались.
Пулемет Алексея Кубышкина не знал отдыха. Кругом взлетали черные фонтаны разрывов. Алексей плотнее прижимался к земле. Тельняшка потемнела, волосы слипшимися прядями лежали на потном лбу. Во рту пересохло, мучительно хотелось пить.
Но вот обстрел прекратился. Похоже, наступила передышка. Алексей медленно поднялся, подошел к фляге с водой. Рядом с ней лежал большой осколок снаряда, Алексей потрогал его — теплый. У него была своя примета: если потрогать горячий осколок, то страх не берет...
Новая атака немцев быстро вернула его к пулемету. Алексей видел в прорезь прицела зеленые мундиры, видел, как враги падали, и раз за разом нажимал гашетку.
Самым приметным ориентиром был у него сгоревший немецкий танк с выцветшим белым крестом на ржавой броне. Сухой куст бурьяна запутался в порванных гусеницах. Этот танк подбил товарищ Алексея — Иван Петров. Уж очень приятно было смотреть на искореженную, мертвую вражескую машину...
Наступило тревожное затишье. На небе появились звезды, вяло светила молодая луна. Степенно и неторопливо шествовала она по чистому небосводу. От редкого голого кустарника потянулись тени. Повсюду царила глубокая, невозмутимая тишина.
«Как на кладбище», — подумал Алексей и поежился.
Со стиснутыми зубами лежал он у пулемета и пристально вглядывался в темноту. Веки припухли, отяжелели: давно потерял счет бессонным ночам. Никаких признаков жизни не подают немцы. Откатились назад. Молчат. Алексей ощущал неясную тревогу.
Где-то вдалеке ухали пушки. Но разрывов снарядов не было слышно. Наша артиллерия била...
Его отец вот так же лежал за пулеметом под Псковом в феврале 1918 года. И так же, как сейчас, в нескольких сотнях метров от него были немцы.
Вспоминая прошлое, Алексей невольно посмотрел на ладонь. Казалось, до сих пор хранит она тепло большой и крепкой, дружеской отцовской руки.
Отец часто брал Алексея с собой на охоту. Алексей же не столько увлекался стрельбой, сколько любил смотреть на журавлиные стаи в прозрачном небе, на первые зеленые побеги орловских лесов... Перед утром поднялся ветер. Он вытеснял с неба легкие душистые облака, гнал на их место тяжелые, набухшие влагой, низкие черно-синие тучи, а сам становился резким, порывистым. Воздух наполнялся горьковатым ароматом полыни, прелой земли и едва уловимым запахом придорожных трав. Пахло мценской осенью, домом, родимой землей. Шумела и волновалась под ветром неубранная пшеница.
Порывы ветра злобно рвали тоненькие засохшие ветки низкого кустарника. Иногда, оторвав от ветки желтый сморщенный лист, с остервенением кружили его в воздухе. Один листок с лету прилип к давно не бритой щеке Алексея.
Сам не зная как, Алексей сразу понял, что это березовый лист. Дома у них росли три березы. Старые. Наверное, столетние. На одной осталась метка: «Маша + Алеша». Вернется ли он вновь в родные места?..
Тусклые утренние звезды, косматые обрывки туч, свежий осенний воздух — все это напоминало далекое счастливое время...
Еще до ухода в армию познакомился с молоденькой учительницей Машей. Ей было тогда двадцать лет. Алексей в жизни не видел более красивой девушки. Она отличалась той красотой, которая с годами еще больше расцветает. Каштановые вьющиеся волосы окаймляли нежное, всегда оживленное улыбкой лицо, темно-голубые глаза смотрели открыто и весело.
Они часто встречались на окраине города, где меж мшистых камней шумела небольшая речка. На крутом берегу стояла береза, которую издавна все звали «лебедь», за ствол, изогнутый наподобие лебединой шеи.
Рядом росли два дуба. Каждому по нескольку сотен лет. Стволы закованы в толстые кольчуги и с северной стороны подернуты легкой паутиной мха. В густой и размашистой тени этих трех деревьев любили они с Машей проводить вечера, слушали соловьев...
Как все это сейчас далеко-далеко...
Да, не так мечтал Алексей Кубышкин встретить праздник 7 ноября 1941 года! Окончив с отличием Военно-морскую электромеханическую школу имени Железнякова в Кронштадте и получив звание корабельного дизелиста, он был зачислен в команду миноносца «Сильный».
27 марта 1904 года миноносец «Сильный» из состава Тихоокеанской эскадры одержал победу в неравном бою с четырьмя японскими миноносцами: два из них были выведены из строя, другие два, получив повреждения, возвратились в свою гавань.
В честь этого славного корабля русского флота и был назван советский миноносец «Сильный», спущенный на воду в день 21-й годовщины Великого Октября. На этом корабле и застала Кубышкина война.
«Сильный» участвовал в защите Ленинграда и неоднократно выходил на поддержку флангов армии, действовавшей на Карельском перешейке. Кубышкин хорошо запомнил бой в Ирбенском проливе: высоко вздыбленная, развороченная корма вражеского эсминца, всплески от падения снарядов, огненный смерч, вставший над фашистским кораблем...
Многие матросы и командиры добровольно уходили с эсминца на сухопутный фронт, в морские бригады. Так ушел однажды вместе с друзьями воевать на суше и Алексей Кубышкин.
В палате госпиталя
Вечер был сырой и мрачный. Низко неслись облака, время от времени открывая бледную луну. Сильный ветер дул с моря и стучал голыми ветвями. Березник постепенно поредел и перешел в густой сосновый бор. На дороге стали чаще и чаще попадаться корни, машину встряхивало. Часа через два въехали в город. Машину стало трясти сильней: под колеса то и дело попадали кирпичи.
Алексея Кубышкина неодолимо тянуло в сон, веки закрывались сами. Только стоны двух раненых пехотинцев, которых везли вместе с ним, не давали заснуть. Казалось, именно от этих стонов рана болит сильнее, а во рту и в горле пересыхает.
— Скоро госпиталь? — шепотом спросил Алексей у измученного бессонницей санитара.
Тот медленно повернулся к окошечку, посмотрел на мелькающие мимо дома и сказал раскатистым баском:
— Метров пятьсот, не больше,
Он снова закрыл глаза, как будто надеялся еще успеть отдохнуть.
Наконец, машина остановилась у военно-морского госпиталя, который, как потом узнал Алексей, находился недалеко от канала Грибоедова.
Тяжелораненых пехотинцев унесли. Сестричка помогла Алексею слезть на землю. Девушка казалась рядом с ним хрупкой, маленькой, на нее и опереться-то было совестно.
