Александр Богданов - Твердыня
Тем временем смертная борьба не затихала ни на час. Силы советских росли. Они продолжали вводить в Тамбовский край новые и новые армии, в этот раз освободившиеся после Польской кампании. Сопротивление повстанцев слабело. Берсенев был затребован явиться в штаб армии к Антонову. Oн стал прощаться с Пресняковым, полк которого также получил приказ передислоцироваться. «Свидимся ли мы когда в этом мире?» Берсенев стоял возле оседланного Байсара, повернувшись спиной к конному взводу, выделенному для его охраны. «А как же,» Пресняков был оптимистичен. «Вот красных разобьем и пир горой затеем. Там и свидимся.» Он по — приятельски подмигнул своему другу. «По чарочке выпьем.» Пресняков задумался и добавил. «Если мы красных не победим, они колхозы введут. Тогда мужику крышка. В колхозах ведь как? Лодырь и разгильдяй хозяйственным мужиком правят. Очень злится народ на это. Один наш охотник так осерчал, что медвежьи капканы на красных взялся ставить. Семьдесят ихних угомонил.» «Погибает очень много людей. Одна часть населения уничтожает другую. Террор белых по свирепости не уступает террору красных, правда, начали террор красные, а белые только отвечают.» «Это точно. Народу мало в деревнях осталось. Что хряповских ждет после того как мы уйдем?» «Муки безмерные. В лесах прятаться им надо или за границу бежать. Но может отобъемся. Собирает Антонов силу великую большевиков воевать. Победим.» Обнявшись, они расстались.
Гуськом ехали они по глухой лесной дорожке. Всматривались и вслушивались, каждую минуту ожидая засады. Вокруг них, безучастная к людским страстям, переживаниям и конфликтам, природа совершала свой извечный круговорот. Весна вступала в свои права, все чаще блистало солнышко, все больше птичек возвращалось с юга. С каждым днем теплело и деревья были окутаны первой зеленью. Лес был уже не так прозрачен, как недавно, хотя листва еще не появилась; голые ветви, усеянные набухающими почками росли и менялись каждый час. Сквозь опавшие, прошлогодние листья проглядывала молодая, нежная трава. Недалеко от Берсенева ехал Егошкин, за отвагу и смекалку назначенный месяц назад командиром взвода. Его широкое и круглое лицо не изменилось и было сияющим и веселым как и всегда. Как и прежде любил он смеяться и дурачиться, однако зрелище, открывшееся за поворотом, заставило его прикусить язык. Среди жухлых голых кустов и островков нерастаявшего снега валялось множество мертвецов с раздробленными головами. Они лежали во всевозможных позах — вниз и вверх лицами, или на боках, скрюченные или выпрямленные, с руками раскинутыми или вытянутыми вдоль своих изгрызенных лесным зверьем тел. Сладковатый трупный запах наполнял воздух. Почуяв приближение отряда, метнулась в сторону стая волков с окровавленными мордами и неохотно взлетела парочка стервятников, расправив свои огромные, черные крылья. Все полезное, что могло найти употребление в деревенском хозяйстве — обувь, одежда, ремни, шнурки, застежки и пуговицы — было содрано с убитых. Побрезговали только исподним, клочки и лоскуты которого трепыхались на ветру. Берсенев приблизился и попытался представить себе, что здесь произошло. На остатках кальсон и нижних рубашек жертв местами проглядывали фиолетовые чернильные штампы со словом «казенное» между двух пятиконечных звезд. «Сколько они здесь лежат?» спросил, стоявший рядом Егошкин. «Не больше недели. Не сгнили еще,» ответил, не отрывая глаз от поляны Берсенев. «Думается мне, что это местные мужики красных подкараулили и расправились с ними по своему. Люди они прижимистые и скопидомные — даже веревки и пули на врагов пожалели — дубинками черепа им крошили.» Он грустно усмехнулся. «Не к добру все это. Насилие порождает насилие. Будет ли этому конец? Большая страна атаковала маленькую; сама стонет и терпит потери, однако с упорством и жестокостью продолжает наносить еще большие удары по пострадавшим и все мы захлебываемся в крови.» Он повел плечами и опустил голову.
Жертв становилось все больше. Чаще и чаще церковные колокола печально гудели и звуки их ударов широкими и мощными волнами угрюмо катились над Тамбовщиной. И в ответ горестно вздыхала мать-сыра-земля и слушало все, что на ней, и откликались и стонали от тоски души живущих, оплакивая погибших родных и близких. К унылым ударам главных колоколов вскоре примешивался дребезжащий похоронный перезвон колоколов меньшего разряда, так же разносившийся на много верст вокруг. Их отзвуки эхом отражались от озер, крутояров и чащоб, долго сопровождая отряд Берсенева на всем их пути к Козлову.
Взбешенные тамбовские псы надрывались от лая, привставая от ярости на цепях; блеяли в хлевах бараны и овцы; вo дворах хрюкали свиньи и беспокойно гоготали гуси, носились и ржали вспугнутые кони, забытые растерявшимися всадниками; и даже куры, привыкшие засыпать с заходом солнца, хлопали крыльями и взлетали на заборы, громко и испуганно кудахтая, в предчувствии скорой кончины в кастрюле супа; в то время как в домах, на улицах и на базарах беспокоились и замирали от страха обыватели, вчера закопавшие на огородах свои скромные драгоценности. Город был в состоянии шока и паники. На них наступала голодная, оборванная и очень обозленная армия Тухачевского. Битая Пилсудским под Варшавой и драпавшая без оглядки тысячу верст на восток, его армия искала противника полегче. Получив приказ Ленина ликвидировать восстание в месячный срок, cовнарком укрепил потрепанные полчища своего командарма десятками аэропланов, танков, бронепоездов, тяжелой артилерией, сотней тысяч красноармейцев и даже баллонами с удушающим газoм. Без сомнения, большевики не брезговали никакими средствами, борясь с тамбовчанами.
Главоперштаб повстанченской армии помещался в полукруглом и элегантном угловом здании уездной земской управы. Земцев давно и след простыл и дух выветрился, но красные, белые или зеленые, поочередно, в зависимости от капризов, случайностей и причуд войны, использовали этот маленький архитектурный шедевр как свой штаб. Пространство перед зданием было оживлено. Бегали проворные вестовые, дефилировал конвой конников, сопровождая вереницу подвод с грузом, тщательно накрытым зеленым брезентом, пара битюгов тащила полевое орудие, его длинный хобот покачивался на булыжной мостовой, тревожно и однообразно — уныло гудели телеграфные проволоки, протянувшиеся на череде столбов в специальное окошко на втором этаже и поминутно хлопала зарешеченная входная дверь, которую охраняли строгие часовые с ручными пулеметами Льюиса, установленными на треножниках. В приемной секретарь в форме прапорщика, с тяжелым револьвером в кожаной кобуре, оттягивающей его ремень, пропустил Берсенева в кабинет председателя управы. Когда — то чинное и солидное помещение за годы народной смуты пришло в упадок. Исчезли вычурные и громоздкие мебеля, причудливо изогнутые кресла, резные шкапы под потолок, пышные шторы с бахромой и раскидистые бронзовые люстры с шишечками и завитушками. Все было вынесено, разломано или использовано на дрова. Облупленые, исцарапаные и ободранные стены были испорчены всевозможными надписями. По странному стечению обстоятельств уцелели только массивный паркетный пол елочкой и стол, за которым сейчас сидел Антонов. По секрету рассказывали, что стол этот был наглухо привинчен к полу и в одной из его тумб был спрятан пистолет — пулемет, нацеленный на входную дверь. Схватившись за голову, Антонов громко кричал в телефон, «Присылайте орудия со снарядами, крупнокалиберные пулеметы, больше гранат и патронов! На нас идет современная армия! Они воевали в Европе. Саблями, штыками и шашками мы от них не отобьемся!» Раздраженно он c грохотом бросил трубку на рычаг и обернулся к вошедшему. «Наконец — то прибыл!» он поднялся и через стол протянул руку Берсеневу. «Где пропадал?» он выпустил облако дыма, жадно затянувшись папиросoй, тлеющюей в пепельнице. Антонов сильно переменился с той поры, когда Берсенев встретил его на совещании в cеле Шитово прошлой весной. Он похудел, в глазах проглядывала тоска и чувство обреченности. Линия белесых бровей над округлившимися глазами трагически морщинилась, от уголков губ к подбородку опустились складки горечи, щеки его горели, а на висках набухли вены. «Со мной все в порядке. Готов продолжить службу. Что от меня требуется?» «Сражаться. Защищать народ. Вот для чего мы здесь. Мы ведь остались одни. Больше нет ни Деникина, ни Врангеля, ни Колчака. Большевики взялись за нас в полную силу. Они превосходят нас во всем: в качестве и количестве вооружения и в количестве войск. У нас остались толпы крестьян с холодным оружием и устаревшими винтовками, десяток трехдюймовых орудий и несколько сотен пулеметов. Хорошо, что казацкие полки еще с нами. И то облегчение. Еще рассчитываем на это…» Он выдвинул ящик стола, вынул оттуда страницу, густо покрытую типографским текстом, и протянул ее Берсеневу. Тот стал читать содержание листовки, которое могло бы выжать слезы из камня.
