Леонид Острецов - Кому бесславие, кому бессмертие
— Уничтожение режима террора и насилия. Ликвидация насильственных переселений и массовых ссылок. Введение действительной свободы религии, совести, слова, собраний, печати. Гарантия неприкосновенности личности, имущества и жилища. Равенство всех перед законом, независимость и гласность суда.
— Восстановление разрушенного хозяйства в ходе войны, народного достояния — городов, сел, фабрик и заводов за счет государства.
— Государственное обеспечение инвалидов войны и их семей…
Власов продолжал читать, и речь его периодически обрывалась вспышками аплодисментов.
— Комитет Народов России главное условие победы над большевизмом видит в объединении всех национальных сил и подчинении их общей задаче свержения власти большевиков, — произнес Власов, когда закончил перечислять пункты программы, и пламенно обратился к залу: — Офицеры и солдаты освободительных войск!.. У нас общая цель. Общими должны быть наши усилия. Только единство всех вооруженных антибольшевистских сил народов России приведет к победе. Не выпускайте полученного оружия из рук, боритесь за объединение, беззаветно деритесь с врагом народов — большевизмом и его сообщниками. Помните: вас ждут измученные народы России. Освободите их!
После заседания, на банкете, который дал министр Богемии и Моравии Карл Герман Франк, Власов сказал, общаясь со своими офицерами:
— Они меня часто спрашивают: какие гарантии я могу дать, что, получив оружие, не поверну его против немцев? А я отвечаю: лучшая гарантия — ваше собственное честное поведение по отношению к нам, русским. А иначе лучше мне оружия не давайте, обязательно поверну против вас, немедленно поверну, при первой же подлости с вашей стороны!
— А не вы боитесь, Андрей Андреевич, что в случае общего успеха немцы все же не сдержат свои обещания и попытаются снова захватить освобожденную вами Россию? — спросил стоявший рядом один из ученых-эмигрантов.
— Каким образом?! — воскликнул Власов. — Когда у нас будет новая русская армия и весь очнувшийся от сна и от страха русский народ? Нет! После победы над Сталиным они в любом случае вынуждены будут считаться с нами.
Пребывание в Праге было недолгим. Уже восемнадцатого ноября состоялось торжественное собрание членов КОНРа в Берлине, в одном из еще уцелевших от бомбежек крупном зале — в «Европа-хаус».
Антон был поражен небывалым количеством народа. Несмотря на холодный ноябрьский ветер и дождь, к зданию со всех сторон подходили поодиночке и строевыми колоннами, подъезжали машинами сотни людей в штатском и в форме РОА. Огромный зал наполнился до отказа. Собралось не менее полутора тысяч человек. Это в основной массе своей были русские люди — солдаты РОА, пропагандисты, «остовцы», иммигранты и бывшие члены белого движения. Антон смотрел на эти восторженные одухотворенные лица и думал, что здесь, в этом зале, собрались настоящие представители русского народа. В первых рядах, по пожеланию Власова, сидело православное духовенство, съехавшееся со всей Европы, и военнопленные, привезенные в Берлин прямо из лагерей. Сцена, на которой сидели члены Комитета, была украшена национальными флагами народов России, а также русским трехцветным и Андреевским стягом.
После выступления Власова говорили речи представители разных народов России, интеллигенции, рабочих, женщин и духовенства. Проникновенную речь произнес священник Киселев, который говорил о том, что новое движение не требует мести и преследований по отношению к сторонникам советской власти, а желает только мира и благополучия для всех российских граждан.
— У кого из нас не болит сердце при мысли, — говорил он, — что святое дело спасения родины связано с необходимостью братоубийственной войны — ужасного дела. Каков ответ, каков выход? Выход в том, что чем чище, чем белее будут дела наши, чем больше будет проведено в жизнь из того, что декларируется, тем меньше будет пролито братской крови. Чем больше милосердия и человеколюбия с нашей стороны, тем кратковременнее бой. Чем полнее осуществление обещанного у нас, тем меньше сил у врага, поработителя нашего народа!
После Киселева выступал поручик Дмитриев. Когда он сказал: «Мы не наемники Германии и быть ими не собираемся!», зал встал и взорвался аплодисментами, которые продолжались невероятно долго. Многие рукоплескали и плакали в порыве невиданного на территории фашистской Германии русского патриотизма.
Антон сидел на балконе, недалеко от небольшой группы офицеров СС.
— Это катастрофа, — услышал он слова одного из них. — Мы совершили большую ошибку, выпустив «русского медведя» на свободу. Теперь их не остановить…
После этих слов немецкого офицера Антон ощутил вспышку небывалой гордости оттого, что он причастен к этой организованной силе, способной, как многие полагали, сокрушить на своем пути любые препятствия и спасти Отечество.
Когда собрание закончилось и народ стал толпиться у выхода, среди восторженных речей он вдруг ясно расслышал другую фразу, уже на русском:
— Сколько предателей…
— Тысячи, — вторил другой голос.
Антон огляделся по сторонам, но среди мельканий спин и голов так и не определил тех, кто сказал эти слова. На миг ему подумалось, что это говорит его внутренний голос. Он мысленно отмахнулся от него. Теперь уже было поздно полемизировать с ним, ибо все зашло слишком далеко.
В последующие дни Антон смотрел на Власова и не узнавал этого всегда сдержанного и спокойного человека. По его светившемуся восторженными эмоциями лицу было видно, что он сам нисколько не сомневается в праведности общего дела и в неминуемой победе.
Неузнаваемо изменилась вся атмосфера в штабе и во всех подразделениях РОА, где Антону приходилось бывать вместе с Власовым. Жизнь закрутилась в небывалом патриотическом подъеме. Везде мелькали радостные одухотворенные лица офицеров. Отовсюду звучали давно ушедшие в прошлое, исконно русские слова: «благодарствуйте, честь имею, вера, свобода, Отечество…» и никто не стеснялся этой патриотической патетики. Вся штабная и военная жизнь, проходившая на фоне чужих германских пейзажей, ощущалась как жизнь обостренно русская, будившая в добровольцах присущий каждому русский дух, который вел их к намеченной цели.
В первые дни после опубликования Манифеста и проведения собрания КОНРа в штаб Власова со всей Германии посыпались заявления о вступлении в РОА. Почта приносила их ежедневно, в среднем по две с половиной тысячи, а в течение недели их поступило свыше шестидесяти тысяч.
Войти в состав власовского Движения изъявили желание сербские части Летича и генерала Недича. Одновременно велась живая запись добровольцев. По самым примерным оценкам, будущая, непосредственно действующая антикоммунистическая армия могла бы составить не менее двух миллионов человек.
Вскоре Власовым была достигнута договоренность с германским командованием о переводе в состав РОА советских военнопленных, находящихся в частях немецкой армии. К концу сорок четвертого года штабом было запланировано сформировать не менее тридцати дивизий и собственные военно-воздушные силы.
В самый разгар этой работы у Власова вновь появился капитан Штрикфельд и сообщил, что он вынужден покинуть Берлин.
— Вам уже ничего не грозит, Андрей Андреевич, — сказал он, — но мы же — офицеры вермахта, все еще ходим под страхом репрессий. Поэтому, по настоянию генерала Гелена, я вынужден уехать на время из Берлина.
— Неужели это так серьезно? — спросил Власов.
— Вот здесь опубликованы очередные списки приговоренных офицеров, — сказал Штрикфельд, протянув генералу газету. — Среди них много наших друзей. То, что происходит, — ужасно! Их загоняют в помещение, где с потолка свисают железные крючья, и раздетых по пояс подвешивают на них за накинутую на шею петлю. Это не лучше средневековой инквизиции…
Когда Штрикфельд, тепло распрощавшись с Власовым, уехал, Антон взял оставленную им на столе газету и машинально стал просматривать глазами списки повешенных заговорщиков. Вдруг кровь ударила ему в голову, когда он прочитал в конце списка: «оберштурмбаннфюрер СС Эльза фон Вайкслер».
Глава 11
Вечер того же дня Антон провел в трактире. Он пил шнапс и с чувством глубокой безысходности проклинал земную несправедливость. Ему было жалко Эльзу. Он вспоминал ее красивое лицо, страстный и пронизывающий насквозь взгляд, низкий голос… Он вспомнил ее внутреннюю твердость и решительность, которые создавали впечатление, что она всегда знает выход из любой ситуации. Но эти впечатления оказались обманчивыми. Эльза была из тех людей, которые пошли на небывалый риск, на этот гибельный для них шаг во имя спасения Германии, ценой своей собственной жизни.
На следующий день, ранним утром, когда на вилле все еще спали, Антона разбудил дежурный по канцелярии и сказал, что его спрашивают из «Вермахт пропаганд». Он понял, что звонит Зиверг, и подошел к телефону. Голос в трубке был серьезным и взволнованным.
