Мария Куликова - Пистоль Довбуша
— Дурак! Послушался, остался… Ведь раздавят, как муху. Надо бежать! Бежать, пока не поздно.
В сарае стоит его верный гнедой, выносливый, знающий все горные тропы. Он выручит его из беды.
Бежать? А земля, добро, богатство? Бросить? Оставить им? Нет, он будет бороться! У него есть оружие! Он не одинок!
Староста повернул было к огороду, чтоб проверить свой тайник, но тут же остановился: в ворота кто-то застучал — нетерпеливо, часто.
— Открой, хозяин, черт бы тебя взял! Быстрее!
Ягнус побежал к воротам.
— Это вы, пан капитан? — Он узнал Золтана Фекете и обрадовался. Значит, не все еще потеряно — свои рядом!
— Да быстрее, что ты возишься?! — В голосе капитана зазвучали такая тревога и ужас, что Ягнус вздрогнул.
— Что ж это такое, пан капитан? — открывая ворота, спросил он. — Неужели навсегда уходите? — Староста надеялся услышать что-нибудь утешительное.
Но Фекете, тяжело дыша, сердито перебил его:
— Разговоры вести мне некогда. Коня, староста, давай. Быстрее! У, гады! Отступать вздумали! Половина роты к русским сбежала! В своего офицера стреляли, подлецы! Перебью всех, всех!!! — неистово кричал капитан.
— Маричка, ползи к дыре. Скажи им, пока один хортик появился… — зашептал Мишка.
Девочка тихо, незаметно исчезла.
— Чего стоишь? Коня давай! — еще громче, настойчивей закричал Золтан. — Красные кругом, а тут еще свои… Ты слышишь, они догоняют меня!
И правда, в другом конце села послышались свист, топот, крики. Солдаты решили покончить с ненавистным, жестоким офицером.
Страх капитана током пронзил и Ягнуса. Значит, точно, Советы близко! А тут еще и свои грызутся! Все! Одно спасение — бежать. Он не отдаст последнего коня. Нет! И так почти всех лошадей забрали отступающие войска. Остальных батрак угнал в надежное место. Остался один гнедой, и Ягнус сам убежит.
— Не дам, не могу! — Он стал в проеме двери сарая, расставил руки, загородил вход.
А топот и свист уже ближе.
— Давай коня, тебе говорят! — не своим голосом закричал Фекете. — Убью!
— Не могу! Что, по-вашему, я должен оставаться? — истерически закричал и староста.
— Не рассуждать!!! Я сам возьму!
Раздался выстрел. Хриплое дыхание. Топот лошади…
Потом послышались улюлюканье, крики. Беспорядочная стрельба. Затем все стихло.
— Что ж это? — еле выдавил из себя Мишка. Он не мог говорить. Язык точно онемел.
Дмитрик тоже молчал. Его рука так крепко сжимала руку друга, что, казалось, их пальцы срослись.
Нет! Этот страх не был похож на тот, когда свистели пули там, на берегу Латорицы, падали рядом осколки от бомб. Что-то другое, страшнее, сковало все тело.
«Как же это так? — проносилось в голове Мишки. — Они ж вместе ели хлеб за одним столом, пили… И вдруг… Они ж свои!.. Да разве в своего стреляли бы дедо, Юрко, он, Мишка?.. Никогда, никогда!»
— Свой в своего… Как волки, — наконец прошептал пастушок. Он слышал, как стучат у Дмитрика зубы, и понимал его страх.
— В… волки. Я давно узнал, что они волки. Еще з… зимой! — сказал Дмитрик.
Вдруг заплакала сова — это дедо прокричал, как условились.
— Пошли домой. Все готово, — с облегчением сказал Мишка.
Вскоре их догнала и Маричка.
— Йой, божечки! Вы живы? Вас не убили? — Она быстро ощупала протянутыми вперед руками голову Мишки, потом — Дмитрика и успокоилась. — А я думала, я боялась… То во дворе стреляли? В вас?
— Нет, они свой в своего…
— Они бы еще не так стреляли, — не поняла Маричка. — Знаете, сколько они там ружьев припрятали. Целый воз нагрузили! Я видела. И ящики с яблоками. И зачем?
— То не яблоки, а, наверно, гранаты, — тихо сказал Мишка. — Бросишь, а она ка-а-ак бабахнет!
— Ишь звери! Чего припрятали!
Домой не расходились. Постелили на полу, как наказывал дедо, чтоб случайно шальной пулей не убило. Казалось, конца-краю не будет этой ночи, полной страха и тревожных ожиданий.
Воя, проносились над селом мины и снаряды и ухали где-то за Латорицей. То и дело в воздух взлетали, точно огненные мячики, пылающие ракеты. И тогда окна будто зажигались. Вдруг с противоположной стороны села послышалась частая неумолкающая стрельба. Мишка прильнул к стеклу:
— Партизаны стреляют! Может, и дедо там?!
«Только бы с ним ничего не случилось!» — с тревогой подумал мальчик. Дети молча прислушивались, стоя у окна.
— Глядите! Небо вон красное какое, будто волшебный цветок расцвел! — прошептала Маричка.
В горах все сильнее грохотали взрывы.
— А бахкает, как тот волшебный пистоль Довбуша, — добавил Мишка.
И вспомнился детям учитель Палий. С какой он верой говорил тогда: «Мы прогоним всех врагов с Карпат, потому что идет нам на подмогу Красная Армия. Легенда сбудется…» Вот и сбывается легенда. Отступают враги, бегут. «Но нигде им не скрыться от народной мести, как от волшебной пули», — будто наяву услышали они голос учителя.
Стрельба заметно перекатывалась дальше, за село. Взрывы становились глуше. Друзья опять улеглись на полу.
Над хатой вновь загудели самолеты. Их было такое множество, что детям показалось, будто само небо превратилось в большую стальную птицу и полетело добивать врага.
«Веселись, Латорица!»
Разбудил их звонкий, как колокольчик, голос Петрика:
— Вы еще спите?!
Увидев здесь Дмитрика и Маричку, он ничуть не удивился. Да иначе и быть не могло! Он и сам еще вчера вечером хотел бежать к Мишке, да бабуся и мама не пустили. Поразило Петрика другое: как они могут спать в такое утро!
Где ему было знать, что друзья только недавно задремали.
— Вставайте! Уже светает! А я красных конников видел! — сообщил он, ликуя.
Сна как не бывало. Дети вскочили, окружили Петрика.
— Скажи еще раз, Петрику! Скажи! — схватила его Маричка за руку.
— Я красных конников видел!!! — захлебываясь радостью, повторил Петрик.
— Дмитрик! Маричка! Слышите! Они пришли!..
Мишка от волнения ничего больше не мог сказать.
— Ра… расскажи, Петрику, какие о… они, — дрогнувшим голосом попросил Дмитрик.
— Йой, Петрику! Риднесенький! Все, все расскажи! — умоляла Маричка.
— Наши боялись спать, чтоб не убило. А я спал! Я не боялся. Потом кто-то как застучит в окно, я аж проснулся. А бабуся: «Кто?» —»Свои, говорят, русские». Ой, что тут было! — Мама никак не могла найти спички. Бабуся никак не могла найти дверь. А я им открыл! Гляжу: возле порога — богатырь на лошади. Плечи как отсюда и до той стены! Я сразу догадался: это красные конники!
Друзья знали о привычке Петрика все преувеличивать, но на этот раз никто и не подумал сомневаться в правдивости его слов.
— Мама и бабуся за мной стали. А красный конник и спрашивает: «Фашисты не заночевали тут, мамаша?» — «Нет, — говорит бабуся, — чтоб их никогда и не было!» А мама их угостить хотела, просила, чтоб отдохнули у нас. А они: «Нет, спасибо. Нам спешить надо. Мы — разведники» И ускакали. Бежим за село! — размахивал Петрик руками, точно петушок крыльями. — Туда все люди бегут! Теперь уже не только разведники, а вся армия придет!
Маричка бежала первой. Сердце у нее так стучало, будто хотело выскочить из груди и полететь навстречу воинам-освободителям.
Рассветало. Порозовели стволы белых березок, заблестела роса на желтых листьях. Солнце спешило подняться над горами, словно и оно хотело скорее взглянуть на счастливые лица дубчан, на свободные Карпаты.
— Йой, глядите! Сколько уже людей на берегу! Бежим скорее! — крикнула Маричка, оглянувшись на мальчиков.
У реки, рядом с которой бежала широкая накатанная дорога, стояли почти все жители села. А девушки — и когда они успели нарядиться? — пришли сюда в праздничных нарядах, с букетами цветов в руках. Берег Латорицы точно расцвел.
Рос, возникнув где-то за селом, рокот машин. Вдруг на вершине холма показались советские танки, озаренные лучами утреннего солнца.
— Едут!!! — крикнул Мишка друзьям.
Машины, грозные и сильные, быстро приближались. Уже отчетливо были видны красные звезды на башнях. Вот остановился первый танк. Молодой офицер, высунувшись из люка, поднял руку, крикнул:
— С добрым утром, товарищи!
Есть ли на свете еще такое слово, которое так роднило бы людей, сближало!
И вдруг словно горный поток вырвался из ущелья и широко разлился по склонам гор. Люди кинулись к танку. Каждый старался пожать руку воину.
— Мы вас ждали, сыночки! — говорила старая Марья, глотая слезы. — Ждали веками.
— С добрым утром! С добрым утром! — повторял офицер.
Мишка тоже хотел протиснуться ближе к танку, но это ему не удалось. Неожиданно он увидел старого Микулу.
«Дедо! Жив! Как хорошо, что и он здесь!»
А Мишка так тревожился: не случилось ли с ним чего-нибудь именно теперь, в такой радостный день? Дедо Микула стоял на берегу шумной и быстрой Латорицы крепкий, могучий, точно исхлестанный ветрами и грозами седой утес. И не могли его подточить ни невзгоды, ни горе. Лишь долгожданная радость сумела оросить его лицо слезами. Только она заставила вздрагивать крепко сжатые губы. А в душе у него все ликовало и пело: «Веселись, Латорица! Радуйся, что впервые за много лет на твоем берегу крепко, как корни дуба, сплелись руки братьев. Мать прижала к своему сердцу дорогого сына. Сколько бед и горя ты видела в Верховинских селах, веками омывая их. Если бы все слезы, пролитые бедняками, превратились в ручьи и потекли к тебе, Латорица, то стала бы ты морем-океаном. Так будь же теперь свидетельницей радости людской! Веселись, Латорица!»
