Рэйчел Ромеро - Кукольник из Кракова
Они клялись любить.
Они клялись мстить.
Они клялись помнить.
Каролина чувствовала, что ее время в мире людей тает, как песок в часах. Сначала клочками осы`пались ее волосы, ставшие из золотистых темно-серыми от пыли и грязи. Ее платье распустилось, словно за нити тянули невидимые руки. Ее деревянное лицо истрескалось и покоробилось от дождя и снега, которые попадали на него.
В минуты, когда Каролина больше не могла переносить столько горя, что окружало ее со всех сторон, она позволяла воспоминаниям перенести ее в прошлую жизнь в Кракове. Она чувствовала запах яблок в тесте, которые так любил жарить Кукольник, и слушала, как Джозеф играет на скрипке. Она представляла себя в любимом кукольном домике Рены и воображала, в какие игры они могли бы играть.
Однажды дверь в сарай распахнулась, и в него влетел Догода. Его облачные крылья медленно хлопали, вздымая волосы и юбки работавших женщин, хотя они его и не видели. Каролине захотелось, чтобы они увидели его: окружавшие их ужасы не тронули его цветочную корону – маленькое напоминание о красоте, которая когда-то была в этом мире и во многих других.
От вида доброго ветра сердце Каролины заболело еще сильнее. Последний раз, когда они были вместе, она вот-вот должна была познакомиться с Кукольником.
– Здравствуй еще раз, – сказал Догода.
Каролина попыталась сесть, но теперь ноги не слушались ее, как раньше. Они слишком сильно шатались и дрожали.
– Пожалуйста, отнеси меня в тот мир, где сейчас Кукольник, – попросила она Догоду. – Ты уже однажды принес меня к нему. Можешь сделать это еще раз?
– Я не могу попасть в место, куда попадают души людей, покинувших этот мир, – ответил Догода, и каждое его слово было тяжелым от боли. – Для этого есть другие ветра и другие ду´хи. Все, что я могу, – это отнести тебя обратно в Страну Кукол.
– У меня ничего не осталось в Стране Кукол, – пояснила Каролина, – кроме еще одной войны, которую я не могу остановить.
Она чувствовала себя жесткой, словно острый нож, стремящийся вонзиться в чью-то грудь. Ей хотелось причинить кому-то такую же боль, какую чувствовала она сама. И если этим существом окажется ветер – что ж, так тому и быть.
– Все войны заканчиваются, Каролина. Разве Кукольник тебе этого не сказал? – спросил Догода и опустился рядом с ней на колени. – Твое тело больше не может держать твою душу. Пришло время покинуть этот мир.
Каролина наклонила голову. Если бы Кукольник все еще был рядом, он починил бы ее волосы, и платье, и ноги. Его умелые руки, может быть, починили бы и ее сердце. Но его душа тоже улетела далеко-далеко отсюда.
Изо всех сил стараясь говорить твердо, Каролина спросила:
– Это больно – расставаться с телом?
– Может быть, лишь на миг, – сказал Догода. – А потом уже нет.
Это было так похоже на то, что сказал бы Кукольник, что Каролина поверила. Она закрыла глаза и позволила Догоде взять ее в свои туманные объятия. Один лишь миг она чувствовала, словно ее снова вырывают из рук Кукольника, но скоро, как и предсказывал Догода, боль утихла.
Когда Каролина и Догода поднялись вверх, он сказал:
– Прежде чем мы улетим, я хочу тебе кое-что показать.
С некоторым усилием Каролина открыла глаза. Под ними лежал тошнотворный пейзаж Аушвица-Биркенау, места, которое ошибочно носило имя Кукольника. Но они с Догодой быстро мчались не только через луга и реки, но и через само время.
Под ними распускались ирисы и крокусы, чтобы тут же увянуть и быть погребенными под толстой мантией снега. Ручьи замерзали, оттаивали и снова замерзали, и солнце качалось с востока на запад и обратно, словно маятник огромных часов.
Когда Каролина и ветер долетели до Кракова, снова пришла весна. Но огромные немецкие флаги исчезли с Суконных Рядов, и памятник Адаму Мицкевичу снова стоял на своем месте, в гордой позе, с прямой спиной. Неужели это действительно Краков? Пока Догода, ероша пионы в цветочных ящиках, обрамлявших окна магазинов и квартир, летел вдоль Главной площади, Каролина не увидела ни одного человека с желтой повязкой на руке или в фуражке со скалящимся черепом. Когда они поравнялись с ярко-голубой дверью магазина напротив церкви Святой Марии, ветер замедлил полет. Но это был не просто какой-то магазин.
Это был магазин Кукольника.
В дверях, взявшись за руки, стояли девушка и юноша. Они глядели на ряды забытых кукол и плюшевых игрушек. Очевидно, никто здесь очень долго не прибирал – пол и полки были покрыты пылью и паутиной, которая казалась Каролине кружевом. Лошадка-качалка, которую Кукольник вырезал в тот день, когда за ним пришел Брандт, стояла посредине рабочего стола. При виде ее Каролина почувствовала, как к глазам подступают слезы… но тут девочка отбросила с лица темные кудри, открыв сияющие глаза – голубой и зеленый.
Это была Рена.
И она, и стоящий рядом с ней Давид выросли.
Устроившийся у нее на плече Мыш тоже был тут. Его вельветовый мех кое-где слегка потерся, но сам он остался таким же живым и любопытным, как обычно. Кукольник покинул этот мир, но волшебство, которое он сотворил, оставалось живым и сильным.
Каролина была рада, что Догода вернул ее в Краков, чтобы она могла в последний раз увидеть дочь Джозефа Трэмела. Рена пережила много потерь, но у нее остались Давид и Мыш. Каролина не сомневалась, что в будущем она сможет создать теплый дом, где будет любима и счастлива.
Сейчас Каролине тоже пришло время вернуться домой.
Это было то, чего хотела бы Рена.
Эпилог. Швея и Солдат
Каролина проснулась в Стране Кукол, на лугу из сахарных цветов.
Догоды нигде не было видно.
Она села, и засахаренная ромашка, приветствуя Каролину, ласково коснулась ее щеки. Каролина отвела в сторону щекотавшие ее лепестки, и ее пальцы замерли, коснувшись щеки. Это были пальцы ее правой руки! И они, и вся рука были целыми – на них не было и следа зубов пса.
Каролина обхватила пальцами своей новой руки стебель ромашки и погладила его. Когда она убрала руку, на ладони остались крошки сахара. Каролина и забыла, как много здесь всего. Жители Кракова потеряли бы голову от удивления, если бы увидели все это, и она бы с радостью их угостила.
Каролина медленно поднялась на ноги. Небо над ее головой было чистым, как утреннее море, голубым и ясным, и его не прорезали столбы дыма, которые так напугали ее, когда она была здесь в последний раз.
Неужели крысы все разрушили? Неужели больше не осталось ни кукол, ни деревень, ни надежд, которые могли бы сгореть?
Каролина оглядела поле в поисках следов крыс, которые могли шнырять где-нибудь неподалеку. Но ничего не нашла. Она даже услышала, как где-то вдалеке какая-то птичка поет опереточную арию на языке, которого Каролина не знала.
Вернулся ли уже Догода в мир людей? Каролина была не единственной куклой, ехавшей в пустом вагоне для скота. Там должны были быть другие игрушки, подумала она, и Догода вернет сюда и их, и все их истории будут иметь один и тот же конец.
Это был не тот конец, которого она пожелала бы каждому.
Как бы ни хотелось Каролине свернуться клубочком в цветах, она понимала, что оставаться вот так, в открытом поле, небезопасно. И она пошла по полю, пока не набрела на старую мощеную дорогу, на которой не хватало стольких булыжников, что она едва ли напоминала настоящую мостовую.
Куда же ей теперь идти? Ее дом разрушен, как и большинство маленьких деревень, окружавших дворец короля и королевы. Даже лес по краям дороги поредел, и повсюду виднелись пни, оставшиеся от деревьев, что спилили крысы для своих жутких памятников и отвратительных домов. Каролина подумала, что недавнее пение птички ей почудилось, – теперь ее окружала тишина, густая и плотная, как снежный покров зимнего Кракова.
Она так бы и бродила без цели, если бы не увидела вдалеке маленькую фигурку, идущую по дороге ей навстречу. Каролина приготовилась бежать в лес, который снова, как и раньше, принял бы и скрыл ее. Но чем ближе подходила фигурка, тем яснее она ее видела.
– Фриц! – позвала Каролина. – Фриц, это ты?
– Каролина! – Деревянный солдатик ускорил шаг и засмеялся, подбегая к ней. – Они ушли, – сказал он, подойдя. – Ты можешь в это поверить? Они ушли!
О чем он говорит?
– Кто? Кто ушел? – спросила Каролина.
– Крысы! – ответил Фриц и издал победный вопль. – Они все убежали обратно за море.
– Война закончилась? – спросила Каролина.
Ее грудь была переполнена, словно в ней разом расцвели сотни сахарных цветов. Но она боялась поверить, что Фриц говорит правду. Крысы были такие огромные и злые – как они могли проиграть войну?
– Они ели все подряд, не думая, что будут делать, когда больше не останется имбирных пряников и мятных леденцов, чтобы прокормить их армию, – объяснил Фриц. – Они слишком многого хотели – жадность их и погубила. Королю Крыс пришлось приказать им отступать, чтобы они не умерли с голоду!
