Павел Кочегин - Человек-огонь
В это время Томин и Фандеев в сопровождении командиров штаба вышли на улицу.
Выслушав просьбу мужичка в зипуне, Томин поручил одному из штабных работников помочь ему найти сына.
— А у вас что, папаша? — спросил Томин у кума Егора.
— Вот пособничка растил, да запросился к тебе. Не пустишь, бает, убегу. Одного пущать страшно, молод еще. Вот и приехали вместе. Примай подмогу. Бахилы он сам себе сшил. Мы, чай, известные шилокопы. Шубенку спроворил. Добрый конь при нем, сбруя справная.
Парень смотрел на командиров широко открытыми глазами.
— Как твоя фамилия? — спросил Томин.
— Типа Тарахтун, — выпалил тот.
— Чу, мели, Емеля, — рассердился отец. — Это ведь прозвище наше, бабка моя Лукерья тарахтела без меры, так и пошло. По пачпорту мы Барановы. Стало быть Антип Егорович Баранов.
— Спасибо, папаша, за подмогу. Будет твой Антип конником в полку Красных гусар, — проговорил Томин и, обратившись к командиру первой бригады Фандееву, закончил:
— Принимай, Сергей Гаврилович, пополнение.
5В солнечный воскресный день подали состав. Отложив все дела, Томин прибыл на станцию. Под навесом несколько командиров оживленно о чем-то разговаривали. На товарной площадке не торопясь работали красноармейцы.
— Так дело не пойдет! — раздался вдруг голос начдива. — В Москве рабочий люд голодает, а мы тут разговорчиками помогаем? Так руководите погрузкой?
— Бойцы работают, нам-то что делать? — невозмутимо спросил ответственный за эшелон.
— Сейчас узнаете, что вам делать. А ну, за мной!
Подведя командиров к штабелям, Николай Дмитриевич пригнулся, уперся руками в колени, приказал:
— Кладите мешок!
Два красноармейца подхватили куль и переложили его на плечи начдива. Поудобнее поправив ношу, Николай Дмитриевич медленно взошел по мосткам в вагон. Следом за ним занес в вагон другой пятеричок командир, отвечавший за погрузку.
— Сам начальник гарнизона, сам начдив стал на погрузку! — пронеслось из конца в конец по эшелону.
Быстрее забегали красноармейцы, дружнее пошла работа. Сбросив шинель и шлем, Николай Дмитриевич работал, пока не был уложен в вагон последний мешок.
Оформлены документы. Сопровождающие заняли места. Раздался паровозный свисток, медленно сдвинулся с места состав. На вагонах — красное полотнище: «Братьям-рабочим Москвы от красных кавалеристов». Когда состав скрылся за сосновым бором, Николай Дмитриевич облегченно вздохнул, повернулся и пошел к коню.
6Последний день апреля. Над городом опустился теплый вечер. В воздухе пахнет сосной, ароматом ранних цветов, листьями тополя и клена.
Над Исетью стелется сизым шлейфом туман. Приближается время отдыха от дневных хлопот и суеты.
По прямым и широким улицам к драматическому театру идут люди.
Важно, не спеша, словно совершая вечернюю прогулку, шагает уже немолодая пара. Мужчина в черном фраке, в белой сорочке с бабочкой. По внешнему виду — бывший чиновник земской управы. Рядом с ним дама в платье из зеленого бархата, в широкополой, низкой шляпе. На лицо опущена вуаль.
Пара остановилась у рекламы.
«Праздничное выступление самодеятельных артистов.
В программе: Н. В. Гоголь. Женитьба (комедия).
Концерт. Песни, пляски, акробатика».
— О, боже! — воскликнула дама. — Ну куда лезут со своим назёмным рылом: настоящие артисты и те не все справляются с этой вещью.
— Все же, душечка, посмотрим ради интереса, — предлагает мужчина.
Мимо прошла группа красноармейцев в начищенных сапогах, новеньких гимнастерках.
— Этим что ни покажут, все равно будут рады, — с нескрываемой злобой процедила сквозь зубы дама.
И ранее, когда начала выступать художественная самодеятельность, организованная Анной Ивановной, городской драмтеатр не пустовал. Сегодня же в зрительном зале негде яблоку упасть. Рядом с красноармейскими гимнастерками белые и цветастые кофточки, рабочие блузы, декольтированные платья.
В зале многоголосое гудение, нетерпеливое ожидание.
— Начинай!
— Чего тянешь?! — раздались выкрики с разных рядов.
Анна Ивановна глянула в зал и растерялась, к вискам прихлынула кровь, но тут же успокоилась: в переднем ряду Николай, Сидоров, Фандеев и другие командиры, которые, она знает, не осудят артистов.
Раздвинулся занавес. Зрители притихли.
— Кто барином-то нарядился? — спрашивает один красноармеец другого.
— Погодь, не мешай слухать, — сердится сосед.
Чем дальше развивается действие, тем оживленнее в зале, тем сильнее разгорается любопытство зрителей: кто же исполняет роли?
— Слуга-то, слуга-то барина, так это ж Типа Тарахтун, — кричат с задних рядов, узнав Антипа Баранова.
— А барин с трубкой — ординарец начдива Павел.
— Не мели…
— Тихо! Но где там — тихо! То разразится взрыв смеха, то грянут аплодисменты.
— Ну и сваха, вот бы мне такую найти, вмиг бы окрутила, — острит кто-то.
— Так это же Анна Ивановна. Ну и здорово хлопочет!
При распределении мужских ролей никаких недоразумений не было. Но когда стали распределять женские — никто не соглашался играть сваху. Пришлось эту роль Анне Ивановне взять себе.
На сцене появляется невеста.
— Наташа! Сестра! — сразу раздалось несколько радостных голосов.
Гомерическим хохотом разразился зал, когда все женихи собрались у дверей, чтобы в замочную скважину взглянуть одним глазом на невесту.
Подколесин бежит от невесты через окно.
— Куда ты?!
— Беляков не трусил, а тут!.. Эх, ма!..
— От такой красотки бежать!
Занавес закрылся. Зал стоя награждал артистов аплодисментами.
Второе отделение вечера — концерт художественной самодеятельности.
На сцене трое: скрипач, гармонист и Павел с неразлучной балалайкой.
Выходит красноармеец в буденовке, низко раскланивается публике и, под аккомпанемент трио, поет:
За Уралом город есть,
Шадринск именуется.
Вторую часть частушки подхватывают музыканты:
Во главе там с Томиным
Полки формируются.
Красноармеец уходит. Его место занимает Наташа. На ней поверх белой кофточки цветной сарафан. Полушалок подвязан под подбородком узлом.
Разъединив концы полушалка, она звонко запела:
Я скучаю по миленку,
Своему Василию.
Трио подхватило:
Он поехал воевать
К Томину в дивизию.
Томин возмущается, досадует:
— Вот шатия!
Я хочу ходить с усами
И с такой же бородой,
Как у Томина. На диво
Буду парень боевой!
Публика хохочет, аплодирует.
— Вот наяривают! — восхищаются бойцы.
Узнав в парне Антипа Баранова, Николай Дмитриевич про себя подумал: «Посмотрим, посмотрим, каким ты будешь боевым».
Концерт окончен.
— Ишо!
— Браво!
— Даешь еще! — кричат люди, остервенело хлопая в ладоши.
Пожилые зрители ушли домой: одни отдыхать, у других еще дела есть.
Молодежь осталась танцевать.
Это был праздничный и прощальный вечер.
7Наступил день смотра готовности полков к боям и походам.
Первого мая 1920 года все бойцы, командиры и их семьи участвовали во всероссийском субботнике: чистили улицы, ремонтировали дороги и мосты, наводили порядок на железнодорожной станции.
Утро второго мая — солнечное и тихое. Город, украшенный флагами, портретами Маркса, Энгельса и Ленина, выглядел помолодевшим.
Все выше поднимается солнце, все ярче разгорается майский день.
На площади Революции ровными рядами стоят эскадроны при развернутых знаменах. Улицы запружены рабочими, крестьянами из окрестных деревень.
В центре — деревянный, скромный обелиск жертвам колчаковщины. Рядом с ним маленькая трибуна, у которой — представители партийных, советских и общественных организаций, командиры штаба.
Хор трубачей грянул встречный марш.
В конце улицы показались три всадника. Павла и Аверьяна Анна Ивановна узнала. Но кто же на Киргизе скачет? Ведь Николай никому не разрешал на него садиться. Кто за него принимает парад? Кто-то знакомый.
— Батюшки! Да это — Коля!
Николай Дмитриевич сбрил усы и бороду, надел, новое обмундирование, в котором Анна Ивановна его еще не видела.
Подскакав к площади, ординарцы круто повернули коней влево и встали позади строя первого эскадрона путиловцев.
Томин принял рапорт начальника штаба, объехал строй, поздоровался с каждым поздравлением. Навстречу неслось громкое ура.
Начдив взошел на трибуну, произнес краткую речь, и эскадроны под звуки марша Десятой кавалерийской дивизии двинулись по площади.
