Валерий Цапков - Шоколадная медаль
Понимание этого придет позже, а пока он одержал крупную победу над капиталом, которая надолго осталась в памяти индусского квартала: в тот же день все дуканы закрылись в десять утра. Торговцы, один за другим, убедившись, что начальник патруля не дает остановиться ни одной машине, с грохотом опускали на окна железные жалюзи. Даже в день, когда был объявлен траур по Индире Ганди, они не прерывали торговлю…
Классовая борьба на перекрестке с закрытием дуканов не утихла. Через полчаса туда примчался усиленный наряд из комендатуры, получив телефонный сигнал о том, что начальник патруля продает боеприпасы.
— Он мне говорил: «Купи автомат! «, - не моргнув глазом, докладывал коменданту пацаненок, который еще час назад пытался купить у Найденова канистру бензина.
Комендант Кабула, подполковник Кузнецов, скептически посмотрел на испуганного таким оборотом Найденова, на закрытые окна внутри и громко, чтобы слышали обиженные торговцы, произнес, указывая строго на Найденова:
— В камеру его!
Сажать его Кузнецов не собирался. Найденов не был похож на торговца оружием, но и ссориться с целым кварталом он не собирался. С этого дня полк, в котором служил Найденов, перестали назначать в наряд на этот перекресток…
После этого случая представить Найденова в качестве антисоветчика стало просто невозможным, майора Гаврильцова просто подняли бы на смех, как случилось всего неделю назад из-за пятой роты.
… Выходя из своего подвала, Гаврильцов нос к носу столкнулся с прапорщиком Пановым, старшиной пятой роты. Он трясся от страха, беззвучно тыкая пальцем куда-то вверх. Гаврильцов поспешил наверх, на второй этаж, где размещалась вторая рота, и, увидел, как из ротной кладовой, поигрывая штык — ножами, выходят веселые командир Бабенков и замполит роты, только что выписавшиеся из госпиталя.
— Что случилось, что вы с ним сделали? — яростно закричал на них Михал — Михалыч.
— Пугнули суку, — усмехнулся замполит роты, — а что, он уже вложил?
— Следуйте за мной, — непреклонно сказал Михалыч.
Он отвел их прямо к командиру полка, туда же вызвали прапорщика Панова и начали разбираться. Разбор закончился гомерическим смехом, на этот раз над Гаврильцовым.
Панов прославился тем, что через три месяца службы в Афганистане послал в политотдел дивизии письмо удивительного содержания. Мол, через месяц службы меня, прапорщика Панова, коммунисты роты избрали своим секретарем, и ему просто стыдно руководить партийной организацией, не имея ни ордена, ни медали, потому как весь личный состав роты думает про него: «А достоин ли ты руководить парторганизацией, если тебя не наградили медалью? «Так нельзя ли его, прапорщика Панова, наградить чем-нибудь, раз уж коммунисты роты сочли его достойным должности секретаря парторганизации роты???
В политотделе были ошарашены как стилем, так и наглыми требованиями, но почуяли, что Панов — опытный склочник и шантажист, и с ним лучше не связываться. На сборах политработников замполита роты и батальона упрекнули, что не вдумчиво работают с прапорщиками и посоветовали как-то решить проблему.
— Валера, а ведь мы контуженные, — подсказал выход замполиту роты Бабенков.
— Точно, как это я забыл, — весело заржал тот.
Обоих во второй батальон перевели из дивизионной разведывательной роты на исправление за склонность повеселиться и нелояльность к старшим начальникам. У обоих за спиной были десятки боевых операций и ранения. Взяв по штык — ножу, они вломились в ротную кладовку, где как раз прапорщик Панов кормил тушенкой крошечного щенка, «кутенка» , как он его называл. «Кутеночка» же кормить надо! «— объяснил он через месяц пропажу ящика тушенки.
— Слушай, сука, мы ведь контуженные, нам все простят, — угрожающе начал замполит роты.
— Браточки, да что ж вы задумали? — заголосил, упав на колени, Панов.
— Мы решили избрать нового партийного секретаря, — голосом, не обещавшим ничего хорошего, продолжил замполит.
— А я здесь для кворума, от блока беспартийных, — политически грамотно добавил Бабенков, подбрасывая тяжелый нож на ладони.
— Все сделаю, как вы скажете!
— Забери, сука, письмо в политотделе, скажи, что пока считаешь себя недостойным медали. И попросись в другой полк, очень тебе советуем!
— Так вы же шутите! — озарило вдруг Панова, он облегченно заулыбался, но нож замполита в тоже мгновение воткнулся в дверь стенного шкафа у него над головой. А Бабенков схватил его за пуговицу на груди, притянул к себе и стал отпиливать ее вместе с тканью зазубренным ребром ножа.
— Они же контуженные!!! — с этим воплем Панов выскочил из кладовой и помчался к выходу…
После этого разбирательства командир полка похлопал по плечу Михал — Михалыча и сказал:
— Это же нормальные ребята, а вот Панов — сволочь. Ничего, они извинятся, шума поднимать не будем.
…И вот нелепость, из дивизионного медсанбата приехали врачи брать анализы всем офицерам и солдатам полка. Обычно офицеров особого отдела не беспокоили, но на этот раз полковой врач нашел Гаврильцова и сказал, что старший группы медиков приглашает его в медпункт. Гаврильцову было досадно, в этом ему чудился подкоп под авторитет органов. Но слова врача о начавшейся вспышке холеры звучали убедительно.
— Ну, подумаешь, укол, укололи — и пошел, — балагурил медик, лицо и погоны которого были скрыты белой марлевой повязкой и белым халатом.
Еще через день полковой врач сказал Михал- Михалычу, что у него нашли брюшной тиф.
— Да что вы! Я себя отлично чувствую! — раздраженно ответил Гаврильцов. Однако еще через три дня он понял, что сопротивление бесполезно. Было досадно ложиться в госпиталь, не доведя дел до логического завершения, главврач медсанбата наотрез отказал в лечении на территории дивизии.
— Идиотизм, как будто нарочно! — стонал от боли в прямой кишке майор Гаврильцов, лежа на скрипучей койке в инфекционном госпитале. Нарочно или не нарочно, вряд ли смог бы докопаться до истины и более проницательный, чем он… А пока ему оставалось одно — лежать на койке и глядеть на унылые вершины перевала Паймунар, которые изредка вспыхивали огоньками взрывов, в те дни, когда там проводили занятия по огневой подготовке подразделения воздушно-десантной дивизии. За два месяца он до малейших деталей запомнит профиль и выступы этих невысоких горок, а через несколько лет, увидев в телефильме прыткого итальянца, который, с испуганнным лицом, прячась за гусеницами, снимает ожесточенную стрельбу, он со смехом узнает дивизионное стрельбище…
… Кого не ожидал встретить в инфекционном госпитале Тарасов, так это майора Гаврильцова. И хотя тот был в спортивном костюме, многие офицеры, лежавшие на излечении, щеголяли в финских спортивных костюмах, Тарасов сразу понял — Мих-Мих охотится за ним.
— Рвать, рвать когти… — бормотал себе под нос Славик Тарасов, быстрыми шагами направляясь в дальний угол инфекционного госпиталя, где размещался морг, и где ни на день не прекращалась работа по упаковке убитых и умерших в Кабульском гарнизоне в цинковые гробы.
Он нажал кнопку дверного звонка и затаил дыхание, зная, чем пахнет на него, когда откроется дверь. Дверь открылась и, щурясь, на солнечный свет вышел высокий широкоплечий солдат, почему-то в парадной форме, в которой обычно в Союзе ходят в увольнение.
— Чего тебе? — дохнул он на Тарасова сильным перегаром.
— Не узнаешь, что ли? — обиженно спросил Тарасов.
— А, ты… Закурить есть?
— Бери всю, — Тарасов щедро протянул непочатую пачку «Моро»
— Что нужно, кореш?
— В Союз надо, срочно!
— Тебе до дембеля всего ничего осталось. Денег, что ли, не жалко?
— Обстоятельства так сложились. Валентин, не тяни! Раз говорю срочно, значит — срочно!
— Ладно, — пожал плечами Валентин. — Напомни, как твоя фамилия?
— Тарасов, шестой корпус.
— В полшестого с деньгами возле аптеки… Не опаздывай.
Дверь захлопнулась. Тарасов повернулся, чтобы уйти, стараясь не смотреть на площадку за маскировочной сеткой, где вразброс лежало десятка два цинковых ящиков.
На следующий день все прошло, как «по маслу» . За пятьдесят чеков рядовой Талашов из инженерно — саперного батальона, которого из-за тяжелой формы гепатита отправляли на лечение в Союз, согласился опоздать на построение для отправки и дать на денек свой военный билет.
— Талашов!
— Я… — усталым голосом выдохнул Тарасов из строя отправляемых.
— Ну-ну, не кисни, в Союз ведь летишь, — озабоченно сказал ему майор-медик, назначенный сопровождать больных до Ташкента.
Последняя проверка документов на пересыльном пункте, пограничники брезгливо за кончики держат документы больных. Побелевшего Тарасова под руки заносят в АН-24, который только разгрузился от кочанов капусты и хранит ее свежий запах, рампа захлопывается и… прощай, Кабул!
