Александр Хамадан - Гнев
Огненный поток вливался в город тремя ручьями: по Главной и двум прилегающим к ней улицам. С канонерки тяжело ухнуло сначала одно, потом другое орудие. Из казарм выбегали еще сонные люди, ложились у проволочной изгороди и беспорядочно стреляли из винтовок и пулеметов в огонь. Но он шел неуклонно, то слегка рассеиваясь, то снова сливаясь в грозно и быстро катящуюся лавину огня.
Японцы кинулись к пристани, в ужасе бросая оружие, скидывая амуницию, которую только что в спешке напялили на себя. На пристани в давке солдаты, забыв об уставе и дисциплине, отбрасывали и били офицеров, стремясь добраться до трапа канонерки. Огонь настигал их. Казалось, вот-вот он лизнет спины мечущихся по пристани людей.
Ничто не могло удержать солдат, успокоить их, побороть охвативший их страх. Огонь залил всю Главную улицу, от сопок до пристани.
В панике никто на канонерке не догадался отдать или обрубить металлические тросы, приковавшие ее к пристани. Канонерка вздрагивала и билась о сван; механики запускали машину все сильней и сильней. И когда на канонерке увидели, что потоки огня состоят из многих тысяч живых людей с пылающими смоляными факелами в руках, было уже поздно.
Люди бросали свои факелы вместе с гранатами через борт, на палубу, в сгрудившихся солдат; как муравьи, они упорно взбирались по трапу, рвались к своим заклятым врагам. Они стреляли в японцев в упор — Здесь не могло быть промаха.
С командирского мостика вдруг злобно застучали два пулемета. Они косили толпу, а с ней вместе своих и чужих. Но скоро замолкли и они. И долго после этой ночи, еще много месяцев, город Илань был в руках манчжурских партизан, и еще долго японцы боялись подступиться к нему.
Это был незабываемый урок, преподанный простым народом японским варварам.
Шанхайские апельсиныДевушка остановилась на углу оживленного перекрестка. С глубоким вздохом облегчения она опустила на тротуар большую корзину, в каких обычно окрестные крестьяне привозят в город фрукты или овощи. Корзина была громоздкой и непомерно тяжелой для этой хрупкой, худенькой девушки, еще подростка, не старше пятнадцати лет.
Цзи Лин, — так звали эту девушку, — оглянулась по сторонам.
С угла на угол перекрестка, по соседним улицам сновали прохожие. По мостовым катились, автомобили, автобусы, взапуски неслись рикши. На перекрестке было шумно: гудели автомобильные сирены, свистели и кричали полицейские. Прохожие шли быстро и настороженно. Они молчали. Еще недавно этот город принадлежал китайцам, теперь в нем обосновались японцы: повсюду были видны их войска, полиция, шпионы. Власть в городе принадлежала им, по в городе жили миллионы китайцев, и поэтому, куда бы Цзи Лин ни посмотрела, она видела японские военные патрули и японских джентльменов в зеленоватых шляпах и с наглыми глазами шпионов.
Кровь ударила в лицо Цзи Лин, когда она увидела, что один из подобных типов приближается к ней. Она быстро наклонилась над корзиной, отдернула тряпичное покрывало. Человек в зеленой шляпе поравнялся с Цзи Лин, подозрительно покосился на корзину и прошел мимо.
Цзи Лин подровняла сбившиеся в горку маленькие бледные шанхайские апельсины и опять набросила на них покрывало. Ей оставалось сделать всего несколько шагов, чтобы дойти до громадного, многоэтажного универмага «Вингон», куда она направлялась.
Цзи Лин благополучно вошла в универмаг, подошла к лифту. Кабина умчалась наверх, и она, опустив корзину на пол, стала ждать ее возвращения. Девушка с любопытством оглядывала первый этаж магазина, нескольких англичан и американцев, которые, скучая, рассматривали полки с товарами. И здесь было много японцев; они важно разгуливали вдоль стоек, презрительно, по-хозяйски покрикивая на китайцев-приказчиков.
Кабина лифта опустилась вниз, дверцы распахнулись, и мальчик-лифтер вышел наружу. Увидев Цзи Лин, он жестом пригласил ее в кабину и ловко подхватил корзину.
Дверцы лифта захлопнулись перед самым носом японца в военной форме. Кабина медленно поползла вверх.
— В ресторане на крыше много японцев. Но ты не бойся, проходи прямо к балюстраде и опрокинь ее вниз. — Бой кивнул головой на корзину. — И сейчас же беги к лифту, я буду ждать тебя.
— Спасибо, Чэн. Я так и сделаю. Мне будет только трудно поднять ее на балюстраду.
— Знаешь что, давай я сделаю это! Хорошо?
— Нет, Чэн, не надо. Я сама вызвалась и сама сделаю все, что надо. Ты понадобишься для другого дела.
— Ну, как хочешь, — сочувственно сказал Чэн. — Сейчас самое время. Все спешат с работы, и на улицах будет уйма народу. В ресторане кутят японские офицеры — они сидят там с утра.
Кабина остановилась. Цзи Лин крепко пожала руку Чэну, взяла корзину и вышла на просторную крышу универмага, обнесенную пышной белой балюстрадой. Здесь расположены ресторан и кинематограф универмага «Вингон». Еще недавно сюда стекались по вечерам шанхайцы, веселились и отдыхали здесь, любуясь великолепным видом города, широко открывавшимся отсюда. Вдали голубела река, красивым поясом охватившая Шанхай. Теперь здесь, на крыше универмага, бывали только японцы, военные и штатские.
Цзи Лин смело пошла вперед. В ресторане играл оркестр. Густо лились бравурные мелодии модернизованного марша «Во имя тенно[45] мы покоряем мир…». Пьяные офицеры осипшими голосами подтягивали оркестру, шумно развлекаясь. Вокруг, за столиками, уставленными бутылками, было полным-полно японцев.
Цзи Лин шла вперед мимо столиков. Корзина рвала ей руку, так она была тяжела. Вслед девушке неслись пьяные выкрики японских офицеров:
— Эй, китайска девчонка, ходи сюда!
Цзи Лин шла вперед, не оборачиваясь. Вот и балюстрада, наконец-то! Она опустила корзину, выпрямила свою тонкую, согнутую тяжестью корзины фигурку. Она отдыхала минуту, быть может две. Затем нагнулась, взяла корзину обеими руками и, подняв ее высоко над головой, поставила на балюстраду. Далеко внизу шумели улицы.
Кто-то больно ударил Цзи Лин в спину; она упала на колени, в глазах сразу стало темно, и потом все вдруг поплыло большими кругами. Через несколько секунд она пришла в себя, с трудом поднялась на ноги.
Перед Цзи Лин стоял японский шпион, следивший за ней на улице.
— Твоя есть бомба, не апельсина! — злобно крикнул он и отдернул покрывало.
В корзине лежали апельсины. Японец сунул руку в горку апельсинов, рука уходила все глубже и глубже в корзину. Цзи Лин собралась в комок, напрягла все свои силы, оттолкнула японца от балюстрады и сбросила корзину вниз, на улицу.
В воздухе маленькими раскаленными ядрами мелькнули апельсины — и за ними, точно крупные хлопья снега, тысячи листовок. Они мягко опускались вниз, легко покачиваясь в воздухе.
Девушка остановилась на углу оживленного перекрестка.
Цзи Лин побежала к лифту. Шпик, опомнившись, закричал что-то офицерам, которые, словно по команде, все сразу бросились к ней, отрезая дорогу к лифту.
Листовки, поднятые ветерком высоко в небо, падали теперь и на крышу «Вингона», в ресторан. Цзи Лин на бегу машинально схватила одну листовку и судорожно сжала ее в руке.
Девушка, как пойманный зверь, заметалась между столиками, опрокидывая стулья. За ней гналась орава пьяных офицеров.
Цзи Лин казалось, что она уже спасена; она побежала в узкий коридор служебного выхода, где в изумлении столпились официанты-китайцы. «Эти не станут меня ловить», мелькнула у нее мысль.
В это время она упала на пол, зацепившись за стул, брошенный ей под ноги шпиком. Ей опять удалось вскочить на ноги и ускользнуть от своих преследователей. Но теперь она могла бежать только назад, к балюстраде: отовсюду на нее надвигались японцы. И она побежала.
Задыхаясь, Цзи Лин повернулась лицом к японцам. Навстречу ей бежал, растопырив руки, краснорожий офицер. Он был пьян, глаза его горели хищной злобой.
Цзи Лин вскарабкалась на балюстраду, перевела дух, успокоилась, глубоко вздохнула, подумала: «Лучше умереть, чем попасть к ним в руки! Все равно убьют!» — и крикнула громким, прерывистым от волнения голосом:
— Китайцы, бейте японцев! Смерть японцам!
Они уже доставали ее руками, когда она прыгнула вниз, на улицу.
В воздухе все еще летали, плавно покачиваясь, большие белоснежные антияпонские листовки. Тысячные толпы прохожих поднимали их и поспешно уходили дальше. К «Вингону» бежали японские патрули.
Перед универмагом, на мостовой, ближе к перекрестку, по-детски раскинувшись, точно разметавшись в тревожном сне, лежала Цзи Лин. Маленький кулачок ее сжимал угол листовки, в которой было написано:
«…Китайцы! Сопротивляйтесь кровавым японским захватчикам! Объединяйтесь для защиты своей родины!
Шанхайская ассоциация молодых патриотов Китая».
«Ошибка» Лао ГанаНаконец отступила и пятая рота, остававшаяся на позициях для того, чтобы задержать наступление японцев и прикрыть отход своего полка. Главные силы полка, по расчетам командира роты, должны были быть уже далеко. Теперь можно было выводить и пятую роту, измученную японским огнем. Бойцы отступали вперебежку, небольшими группами, так, чтобы японцы не сразу заметили отступление.
