Ф. Вишнивецкий - Тридцатая застава
К концу дня они возвратились в Фридрихсталь. Чемерыс с трудом преодолевал дремотное состояние. Простившись с Гретой у школы, Геллер рассыпался перед услужливым спутником в любезных изъявлениях благодарности.
— Очень, очень благодарен вам за гостеприимство! Данке шен! Но, как говорят у вас, долг платежом красен. Приезжайте к нам в Берлин — дорогим гостем будете… — оживленно тараторил немец по-русски, и Чемерыс заметил, что после русской водки Геллер не так безбожно калечит слова, как раньше.
— Данке шен, — с трудом подбирая слова, заговорил Николай Степанович. — Как-нибудь выберем время, чтобы посетить вашу столицу. Обязательно наведаемся!
— Это будет очень любезно с вашей стороны. — Геллер перешел на родной язык, с удивлением оглядывая странного русского: до сих пор он не проронил ни единого слова по-немецки. «Странно, почему он скрывал, что владеет нашим языком? И как понять его подчеркнутую сегодняшнюю любезность? Обычное русское гостеприимство или…?»
Неясная тревога охватила абверовца. Она не покидала его и вечером, когда он приводил в порядок свои наблюдения во время поездки. «Состояние дорог неважное, но танкопроходимость местности удовлетворительна. Воинских гарнизонов не видно, как и пограничных укреплений. Но чем объяснить поведение этого странного субъекта?» — сверлила мозг назойливая мысль разведчика.
A еще через два дня на путях пыхтел паровоз, готовый подхватить разномастный состав с репатриантами. Последние минуты. Прощаются члены комиссии, благодарят друг друга за «совместную плодотворную работу». Геллер с деланной приветливой улыбкой пожимает руку Чемерысу и уводит сияющую Грету в специальный вагон для членов комиссии.
Поезд ушел. Уехал с ними и Курт Краузе, так и не решив до конца, где его настоящая родина. «Как это все сложно и запутано», — грустно думал он, глядя туда, где скрылось родное село.
4В более сложные отношения со своей родиной попал бывший лесничий из Приднестровья Иван Минович Кривошлык. Женившись накануне первой мировой войны, он с трудом добился места в небольшом лесничестве. А юношеские планы были огромны.
…Сколько раз гимназист Ваня видел себя в мечтах на лихом скакуне, с острой саблей в руках! Как вихрь налетает он на врагов, обрушивает удары на их головы и возвращается с победой.
И вот он уже известный полководец, перед ним склоняют головы сильные мира сего, а враги трепещут, прослышав о нем. Какие враги? Раз существует государство, то будут у него и враги, будут и войны. Так уже заведено испокон веков от Ганнибала и Александра Македонского…
Перед первой империалистической войной родилась дочь Ирина и он рад был, что его не трогают — молодой отец вдруг потерял всякую охоту к ратным подвигам. Надо жить для дочери. Что он оставит ей в наследство?
Но вот прогремели первые раскаты революционных боев, в голове возродились былые мечты о ратных подвигах… Сичевые стрелки в синих жупанах, гайдамаки, гетьман, возрождение казачества… Как не потерять головы в этом угаре? Закружились вокруг него события, и сам он запутался в этой круговерти. Даже не замечал, как все менялось, мельтешило вокруг и гетьман, и директория, и Петлюра, лесные батьки. Уже не в мечтах, а в действительности летал на коне впереди своей сотни, рубил головы… Кому? Врагам? Каким?..
Ему говорили, что большевики — враги Украины, и рубил большевиков, рубил тех, кто их поддерживал, и считал, что защищает свою родину. Рубил, пока не выветрился угар из головы. А выветрился он не сам собой. Крепко стукнулась его сотня в Поднестровье с красными конниками Петра Кузнецова и Евгения Байды. Бросив своего командира, «казаки» разбежались кто куда. И сам он, словно отбившийся от стаи волк, прискакал ночью к своему лесничеству, успел схватить на коня шестилетнюю дочь (жена умерла от тифа) и с недобитками разных банд сбежал за Збруч.
И тут, в панской Польше, впервые по-настоящему понял, что такое родина. А поняв, испугался своей вины перед ней и не бежал обратно домой, как делали многие, обманутые Петлюрой и его сподвижниками.
Не сразу удалось порвать все связи со своими единомышленниками, но порвал и снова занялся знакомой работой в Стрийском лесничестве. Теперь у него осталась одна цель в жизни: воспитать дочь, уберечь ее от ложного пути, от заблуждений своей неудавшейся жизни, сохранить для родины — пусть она искупит его вину.
А вину свою он чувствовал. Поэтому потерпели неудачу все попытки оуновцев Бандеры, Мельника и Дахно втянуть Кривошлыка в свои грязные разбойные делишки. В отместку за «зраду национальных интересов неньки Украины» они прославили его «красным», установили за ним слежку. Но не это пугало. Как устроится жизнь дочери — вот главная забота. И когда Ирина окончила Стрийскую гимназию, он бросил работу в лесничестве и уехал с нею в украинское село за Янувом, где ей удалось получить место учительницы. Это хоть немножко приблизило их к родине.
Знал бы Кривошлык, что через два года Красная Армия освободит Львов, не делал бы этого. Когда в Стрий пришла Советская власть, Иван Минович, пожилой безработный лесничий, и его дочь снова оказались за границей — уже не у поляков, а у немцев. Гестапо, очевидно, приняло по наследству от польской дефензивы списки подозрительных лиц, потому что через несколько недель отец и дочь исчезли.
— Така файна профессора! Така злота панночка! — долго еще вспоминали пожилые крестьянки свою молодую учительницу.
И затерялись их следы среди многих тысяч разлученных с родиной по своей и не по своей вине.
След Ирины Кривошлык обнаружился через полтора года. В марте 1941 года в одной из львовских библиотек появилась новая работница. Специальность ее — учительница. Об этом она написала в автобиографии, это подтвердили и представленные документы. Но где в конце года найдется место учительницы? Вот и попросилась на временную работу библиотекаря.
Первые дни новая работница была молчаливой, чем-то удрученной. Ближайшим сотрудникам удалось выведать кое-что о прошлом этой миловидной девушки. Рассказ ее был немногословный и очень печальный. Учительствовала в деревне близ Янува. С приходом немцев в Польшу отца арестовали, ее тоже долго держали в заключении, но потом отпустили и перевели в другое староство на такую же работу. Когда переселяли украинцев из Варшавского губернаторства, как немцы именовали Польшу, на родину, она уехала вместе с людьми. «А где же ваш отец?» — спрашивали Ирину слушатели, сочувственно вздыхая. «Не знаю…» — отвечала, вытирая слезы. «А вы не убивайтесь, даст бог, еще встретитесь с ним», — утешали девушку.
Находились и такие, что утверждали, будто встречались когда-то с ее отцом в Стрие, и девушка с печальной ласковостью смотрела им в глаза. Не один молодой человек засматривался на Ирину, но она жила, точно монашенка: ни с кем не встречалась, не ходила на танцы, даже в кино редко бывала.
Незадолго до ее появления из берлинской организации «Крафт дурх фройдте» выбыла лучшая спортсменка Маргарита Краузе, переселенка из Фридрихсталя. Не то в Париж уехала, не то укатила в Вену. Никто не стал этим интересоваться. Мало ли куда может сейчас поехать молодая, красивая и совершенно самостоятельная немка.
5Все эти события происходили далеко от тридцатой заставы, никто из пограничников не встречался с новыми лицами нашей повести. Однако все это имело прямое отношение к личным судьбам людей тридцатой и других застав Подгорского отряда. Его командиры часто выезжали на заставы, лично проверяли боевую готовность, состояние оборонительных сооружений…
— Ну, солдаты, — спрашивал Шумилов командиров тридцатой заставы, — где ваши скрытые подступы? Где ходы сообщения? Как будете взаимодействовать с соседом в случае…
Слово «война» не произносилось, но ее отравляющее дыхание пограничники чувствовали в каждом звуке, в каждом движении на сопредельной стороне.
— Поют отлично! — похвалил замполит, слушая, как четко, чеканно отбивают шаг возвращающиеся с учебных занятий ребята, как бодро звучит песня о трех танкистах, экипаже машины боевой. — Так ли они отлично будут сражаться с врагом, если..?
— Будут, товарищ батальонный комиссар! Только уж и вы позаботьтесь, чтобы нам пушечек подбросили. Если придется отбиваться, то чтобы враг сразу почувствовал, — просит Антон Байда.
— Не скули, солдат. Будет вам и белка, будет и свисток. Всему свое время… Только без паники!
И на границе вырастали новые оборонительные сооружения. С помощью технических подразделений дивизии генерала Макарова возводились бетонированные доты, блиндажи…
Граница готовилась к большим, но еще не совсем ясным событиям.
«Если завтра война…»
Субботний вечер на заставе. Произведен боевой расчет, исполнены все требования установившегося служебного порядка. И начинается то особое оживление среди пограничников, которое всегда бывает перед выходным днем. Много набирается неотложных дел у старшины, у каждого солдата, у командиров и их жен. А тут еще большой праздничный вечер устраивает завтра сельская молодежь в баштианском клубе — надо и пограничникам как-то показать себя.
