Ирина Дрягина - Записки летчицы У-2. Женщины-авиаторы в годы Великой Отечественной войны. 1942–1945
Получив диплом с отличием, я могла сразу же поступить в аспирантуру. Мне дали рекомендацию в аспирантуру к крупнейшему селекционеру Николаю Николаевичу Тимофееву, но я отказалась, так как считала, что мной и так много времени потеряно на войне, и взяла направление ехать младшим научным сотрудником на Сочинскую опытную станцию субтропических культур.
Последующие годы были для меня очень трудными. Неудачная попытка создать семью, смерть мамы… В 1954 году поступила в аспирантуру МГУ. Получила общежитие в новом здании МГУ на Ленинских горах, но переезжать туда с ребенком (у меня родился сын Виктор) строго воспрещалось. Я упаковала его, как багажный сверток, и пронесла в свою комфортабельную комнату, на багажных ремнях, дрожа, как бы он не начал плакать. Все обошлось.
Жила я на свою маленькую аспирантскую стипендию. Время шло, и приближались сроки представления кандидатской диссертации. Ребенка в ясли не брали — слишком слабый. В моем распоряжении были ночь и фронтовая закалка. С диссертацией справилась в срок и в октябре 1955 года защитила ее единогласно на биолого-почвенном факультете МГУ, получила степень кандидата биологических наук.
Не буду описывать все свои мытарства… Как только закончился срок моего пребывания в аспирантуре, ко мне пришел представитель милиции и потребовал освобождения комнаты в общежитии МГУ. Снять комнату или место с ребенком было невозможно. Мы с Полиной Гельман решили обратиться к ректору МГУ Ивану Георгиевичу Петровскому. Я слышала на партконференции МГУ, что у него еще есть свой неприкосновенный фонд. Он никого не принимал, но его секретарь записала на прием Героя Советского Союза Полину Гельман. На прием к ректору МГУ мы пошли вместе. Полина сказала ему, что мы на войне, когда узнали, что университет был частично разрушен при фашистском налете на Москву, то на своих бомбах написали: «Мстим за МГУ». Иван Георгиевич встал и поклонился нам с Полиной. Далее она сказала, что сейчас И. В. Дрягина находится в трудном положении, а она окончила аспирантуру МГУ. Иван Георгиевич сказал: «Проблемы конечно же с жильем?» Предложил мне написать заявление, но оно уже было при мне…
Через неделю я получила комнатку (6 квадратных метров) в доме преподавателей МГУ. Я была счастлива получить эту комнатку, сразу же вселилась с кроваткой сына и маленьким столиком — подарком товарищей по аспирантуре.
В 1963 году я была единогласно избрана на должность доцента кафедры генетики биолого-почвенного факультета МГУ. Это совпало со временем, когда в стране началось гонение на ученых мичуринского направления. Мой руководитель по научно- исследовательской работе С. И. Исаев был учеником И. В. Мичурина и много работал в Центральной генетической лаборатории (ЦГЛ). Его лекции по генетике на биофаке также были мичуринского направления.
На факультете все бурлило — это идеологическая борьба! Группа старых ученых считает, что мой заведующий кафедрой профессор С. И. Исаев недостоин возглавлять кафедру генетики и быть деканом биолого-почвенного факультета. Ему не хватает якобы понимания, что учение И. В. Мичурина и его учеников ничего не дает для биологической науки. Стали восхваляться «достижения» зарубежной генетики, а о мичуринской генетике стали говорить, что она отстает от мирового уровня и не имеет практических достижений.
У партийного бюро факультета, а я была заместителем секретаря партбюро, вызвало тревогу, что часть студенческой молодежи стала увлекаться старой формальной генетикой, проявлялись даже хулиганские выпады. В 1962–1963 годах на факультете трое студентов второго курса надругались над портретом Т. Д. Лысенко. Они тайно, в ночное время сняли портрет из рекреации и приковали на цепь замком к канализационной трубе. В январе 1963 года в двенадцати учебниках по генетике, взятых из библиотеки факультета, разрисовали фотографию Т. Д. Лысенко. Вывесили стенгазету под заголовком «Наше кредо — отсутствие всякого кредо».
Ученые факультета выражали свои протесты против мичуринского направления по- другому — тайным голосованием. Так, в МГУ пытались изгнать путем конкурса ряд профессоров, докторов, доцентов, мичуринцев, например С. И. Исаева, старшего научного сотрудника Г. В. Самохвалову и других.
Мне хотелось понять, почему ученые факультета, видя положительные результаты при решении вопросов в биологии, выдвинутых мичуринцами, не хотят их признавать? Многие коммунисты факультета обращали внимание и на то, что антимичуринцами являются ученые, не принимавшие участия в Великой Отечественной войне и как-то с пренебрежением относившиеся к ученым мичуринского направления — участникам войны. Например, к профессору, заведующему кафедрой земледелия В. Т. Макарову, микробиологу профессору Н. С. Егорову, физиологу, ученику Б. А. Рубина профессору С. С. Андреенко, гидробиологу доценту А. И. Смирнову, геоботанику доценту М. С. Двораковскому и другим.
Для меня было совершенно очевидно, что антимичуринцы руководствовались не только научными данными, а скорее теорией евгеники Н. К. Кольцова, А. С. Серебровского, К. Дарлингтона и других, у которых взял свою теорию «неполноценных рас» Гитлер. Наши антимичуринцы ничем не отличались от старых приверженцев евгеники, считали и активно пропагандировали в 1957–1960 годах то, что писали еще в 1920-х в «Русском евгеническом журнале». Они снова заявляли, что среди людей всегда имеются прирожденные рабы — люди физического труда, а с другой стороны, есть выдающиеся типы людей — судьи, спикеры палат, дипломаты, промышленники, бизнесмены и другие. Существующее разнообразие генетических типов людей должно развиваться и дальше. Типы ученых, деятелей искусства, другие интеллектуальные типы нужно отбирать, развивать и совершенствовать, в отличие от типов физических работников.
Мы неоднократно обращались в партком МГУ об оказании помощи партбюро биолого-почвенного факультета, так как нас поддерживали коммунисты факультета. Н. С. Егоров и я даже выступали на VI партийной конференции МГУ. Я считала, что должна и дальше вести борьбу за правду в науке…
Студенты кафедры генетики и других кафедр биолого-почвенного факультета стали просить пригласить на факультет выступить «выдающегося» генетика Н. В. Тимофеева-Ресовского. Я убедила декана факультета С. И. Исаева и партийное бюро, что надо его пригласить, так как «запретный плод всегда сладок». Пригласили, и я послала ему на выступлении перед студентами записку такого содержания: «Расскажите о Ваших опытах в институте мозга Кайзера Вильгельма?!» Председательствующий студент зачитал эту записку, и все заахали, зашептались. Многие слышали, что Тимофеев-Ресовский во время войны работал в Германии, в том институте, который находился в подчинении Геббельса, и пользовался большим авторитетом. На мою записку он не стал отвечать, сказав, что это другая тема… В его выступлении студенты ничего особенного и выдающегося не услышали.
Тимофеев-Ресовский после Великой Отечественной войны отбывал наказание за измену Родине в Свердловске, но часто приезжал и выступал перед молодежью на квартире у математика, профессора МГУ Ляпунова. В библиотеке я познакомилась со статьей Эллинжера, опубликованной в журнале Heredity («Наследственность») — «О разведении арийцев и других генетических проблемах в военной Германии» (1942. Т. 33. № 4. С. 141143). В той статье он писал: «Тимофеев-Ресовский фанатик и энтузиаст. Немецкое руководство института смотрит на этого русского как на забаву и с неподдельным восхищением. Они даже дают ему свободу в речи и мнениях, которую не допускают для других людей».
Изучение фундаментального труда английского ученого Джона Бернала «Наука в жизни общества» (М., 1953), где глубоко анализируются состояние и успехи биологической науки, личные встречи со многими зарубежными и советскими учеными укрепили мои оценки мичуринского направления в биологии.
В 1964 году я была послана Министерством высшего образования в двухнедельную командировку в Чехословакию для чтения лекций по генетике и использованию ионизирующей радиации в селекции садовых растений. Я прочла лекции в Карловом университете (Прага), на кафедре генетики и физиологии в городах Брно и Нитра, в Центральном научно-исследовательском институте (Прага-Рузине), в Институте декоративного садоводства (Пругоницы). Получила высокие оценки и приобрела много новых друзей, поддерживающих своими исследованиями мичуринское направление.
Кроме того, я два года читала курс лекций по генетике и селекции в Тульском педагогическом институте имени Л. Н. Толстого. Читала лекции и проводила практические занятия по генетике в Университете дружбы народов им. П. Лумумбы на кафедре растениеводства сельскохозяйственного факультета.
Несмотря на мою интенсивную работу, ученые факультета припомнили мои выступления на партконференциях, философских совещаниях за их мичуринское направление и сговорились меня изгнать из МГУ.
