Владимир Сысоев - Первое задание
Демель вспыхнул — понял, что над ним издеваются. Он допустил элементарную ошибку: перешёл на доверительный тон прежде, чем это ему позволил собеседник, проявив таким образом слабость. Он сам дал повод для насмешек этой старой развалине, не сумевшей оценить его откровенности. Ну, хорошо!
— Всё это я говорил не забавы ради, — сдерживая ярость, вкрадчиво проговорил Демель, — а для того, чтобы вам в дальнейшем был яснее ход моих мыслей. Я думаю о вашей переводчице, — продолжал Демель.
— Не улавливаю связи, — сказал комендант.
— Вы доверяете этой красавице? — спросил Демель.
— Как вам сказать? Пожалуй, нет.
— А почему?
— Я вообще не верю русским.
— Это, сами понимаете, не ответ.
— Конкретных фактов я не имею.
— Но без фактов нет истины.
— А роман со Шварцем разве не факт?
— А был ли он, этот роман?
— Все утверждают, что был. Шварц, возможно, просто резвился, а она, говорят, была влюблена всерьёз.
— Или разыгрывала влюблённую.
— При известной доле воображения можно предположить всё что угодно, — слегка усмехаясь, сказал Клингер, — остриём бритвы завинчивать шурупы, а скрипичным смычком бить кота, нагадившего на коврик.
— Я не понимаю ваших аллегорий!
Демель от ярости ничего не видел, словно тисками сдавило затылок, затряслась голова… С большим трудом он опять сдержал себя.
А Клингер будто ничего не замечал.
— Что же тут не понять? Не трудно сломить эту девчонку. Но это ли нам нужно? В чём вы её подозреваете? На что способен этот ребёнок? Кроме того, она тяжело переживает смерть Шварца, осунулась, похудела.
— Тоже игра, талантливая игра!
— Всё бывает, конечно, но ведь девчонка ещё к тому же со старомодными взглядами на жизнь.
— Допустим, девчонка. А как она зарекомендовала себя на работе?
— Отлично, это общее мнение.
— Вот видите, а как это вяжется с её возрастом и детским видом? Никак! Так почему же не предположить в ней и талантливую актрису?
— Логично, но…
— Никаких «но», Клингер, взять под строжайшее наблюдение, проверять каждый шаг. Я по своей линии постараюсь ещё раз уяснить истинное лицо этой влюблённой. Но торопиться не будем. Если переводчица не та, за кого себя выдаёт, то нас будет интересовать не столько она, сколько люди, которые стоят за её спиной.
Такого натиска комендант не ожидал, но пасовать не хотелось, он выложил на стол свой последний козырь:
— Позавчера я устроил Наташе небольшую проверку. Она получила сведения о предполагаемом вывозе от нас важных документов, причём точно знала время и способ доставки их. Так вот, посланный мной ефрейтор Штокман благополучно прокатился туда и обратно. Это, на мой взгляд, в какой-то степени говорит в пользу моей переводчицы.
— В какой-то — да! Но в общем-то ничего не доказывает. Вся эта проверка рассчитана на глупцов. Это всё равно, как говорят русские, что гадать на кофейной гуще.
Клингер молча проглотил пилюлю. «А ты не так прост, как показался вначале, — с некоторым чувством удовлетворения подумал он о Демеле, — спорить с тобой нельзя — можно очень просто, а главное, без всякой необходимости нажить кучу неприятностей».
— Пожалуй, вы правы, — примирительно сказал комендант, — тут возможны разные варианты.
— Об этом я и говорю, — подхватил Демель. — Она могла просто не успеть передать эти сведения.
— У неё было двое суток, — сказал Клингер таким голосом, что сразу стало ясно: он не спорит, избави бог, а только подсказывает некоторые детали человеку, который держит в своих руках все нити этого разговора.
Демель так и понял ситуацию, он уже ощутил своё превосходство, настроение его улучшилось. Клингер сдался. В его расчёты не входила ссора с начальником гестапо.
— Допустим, передала, — продолжал Демель, — но что-то помешало её сообщникам.
— Маловероятно.
— Согласен и на это. Но представьте себе: у неё умный шеф, а у нас с вами, к сожалению, нет пока никаких оснований думать иначе, и он понял, что это ловушка. Может быть?
— Конечно.
— Значит?
— Значит, — с готовностью ответил окончательно поверженный комендант, — ваши подозрения могут оказаться очень основательными.
Стук в дверь прервал обмен любезностями между двумя майорами. Получив разрешение, в кабинет вошла Наташа.
Демель встал, галантно поклонился и произнёс с большим чувством!
— Я давно не видел вас, Наташа. Ещё раз выражаю искреннее сочувствие по поводу прискорбного происшествия. Эти события как бы сроднили нас, с вашего позволения… Ганс был мне, так же, как и вам, близок и дорог…
Клингер удивлённо посмотрел на Демеля. «Ого, милый, тебе пальца в рот не клади! Откусишь!»
Наташа тихо ответила:
— Благодарю вас, господин майор, я никак не могу прийти в себя. Ваше сочувствие придаёт мне силы.
— Кстати, Наташа, как ваша рука?
— Пустяки, небольшая царапина.
— Уже вторая! Вы родились под счастливой звездой!
Уловив в голосе Демеля фальшь, Наташа продолжала играть роль влюблённой, простодушной девушки, безутешной в своём горе.
— Лучше бы я была на его месте.
— Вы были с ним близки? — быстро спросил Демель и этим бестактным вопросом окончательно убедил Наташу в её худших предположениях. Всё ясно: её подозревают.
Клингер, развалившись в кресле, закрыл глаза и равнодушно причмокнул губами.
— Вы же всё прекрасно знаете, — ушла она от прямого ответа. И, зардевшись, сказала дрожащим голосом: — Теперь я потеряла всё.
— Не нужно убиваться, — открыв глаза, сказал Клингер, — у вас ещё всё впереди. Вы молоды, прекрасны и связали свою судьбу с великой Германией. А мы не забываем жертв, принесённых на алтарь нашей победы. Всё у вас будет хорошо!
— Спасибо вам, бог не забудет вашей доброты, но только всё это не для меня.
В голосе Наташи было столько правды, что Демель подумал: «Господи, неужели она его в самом деле любила? А что удивительного? Шарлотта тоже была в него влюблена. Было в нём что-то такое, что нравилось женщинам».
— Мне даже немного досадно, — произнёс Демель, — меня никогда никто не любил.
Наташа приняла шутку Демеля, на её лице появилась искажённая горем улыбка.
— Это неправда. Вы достойны большой любви!
Когда Наташа вышла, Демель прошёлся из угла в угол по кабинету и вопросительно посмотрел в глаза коменданту, а тот, сладко чмокнув губами, примирительно сказал:
— Уж слишком всё хорошо. Нереально! Какое удивительное достоинство, выдержка и эта детская неотразимая наивность. Думаю, не мешает ещё раз устроить ей проверку. Тот же вариант. Пошлём Штокмана. Как вы думаете?
— Дерзайте, — совсем успокоившись, снисходительно разрешил Демель.
…Поздно вечером к дому Ивана Фёдоровича подъехала полицейская машина. Командир карательной роты быстро оставил кабину и решительно двинулся к закрытой калитке. Группа вооружённых полицаев, приехавшая вместе с командиром, перекрыла все подступы к дому. Капитан уверенно открыл калитку и быстро прошёл в глубину двора, к дому, где ярко светились два окна. Николай постучал. Дверь отперла Наташа и, не помня себя, задохнувшись от счастья, прильнула к его груди. Они прошли на кухню, и Николай, взволнованный и счастливый, целовал её лицо, волосы.
Иван Фёдорович смотрел эту сцену с затаённой радостью, зависть» и грустью. Не было в его жизни вот таких по-настоящему счастливых минут.
— Я ненадолго, — смущённо сказал Николай. — Наташе нельзя больше оставаться в городе. Ей не доверяют. Её немедленно нужно отправить в лес!
— Есть что-нибудь новое? — спросил Иван Фёдорович.
— Есть, — ответил Николай.
— Серьёзное?
— По-моему, да! Меня по-дружески предупредили, чтобы я не увлекался Наташей.
— Кто? — спросила Наташа.
— Старший лейтенант Герц.
— Возможно, он отпугивает соперника?
— Исключено, — сказала Наташа, — в комендатуру он попал после тяжёлого ранения, которое навсегда отбило у него желание общаться с женщинами.
— Нет, — поддержал жену Николай, — похоже, он знает что-то о Наташе. Её немедленно нужно отправить в отряд!
— Согласен, — коротко сказал Иван Фёдорович и вопросительно взглянул на Наташу.
— Рано, — поправляя распушённые волосы, возразила Наташа.
— Рисковать нельзя, — настаивал Николай.
— Но прямых улик против меня нет. И дело не только во мне. Если уйду я, то и Ивану Фёдоровичу тоже нельзя оставаться здесь. Да и тебе тоже.
— А мне-то почему?
— Все кумушки судачат о нашей связи. Вот, почитай.
Наташа подала Николаю небольшой лист серой обёрточной бумаги, на которой жидкими фиолетовыми чернилами старательно испорченным почерком было выведено: «Быстро же ты, гансовская потаскуха, утешилась на груди изменника Родины гвардии проходимца Крылова! Поздравляем: он всё-таки русский. И предупреждаем, что скоро изменникам на советской земле не будет места. Готовьте доски и гвозди для гробов». И ниже, с новой строки подпись: «Настоящие хозяева».
